Три вентиля - Рональд Нокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Н-да. Для присяжных аргументы жидковаты, а?
– Сам знаю, что жидковаты. Особенно в той части, где я констатирую, что Бринкман готов был скорее принять на себя подозрение в убийстве, чем признать, что здесь имело место самоубийство. Но чего я не понимаю, так это мотива. Бринкман, без сомнения, фанатик-антиклерикал и наверняка сделал бы что угодно, лишь бы моттрамовские деньги не ушли в католическую епархию… Ой, а это что такое?!
Неожиданно прямо у них за спиной послышался чих, да-да, возле сараюшки кто-то чихнул. Бридон мгновенно выскочил наружу и кинулся за угол. Но за стеной никого не было.
Глава 17. Загадочное поведение старого джентльмена
Бридоны удивленно переглянулись. Быть не может, чтобы похороны уже кончились, и уж тем более совершенно невероятно, чтоб Бринкман, игравший в этой церемонии столь важную роль, сумел незаметно улизнуть в самый ее разгар. Каким путем скрылся выдавший себя слухач, сомнений не вызывало: за стеной в живой изгороди был просвет, и оттуда тропинка вела прямиком к черному ходу «Бремени зол». Когда они подошли к гостинице, там царило безмолвие – не дом, а склеп какой-то, такое сравнение действительно напрашивалось само собой. Казалось, будто гроб, отправившийся отсюда в последний путь, унес с собой всю жизнь, и только тиканье часов да свист чайника на кухне нарушали тишину этого безлюдья. Снаружи по-прежнему ярко светило солнце, хотя с юга уже надвигался зловещий облачный фронт. Воздух был удушлив и тяжел; ни хлопка двери, ни скрипа оконной рамы. Мухи на окнах и те еле ползали. Анджела с Майлзом прошлись по дому в тщетной надежде обнаружить незваного гостя, но повсюду была все та же пустота, все та же тишь. Бридон не мог отделаться от нелепой мысли, что им все-таки надо было пойти на похороны; странно, совсем как в детстве – сиротливое безлюдье школы, когда летним днем все, кроме него, были где-то на улице.
– Я тут долго не высижу, – сказал он. – Давай пройдемся в сторону кладбища, может, повстречаем их. По крайней мере, выясним, кого там не было.
Поход, однако, сорвался в самом начале: почти у крыльца они столкнулись с Эймсом, а дальше по улице из кладбищенских ворот по двое – по трое тянулись остальные: похороны подошли к концу.
– Зайдите-ка сюда, – сказал Бридон. – Надо кое-что обсудить, мистер Эймс. – И наша троица проследовала в ту «парадную гостиную», где Бридона в день приезда поили чаем. – Вы с похорон?
– Прямиком оттуда. А что?
– Можете перечислить всех, кто там присутствовал? Бринкман, к примеру, был?
– Конечно. Рядом со мной стоял.
– А мистер Симмонс, галантерейщик?.. Вы его знаете в лицо?
– Ну как же, главный персонаж… мне его показали. После я даже поговорил с ним немножко. А что это вас так заинтересовала сия печальная церемония?
– Скажи ему, Майлз, – попросила Анджела. – Вдруг он поможет нам разобраться.
И Бридон рассказал Эймсу о странном слухаче за мельничной стеной и еще кое-что о своих и Лейландовых подозрениях и о загвоздке, с какой они столкнулись при попытке объяснить случившуюся трагедию.
– В самом деле удивительно… Ну, Поултни, разумеется, вообще не был на похоронах…
– Поултни? Не был?
– Да. Вы разве не слышали? После обеда он объявил, что его добрые намерения пошли прахом и на похороны он вообще не пойдет. Я еще тогда удивился.
– Тому, что он так неожиданно передумал?
– Нет, причине, на которую он сослался: погода, мол, чересчур соблазнительная, и он просто не может не пойти на рыбалку.
– Для Поултни тут ничего странного нет, по-моему. Он существо эксцентричное.
– Да, но на сей раз он покривил душой. Скоро будет гроза, вы чувствуете? Нет? Зато рыба чувствует. Она перед грозой вовсе не клюет. И Поултни знает об этом не хуже меня.
– А вы не запомнили, какова с виду его удочка?
– Запомнил, он показывал ее мне перед обедом.
– Пойдемте-ка.
Они вышли в холл. Эймс огляделся.
– Да вот она, в углу. Поултни на такой же рыбалке, как и мы с вами.
– Эдвард! – воскликнула Анджела, когда они вернулись в гостиную. – Надо же, оказывается, это все мой Эдвард!
– Шутки в сторону, Анджела, тут дело серьезное. Может быть, Поултни и подслушивал все время?
– Когда вы с Лейландом уговаривались после завтрака пойти к мельнице, он был рядом. И за обедом тоже, хотя, по-моему, ни я, ни ты о прогулке на мельницу не заикались. Однако он мог и догадаться. Господи, что же наш старикан задумал?
