Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) - Рауль Ванейгем

1

Наши усилия, наша тоска, наши поражения, абсурд наших действий происходят большей частью из властной потребности, которую мы испытываем, формировать гибридные персонажи, враждебные нашим истинным желаниям под прикрытием их удовлетворения. «Мы хотим жить», говорит Паскаль, «в мысли других, в воображаемой жизни и мы стремимся к её видимости. Мы трудимся над тем, чтобы сделать красивее и сохранить это воображаемое бытие и мы отрицаем истину». Будучи оригинальным в XVII° веке, в то время, когда видимость воспринималась нормально, когда кризис организованной видимости был виден только для самых ясных умов, замечание Паскаля, сегодня, во время разложения ценностей, становится банальностью, очевидной для всех. Благодаря какому волшебству мы приписываем безжизненным формам жизненную энергию человеческих страстей? Как поддаёмся мы соблазну занятых отношений? Что такое роль?

Не является ли то, что заставляет людей добиваться силы и власти, ни чем иным как слабостью до которой их низводит власть? Тирана раздражают обязанности, которые навязывает ему покорность людей. Божественное освящение его власти над людьми стоит ему постоянного мифического самопожертвования, перманентной кротости перед Богом. Оставляя службу у Бога, он оставляет самим этим жестом свою службу народу, который в ином случае служил бы ему. Vox populi, vox dei следует перевести так: «Чего хочет Бог, хочет народ». Раб недоволен если его покорность не компенсируется ему в обмен частичкой власти. Фактически, всякая покорность придаёт прав любой власти и нет такой власти, которая не досталась бы ценой какой–то покорности; именно поэтому некоторые так легко переносят, что ими правят. Власть повсюду осуществляется частично, на всех ступенях иерархической лестницы. Это оспариваемая повсеместность.

Роль – это потребление власти. Она находится в представительной иерархии, т.е. в зрелище; наверху, внизу, посредине, но никогда снаружи. Будучи таковой она вводит в механизм культуры: это инициация. Роль является также медиумом обмена индивидуального самопожертвования, будучи таковой, она исполняет компенсирующую функцию. Будучи нишей для отчуждения, она стремится создать единство в поведении; и будучи таковой, она апеллирует к отождествлению.

2

Выражение «играть роль в обществе» демонстрирует в ограниченном смысле, что роль обладала значением, зарезервированным для ограниченного числа избранных. Римский раб, средневековый крепостной, сельскохозяйственный батрак, пролетарий, обезчеловеченный тринадцатью часами повседневной работы, все они не обладали ролью, или обладали ей в таком рудиментарном виде, что утончённые люди видели в них больше животных, чем людей. Фактически, существует нищета бытия вне нищеты зрелища. К XIX веку, представление о хорошем и плохом рабочем вульгаризовалось, как представление о господине и рабе пало в мифе о Христе. Оно вульгаризовалось ценой меньших усилий и меньшего значения, хотя Маркс и чёл его достойным своего осмеяния. Роль, так же как мифическое самопожертвование, стала более демократичной. Фальшь для всех или триумф социализма.

Вот, человек тридцати пяти лет. Каждое утро он заводит свою машину, входит в свой кабинет, перебирает папки, обедает в городе, играет в покер, снова перебирает папки, уходит с работы, выпивает пару «Рикаров», возвращается к себе, встречает свою жену, обнимает своих детей, ест стейк перед телевизором, идёт в постель, занимается любовью, засыпает. Кто довёл человеческую жизнь до этой жалкой последовательности клише? Журналист, полицейский, социолог, писатель–популист? Ничего подобного. Это он сам, этот человек, о котором я говорю, прилагает усилия к тому, чтобы разложить свой день на серию поз, избранных более или менее в соответствии с гаммой господствующих стереотипов. Утративший душу и тело в плену у соблазнов, представленных серией имиджей, он отнимает сам у себя истинное удовольствие ради заработка, ради карьеры, которая неоправдана страстью, ради разбодяженной радости, чересчур выставляемой напоказ для того, чтобы быть чем–то кроме фасада. Роли, принимаемые одна за другой, предоставляют ему щекотливое удовлетворение, когда ему удаётся верно следовать стереотипам. Он получает удовлетворение от хорошо исполненной роли со страстью отдаляясь от самого себя, отрицая себя, жертвуя собой.

