Горизонты безумия - Александр Юрин

Холмин разжал пальцы, кивнул.

- Да, душновато.

Старичок отошёл к забору, присел на корточки, принялся, между делом, размешивать краску.

- Значит навсегда.

- Что навсегда? – не понял Холмин, подходя ближе.

- Жить ведь тут останетесь.

- Ну... Пока так складываются обстоятельства, что чего-то другого мы себе позволить не можем.

- Мы...

- Я ведь с семьёй.

Старичок кивнул.

- Семья – это хорошо. А трудности, с которыми вы столкнулись – не вечны. Господь просто проверяет, насколько крепка ваша вера. Поступки – вот из чего складывается человеческий путь. Шагать всегда сложно, особенно выбирать направление. Но, если, всякий раз прислушиваться к сердцу, любые преграды падут, и тогда вам откроется истинное совершенство.

- Но как? – не понял Холмин.

Старичок вздохнул.

- Вижу, вас терзают сомнения. Ваша вера хрупка. Оттого вам так непросто шагать.

- Откуда вам это известно? Кто вы?

Старичок оставил вопрос без ответа, вынул из-за пазухи крестик.

- Он всегда со мной. В радости и в несчастьях. Хранит чистым дух, помогает не сбиться с пути, укрепляет веру. Даже если возникают сомнения, достаточно просто помолиться, и услужники тьмы тут же бегут, – старичок задумался. – Вы ведь никогда не молились.

- А смысл?

- Хм... Смысл есть во всём. Просто за недальновидностью мышления современный человек не видит его. Или не хочет видеть. Ведь так просто списать всё на волю случая... на судьбу... на злой рок или неизбежность.

- Что? – Холмин почувствовал, как враз протрезвел.

Старичок глянул ему в глаза.

Холмину показалось, что он смотрит вглубь полноводного озера, на дне которого разыгрывается некий библейский сюжет. Полуголые люди, с безумными глазами, тащат на плечах крест, с распятым телом...

- О, господи!.. – прошептал Холмин, чувствуя всем телом озноб – вода в озере была ледяной, видимо, где-то поблизости бил родник.

- Это – вера. Видишь, как они с ней?

Холмин подавленно кивнул.

- А вот ещё, – прошептал старичок, и Холмин увидел чуть в стороне странное приспособление, похожее на гимнастический турник: к перекладинам на цепях крепились крючья, а на крючьях раскачивалось худое тело девочки; голова поникла, руки безжизненно повисли в пустоте, на пальцах застыли капли крови... – Надежда умирала долго... В муках.

Холмин зажмурился; наваждение тут же исчезло.

- И сколько их таких? – спросил он, не открывая глаз.

- В бесчувственном мире слепцов – их бесконечное множество.

Холмин с трудом разлепил веки. Уставился на орнамент.

- Этих вы сделали? И в городской аллее тоже?

Старичок убрал крестик, положил руку на застывшего в прыжке единорога.

- Этот мир наводнён множеством необъяснимых вещей. Однако то, что они непонятны человеку, ещё не говорит о том, что они нереальны. Циклы неизменно повторяются, эпохи сменяют друг друга, проносятся года и тысячелетия. А днём сегодняшним мы живы. Именно он, этот день, и несёт первозданную информацию. Достаточно только задаться целью, поверить в несбыточное, как можно легко всё изменить. Наступит ночь, – старичок указал на чёрный блин, приваренный к забору. – Придёт забвение, – кот на цепи, сидящий на дубе, улыбался подобно Чеширскому собрату. – Затем новый день, в котором больше не будет иллюзий, – жест в сторону стрекозы, несущей в лапах человека. – Только так ли всё, как кажется?.. Или это очередная ложь? И дальше снова ночь, – палец уткнулся в чернь.

Холмин привстал. Подошёл к блину с нарисованным солнцем, у которого «вилась» странная стрекоза. На яркой поверхности было нацарапано гвоздём: «Здесь был Мотыль».

- Сволочи, – прохрипел Холмин. – Мелкие идиоты.

- А в чём их вина? – спросил старичок, поднимаясь и беря в пальцы кисть. – Ребёнок, есть существо несмышлёное, которое только учится ходить, читай, совершать поступки. В его грехах повинны взрослые. Родители, что так и не научились нести со знаниями свет.

- В полицию бы таких сдать, – искренне сказал Холмин.

- У вас ведь тоже сын? – спросил старичок, макая кисть в краску.

- Да, – Холмин замялся. – Два сына.

Старичок замешкался, чуть было не уронил с кисти каплю.

- Два?.. – как-то странно спросил он.

Холмин кивнул.

- Один при смерти – в больнице. Олег.

- Олег... – Старичок всё же совладал с собой и обернулся к поцарапанному солнцу. – Тогда вы должны знать правду о топи. Раз у вас есть... сыновья, и вы решили тут поселиться навсегда.

- Я не говорил, что навсегда.

Старичок сделал первый мазок.

Мотыль превратился в ...пыль...