– Ладно, кое-какие моменты прояснились. Насчет Бринкмана, я имею в виду. С какой бы целью он ни приглашал меня на прогулку в каньон и ни рассуждал о геологии, это не был «ответ» на лейландовские авансы, потому что за стеной подслушивал не он. И еще: бумажный обрывок, который Лейланд нашел в верхнем номере. Если его подбросил Бринкман, то сделал он это по собственной инициативе, а опять-таки не в ответ на лейландовский намек на улики, изобличающие Симмонса.
– Между прочим, – возразила Анджела, – у нас вообще нет доказательств, что эту улику подбросил Бринкман. Мы сделали такое предположение, думая, что именно Бринки подслушивал за стеной.
– По-твоему, если подслушивал Поултни и если Поултни… ну, каким-то образом выгодно запутать следы убийства, возможно, он-то и подкинул эту бумажонку.
– Я так не говорила. Но в нынешних обстоятельствах эта возможность не менее реальна, чем любая другая.
– Давайте-ка посмотрим, что нам известно о Поултни. Во-первых, той ночью, когда скончался Моттрам, он был здесь, в гостинице, спал у себя в номере. А номер у него по соседству с моттрамовским – фактически между моттрамовским и тем, который сейчас занимаем мы. По его собственным словам, он всю ночь крепко спал и ничего не слышал. С другой стороны, из его показаний следует, что он лег позже Моттрама и Бринкмана, а значит, нам нечем подкрепить эти его утверждения. Наутро после трагедии он проснулся и, услышав о случившемся, сказал… как он сказал, Анджела?
– Раз такое дело, миссис Дэвис, я нынче утром буду рыбачить на Долгой заводи.
– Впору истолковать это как намек, что смерть Моттрама в общем-то его не удивила, верно? Все его последующие высказывания по поводу смерти Моттрама отличались… м-м-м… равнодушием, что ли. Он, кажется, не меньше Бринкмана старался, чтобы мы сочли эту смерть самоубийством, ведь именно он подвел меня к заключению, что Моттрам снарядил удочку неподходящей наживкой и, стало быть, на рыбалку вовсе не собирался. Далее, он весьма назойливо выспрашивал, когда уезжает Бринкман, да, кстати, и мы тоже. Вот, пожалуй, и все, что свидетельствует против него. А на другой чаше весов – полнейшее отсутствие всякого мотива.
– И склад характера – на той же, другой чаше, – заметил Эймс.
– Пожалуй… Конкретно – какое впечатление он на вас производит?
– По-моему, он далек от реальной жизни. Весь его черный юмор, разные там шуточки насчет покойников и прочего – вещь сугубо абстрактная: на самом деле он никогда со смертью не сталкивался. Я не говорю, что первоклассный актер не сумел бы сыграть роль такого язвительного насмешника. Просто куда естественней считать его безобидным старым джентльменом, который любит поразглагольствовать, однако делать ничего не делает. Способность к аналитическим размышлениям и способность к решительным действиям редко уживаются в одном человеке. По крайней мере, таковы мои наблюдения.
– Ну хорошо, допустим, мы снимем с него главное обвинение, так же как Лейланд снимет его с Бринкмана, но подслушивать-то он все равно мог, это-то подозрение остается. Он вполне подходящий претендент, как и Бринкман; правда, окурок, который мы вчера нашли под стеной, был от бринкмановской сигареты.
– Если ты помнишь, у Эдварда сигареты кончились, – вставила Анджела. – Он мог попросить сигарету у Бринки или стащить, когда тот отвернулся. И если уж соблюдать полную точность, то не забудь, первый раз, когда подслушивали под дверью нашего номера, слухач исчез прежде, чем ты выскочил в коридор, а ближе всего там – комната Эдварда.
– Вдобавок нам известно, что на сей раз подслушивал никак не Бринкман. Ведь он был на похоронах. А вот Поултни уклонился от похорон под вопиюще негодным предлогом, однако не пошел ни на похороны, ни на рыбалку. Если предположить, что подслушивал все время один и тот же человек, дела у Поултни плохи.
Стук в дверь неожиданно прервал беседу.
– Можно войти? – послышался тихий голос, а затем в дверях возникло разрумянившееся от быстрой ходьбы, но, по обыкновению, сияющее благодушием лицо мистера Поултни. – A-а, мистер Бридон, мне сказали, что вы здесь. Надо бы поговорить. Может, выйдем на минутку? Или…
– Чепуха, мистер Поултни, – твердо сказала Анджела. – Если мы с мистером Эймсом чего не знаем, так это и знать незачем. Идите сюда и выкладывайте, что там у вас.
– Ну хорошо… Видите ли, я должен, так сказать, сделать признание. И весьма унизительное для меня, потому что я, увы, опять согрешил любопытством. Я просто не могу не вмешаться в чужие дела.