Всемогущество мазохизма! Точно также как другие были графом Сандомирским, пфальцграфом Смирновым, маркграфом Торном, герцогом Курляндским, он наделяет персональным величием все типы водителей, работников, начальников, коллег, клиентов, соблазнителей, друзей, филателистов, супругов, отцов семейств, телезрителей, граждан… И всё же он не является этим механическим дебилом, этой аморфной куклой. На краткие моменты, его повседневная жизнь высвобождает энергию, которой, если она не интегрирована, не распространена и не растрачена в ролях, хватило бы на свержение вселенной выживания. Кто скажет, какова разрушительная сила страстной мечты, любовного удовольствия, зарождающегося желания, прилива симпатии? Эти моменты истинной жизни, каждый стремится к их спонтанному расширению вплоть до тех пор, когда они приводят к интегральности повседневной жизни, но обусловленность сводит большую часть людей до их поиска в обратном направлении, в бесчеловечных предлогах; лишь для того, чтобы утратить их навеки в тот момент, когда мы их достигаем.

* * *

Существует жизнь и смерть стереотипов. Некий образ соблазняет, служит моделью для тысяч индивидуальных ролей, затем распадается и исчезает в соответствии с законом потребления, устаревания и обновления. Гда общество зрелища находит новые стереотипы? В той сфере созидательности, которая не позволяет некоторым ролям соответствовать стареющему стереотипу (также, как обновляется язык в контакте с народными формами), в той сфере игры, которая преобразовывает роли.

В той мере, в какой роль соответствует стереотипу, она стремится заморозиться, принять статичный характер своего образца. У неё нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего, потому что её время – время позы и, так сказать, паузы во времени. Это время сжатое в разорванном хронотопе (времени–пространстве, пр.пер.) власти (этой логике всегда соответствует то, что сила власти обретается в её объединённой силе реально разделять и ложно воссоединять). Оно основано на сравнении с кинематографическим имиджем, или ещё лучше с одним из своих элементов, с одной из своих предопределённых позиций, которые, будучи быстро и в большом количестве воспроизведёнными с минимальными различиями, являются основой плана. Воспроизведение здесь гарантировано ритмами рекламы и информации, способностью заставить говорить о роли; и её способности стать впоследствии стереотипом за один день (случаи с Бардо, Саган, Буффе, Джеймсом Дином…). Но, независимо от того, какой вес она приобретает в балансе господствующих мнений, роль обладает в первую очередь задачей адаптироваться к нормам общественной организации, интегрироваться в неодушевлённый мир вещей. Вот для чего нужны камеры скрытые повсюду, чтобы узнавать о банальном существовании, делать из сердца материал для колонки и вопрос красоты из волосков на теле. Превращая невезучего в любви парня в Тристана, старую кочергу в символ прошлого и домохозяйку в добрую фею кухни, зрелище, кормящееся повседневной жизнью намного опережает Поп Арт. Можно было предвидеть, что некоторые начнут моделировать себя на коллажах – в любом случае оплачиваемых – улыбающихся супругов, искалеченных детей и гениев бриколажа. Не остаётся ничего, кроме зрелища, достигающего критической точки, последнего перед началом реального присутствия повседневной жизни. Роли исполняются слишком близко к своему отрицанию. Обычный человек выполняет свою роль посредственно, неадаптированный человек отказывается от неё. В той мере, в какой распадается зрелищная организация, она вбирает в себя самые неблагополучные слои, питаясь своими собственными остатками. Певцы с фальшивящими голосами, бесталанные художники, несчастные лауреаты, пресные звёзды периодически возникают в информационном небе с частотой, определяемой их положением в иерархии.

Остаются неизлечимые, те, кто отказался от ролей, те, кто отработал теорию и практику этого отрицания. Несомненно, из этой неадаптированности к обществу зрелища возникнет новая поэзия реальной жизни, изобретение жизни вновь. Разве жить интенсивно не означает подрыв потока времени, утраченного в видимости? И разве жизнь не заключается в самых счастливых моментах настоящего, отрицающего ускоренное время власти, время утекающее ручьём пустых лет, время старения?

3

Отождествление. – Известен принцип теста Зонди. Когда пациенту предлагают выбрать из сорока восьми фотографий больных в состоянии пароксизмов кризиса лица, которые вызывают у него сострадание и отвращение, он каждый раз неизменно отдаёт своё предпочтение лицам, выражающим инстинкты, которые он принимает, отворачиваясь в то же время от носителей тех инстинктов, которые он подсознательно отвергает. Он определяет сам себя путём позитивного или негативного отождествления. В соответствии с его выбором, психиатр определяет инстинктивный профиль, для того, чтобы отпустить пациента или отправить его прохлаждаться в крематорий, известный под названием психбольницы.