- А что не так с болотом? – спросил Холмин, обходя старичка справа, чтобы видеть его лицо.

- С топью. Болота тут нет. Только топь. И временами, она забирает самое дорогое. Особенно, если не ценишь его по достоинству.

- О чём это вы?

- Огни. Путники страшатся их, бегут незнамо куда, попадают в трясину и больше не возвращаются. А всё дело в страхе. В отсутствии веры.

- Огни?

Старичок кивнул.

- Если увидите их, не приближайтесь. И сыну не позволяйте играть на болоте – знаете, местных мальчишек, как магнитом притягивает топь. Хотя в этом нет ничего странного – дети, они на то и дети. Стремятся быть друг с другом, обособленно от взрослых.

- О чём вы, вообще, говорите? Я ничего не понимаю.

- Просто держитесь подальше от топи, и всё будет хорошо. А ещё сходите в церковь, поставьте свечку и помолитесь за сына – вам это нужно.

- Не думаю.

Старичок замер. Сказал, не оборачиваясь:

- Вы уверены, что в данный момент вашему сыну ничто не угрожает?

Холмин хотел спросить, какого сына старичок имеет в виду, но лишь попятился.

- А вы сами местный? – зачем-то спросил он.

Старичок махнул свободной рукой в сторону высоких деревьев за парком.

- Я думал, что мы на самом краю... – задумчиво проговорил Холмин.

- Вы – нет. Пока нет. Но очень близки. Особенно, если не послушаетесь моего совета.

Холмин отшатнулся.

- Сумасшедший, – пронеслось в голове и тут же утвердилось в качестве факта: – А я стою, уши развесил.

Старичок, то ли не услышал этих слов, то ли попросту не обратил на них внимания; склонился над исцарапанным «солнцем» и принялся старательно замазывать следы малолетних мародёров.

Холмин, спотыкаясь, вернулся к машине. Достал пакеты с продуктами, сунул в них планшет, перехватил всё в левую руку. Пальцами правой ухватился за непочатую бутылку пива. Ногой захлопнул дверцу и, не оборачиваясь, направился к крыльцу. В голове вертелось одно и то же:

«Вы – нет. Пока нет. Но очень близки. Особенно, если не послушаетесь моего совета».

- Поставить свечку? – Холмин резко выдохнул. – Этот урод только что посоветовал мне поставить свечку за упокой сына! Чёртов псих! Ведь Олег жив, и сегодня я в этом только лишний раз убедился! Не было никакой мистики или чертовщины – просто сын пошёл на поправку. А врачи перестраховываются – потому и не говорят ничего дельного. Боятся сглазить или показать свою некомпетентность...

Приветливо скрипнули под ногами ступеньки.

Приоткрылась пнутая ногой дверь.

Жар поотстал, со всех сторон навалилась ветхость.

- Димка! – крикнул Холмин, ставя пакеты к стене. – Ты где?

Ответом явилась тишина.

Холмин выдохнул. Собирался было обойти дом, как в кармане ожил мобильник. Надпись на дисплее переворошила содержимое желудка:

«Галя».

Холмин нажал клавишу приёма, медленно поднёс мобильник к уху, готовя себя к худшему.

- Да...

- Серёжа?.. – Голос жены был каким-то приглушенным, такое ощущение, простуженным. Словно Галина наглоталась кусков льда или битого стекла...

Холмин невольно сглотнул.

- Что-нибудь случилось?

Галина всхлипнула.

- Олегу сделали томографию. Там что-то с мозгом... Похоже, он повреждён. Необратимо. Это из-за того, что случилось сегодня утром. Серёжа, наш мальчик никогда не очнётся.

Холмин сполз по стене. В голове царила адская вакханалия. Сквозь череду стонов и всхлипов, протиснулась страшная мысль:

«Откуда старик знал? Как?! Ведь не знал даже я сам!»

ГЛАВА 10. ПРЫЖОК ЗА ГРАНЬ

«Икар» достиг пункта назначения. Для того чтобы преодолеть расстояние более ста астрономических единиц ему потребовались семнадцать лет, четыре месяца, девять дней, шесть часов, сорок три минуты, пятнадцать секунд...

Подорогин невольно взглянул на часы – а ему и того меньше.

За спиной остался непроглядный мрак, сожравший Землю, добрую часть воспоминаний и личность каждого из них. Но то, что поджидало впереди и вровень не шло с уже перенесёнными утратами.

Солнце превратилось в яркую звезду. Оно походило на ориентир, что указывает путь домой. Однако взоры исследователей далёкого космоса были устремлены вовсе не на него. Они ощупывали испещренное морщинами лицо Седны – дряхлой старухи, изгнанной из дома, дабы навечно исчезнуть во мраке бездны. У неё не осталось души. Не осталось плоти. Не осталось надежд. Лишь чёрный скелет, брошенный на забаву хищникам. И один из них прямо сейчас следил за тенью межпланетника, зависшего на стационарной орбите таинственного планетоида.