Живодерня 2 - Сергей Арно

— А вам что, свидетельство о смерти показать?!

— Нет не нужно, — ответил Сергей, состроив скорбное выражение лица. — Вы скажите, давно он умер?

— Два, два года, как умер! — вдруг заорала женщина, зло блеснув на Сергея глазами. — Два года, как умер!! — прокричала она, входя в раж.

Она вдруг рассерженно плюнула в щель и захлопнула дверь.

Сергей хотел порасспросить ее, но, увидев такую реакцию на гостя, понял, что это бесполезно, и стал спускаться по лестнице.

Захлопнув дверь, женщина закрыла ее на все замки.

— Два года, как умер, — шептала она с ненавистью. — Два года уже…

Через захламленную и грязную прихожую она прошаркала в комнату. Плотные шторы на окнах были всегда закрыты наглухо. Зажгла свет, подошла к платяному шкафу и, открыв его, раздвинула старые пальто. На дне, сжавшись и обхватив колени руками, сидел человек.

— Ну, уже ушел, ушел. Вылезай, Ваня. Сказала, что ты умер. Ну, вылазь, что ли! — прикрикнула она, потеряв терпение.

Человек медленно выполз из шкафа. Движения его были неуверенны, оттого что видел он одним только глазом. Второго не было — вместо него зияла дыра, уходящая в глубину черепа. На травмированной части волосы не росли, страшный шрам проходил по этой части головы. Человек был бледен и худ до последней степени, руки его дрожали.

Уже два года он не видел дневного света, прячась в шкафу.

Уже два года он не выходил на улицу.

Уже два года, как он умер.

Г л а в а 10

— Ну ты, то-се. Думай, чего делаешь-то.

— А чего думать, поднимать человека нужно, — ответил ему вялый голос, послышалось шуршание.

— Хоть бы закурить было, то-се.

— Да нет, поднимать нужно. Уже полдня дрыхнет.

— А я думаю, пусть выспится, а то вон как зазомбировался.

Разговор доносился откуда-то, словно издалека, и в то же время совсем рядышком. Сквозь головную боль Илья слушал. Он пошевелился и со стоном, держась за голову, сел.

— Во, зазамбированный Илюха проснулся, как огурчик соленый, то-се.

Илья недоуменно глядел на своих старых знакомых бомжей, у которых неделю гостил на чердаке. За то время, пока они не виделись, бомжи ничуточки не изменились внешне и не переменили гардероба.

Илья с удивлением смотрел на бомжей, оглядывал обстановку камеры предварительного заключения с двухъярусными нарами, оконцем за толстой решеткой…

— Ну, то-се, не вспомнить?

Петрович опустился на корточки перед сидящим на нижних нарах Ильей, с корточек заглядывая ему в глаза.

— Да не озадачивай человека, — подал с верхнего яруса голос Петя и зашуршал курткой.

Сквозь головную боль не просачивалось ни одного воспоминания.

— Где это я? — спросил Илья, глядя в лицо старичка-шестидесятника. — На чердаке?..

— Эх-хе-хе-хе-хе… — тяжело вздохнул Петрович и, поднявшись с корточек, сел на нары напротив Ильи. — Если бы на чердаке…

Илье сделалось тревожно.

— А где? — еле слышно произнес он.

— В КПЗ, голубок, — бросил Петя с верхней полки. — Ох, как курить хочется.

— В тюрьме, что ли? — Илья все еще не понимал — в таком заведении он оказался впервые в жизни.

Но ему не ответили. Только Петрович смотрел грустно.

— А за что нас посадили?

— Охо-хо-хо-хо-хо, — снова закряхтел Петрович, не спуская с Ильи глаз.

— Слава Богу, за разное, — подал свой вялый голос Петя и, шурша курткой, повернулся на бок лицом к Илье.

— Почему?

Илья посмотрел на Петю, но не дождался ответа.

— Почему? — обратил он свой вопрос к Петровичу.

Но и Петрович промолчал, виновато глядя в пол. Илья уставился в стену, пытаясь хоть что-нибудь припомнить из того, что было вчера. Но памяти хватало только на вчерашний день — на вечер уже не хватало. Ну да, конечно, они с Сергеем ходили в котельную, потом… потом, кажется поехали домой. Ну да, точно, домой, а дальше… дальше ничего. Он вспомнил Транса, как убегал… красивую женщину в короткой юбке… Да, это была Марина. Ну да, точно, Марина… Ну и все, на этом память останавливалась и не хотела идти дальше.

— Ну, помнишь? — участливо спросил Петрович. — Я ж тебе, Илюха, говорил — не зомбируйся без закуски, то-се, хлипкий ты. А сейчас такой алкоголь, что, то-се, память отшибает…

— Слушай, Петрович, — взмолился Илья. — Ну скажи ты мне, за что меня посадили-то! Не мучай человека.

— Охо-хо-хо-хо-хо… — закряхтел на это Петрович. — Да разве ж мы знаем. Мы ведь не присутствовали. Может, конечно, врут менты, то-се, — понизив голос, Петрович наклонился ближе к Илье, — Но знаешь, Илюша, говорят они, что шьют тебе дело по изнасилованию, то-се, по групповому. Во!

— Изнасилованию?! — переспросил Илья, в изумлении выпучив глаза. — Кого же я изнасиловал?!

— А хрен его знает, — нас-то после тебя привезли, — встрял Петя с верхней полки.

— Это нам так сказали, но может врут менты.

Заворочался ключ в замке, заскрипели петли железной двери. В камеру вошел человек в милицейской форме.

— Эй, насильник, на выход.

Илья поднялся и, сложив руки за спиной, понуро пошел к выходу. Должно быть, в роду у него были зэки, иначе откуда было взяться этому жесту, как не из генетической памяти.

Рослый милиционер проводил его через небольшую прихожую, в которой были еще две камеры. Слева за стеклом Илья увидел перегородку. Там был вход в отделение. За стеклом он увидел старую свою знакомую девочку Гликерию, по домашнему просто Глюку. Она стояла, повернувшись к стойке, за которой сидел милиционер. На ней было все то же платьице в цветочек, волосы были завязаны "фонтанчиком"… Больше Илья ничего не успел разглядеть, его ввели в коридорчик с двумя — одна против другой — дверями. Они вошли в правую.

В кабинете, напротив двери был установлен стол, рядом — стул. За столом сидел мужчина лет сорока. Когда ввели Илью, он заулыбался, радостно всполохнул руками, словно признал в Илье старого друга, встал и протянул руку.

— Ну здорово. Здорово, здорово! — обеими руками тряс он руку Ильи.

Приведший его милиционер тут же удалился. Илья, не понимая причины столь жаркой встречи, вглядывался в лицо следователя, стараясь вспомнить, может они раньше где встречались, — но вспомнить не смог, из чего заключил, что с памятью у него совсем отвратительно.

— Ну ты молодец! Наслышан, наслышан! Зовут-то тебя как? — довольно улыбающийся следователь отпустил его руку. — Да ты садись, не стесняйся!

Следователь был на седьмом небе от счастья, знакомство с Ильей принесло ему уйму удовольствия. Илья сел, глядя на следователя недоуменно. У него было худое лицо с ввалившимися щеками и небольшие карие глазки, в которых горели лукавые веселые искорки.