Мифы и факты русской истории. От лихолетья Смуты до империи Петра - Кирилл Резников

Набатный звон разбудил царя, спавшего подле жены. Он поспешно вскочил, накинул кафтан и побежал в свой дворец. Там он встретил проникшего во дворец Дмитрия Шуйского, уверявшего, что в городе пожар. Командир стражи, Андрей Бона, подтвердил его слова. «Димитрий» отправился было к жене, но неистовые крики раздались у самого дворца. «Дмитрий» приказал Петру Басманову узнать, в чем дело. Отворивши окно, Басманов увидел толпу и спросил: «Что вам надобно?». Толпа потребовала «Дмитрия». «Ахти, государь, – сказал Басманов, – сам виноват. Не верил ты своим верным слугам!». В это время объявился дьяк Тимофей Осипов, пришедший, по словам летописцев, обличить самозванца. Басманов зарубил дьяка и приказал выбросить тело во двор. Заговорщики пришли в ярость, раздались новые крики. В ответ государь, выхватив у охранника алебарду, высунулся в окно и крикнул: «Я вам не Борис!». Раздались выстрелы, «Дмитрий» отпрянул от окна.

Басманов вышел на крыльцо, где стояли бояре. Он стал просить, чтобы отказались от заговора. Татищев, спасенный Басмановым от ссылки, ответил руганью и всадил ему в сердце нож. Тело Басманова бояре сбросили с крыльца. Заговорщики стали стрелять сквозь двери, оттеснили немцев охраны и ворвались в сени. «Дмитрий» с немногими немцами заперся во внутренних покоях. Мятежники стали рубить топорами двери. «Дмитрий», бросив алебарду, бежал по тайным переходам из своего дворца во дворец Марины, а потом – в старые палаты Кремля. Пробегая мимо спальни жены, он крикнул: «Сердце мое, здрада (измена)!» – и побежал дальше. Из каменной палаты на «взрубе» выхода не было. «Дмитрий» глянул в окно и увидел своих стрельцов. Оставалось прыгать вниз с высоты 20 локтей[58] (7–8 м). Самозванец прыгнул, но, обычно ловкий, на сей раз оплошал и, ударившись о землю, расшиб грудь, подвернул ногу и потерял сознание. Стрельцы подбежали к нему, облили водой и привели в чувство. Это были стрельцы с Северщины. Пришедший в себя «Дмитрий» умолял «христолюбцев» оборонить от Шуйских, обещал богатства бояр и боярских жен. Появились заговорщики и пытались отнять царя. Стрельцы дали залп и положили нескольких дворян. Тогда мятежники закричали, что пойдут в стрелецкую слободу и побьют стрельчих и стрельчат. Стрельцы посовещались и опустили пищали.

Бояре и заговорщики подняли «Дмитрия» и отнесли в деревянный дворец. Сорвали с него кафтан, надели лохмотья и смеялись: «Каков царь всея Руси, самодержец! Вот так самодержец!». На «Дмитрия» сыпались оскорбления и удары. Спрашивали: «Кто ты такой, сукин сын?». «Дмитрий» отвечал, что они могут спросить его мать. Он просил отнести его на Лобное место, где он всё объяснит народу. Тут Иван Голицын выкрикнул, что Марфа Нагая «сознается и говорит, что он не её сын, что её сын Димитрий действительно убит, и тело его лежит в Угличе». Дальше решили не ждать: народу всё прибывало, и «Дмитрий» мог использовать свое опасное красноречие. Кто первый в него выстрелил – неясно: одни пишут, что дворянин Валуев, другие – купец Мыльников. Потом его кололи и рубили холодным оружием. Позже Исаак Масса насчитал на теле «Дмитрия» 21 рану. Тело вытащили на крыльцо и сбросили вниз.

Дальнейшее описывает Масса: «И связали ему ноги веревкою и поволокли его нагого, как собаку, из Кремля, и бросили его на ближайшей площади, и впереди и позади его несли различные маски, восклицая: «То были боги, коим он непрестанно молился». И эти маски раздобыли они в покоях царицы, где они были припасены для того, чтобы почтить царя маскарадом». У Вознесенского монастыря вызвали царицу Марфу и кричали: «Говори, твой ли сын?». Марфа сначала уклонилась, но заговорщики настаивали. «Не мой», – ответила Марфа. Тело «Дмитрия» положили на Красной площади на маленьком столике. К ногам его приволокли тело Басманова. На вспоротый живот «Дмитрия» бросили самую страшную маску, в рот воткнули дудку. Народ ходил смотреть на тело царя. Многие глумились, иные плакали. Через три дня Басманова похоронили у церкви Николы Мокрого, а тело самозванца на навозной телеге свезли за Таганские ворота и бросили в яму, куда складывали опившихся бродяг.

В день убийства «Дмитрия» погибло до 500 поляков и 300 русских. Такова была цена устранения самозванца (на деле, цена оказалась в сотни раз выше). Бояре постарались спасти польских послов со свитой и знатных гостей. В первую очередь, гибли люди маленькие и невинные – польские музыканты, мальчики хора, немецкие купцы. Жертвы эти знаменовали лишь начало лихолетья. После убийства «Дмитрия» внезапно начались заморозки, поползли слухи, что мёртвый царь встает из могилы; другие видели по ночам над могилой таинственный свет. Чтобы успокоить народ, 9 июня труп «Дмитрия» вырыли и сначала возили на позорном возке по улицам Москвы, а потом вывезли за Серпуховские ворота и сожгли. Пепел с порохом всыпали в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда «Димитрий» пришел в Москву. Бояре обещали, что теперь самозванец не воскреснет и в день Страшного Суда. Жизнь показала, что они жестоко просчитались.

Примечательно, что погибли все руководители заговора, погубившего «Дмитрия». Первым был Татев, убитый болотниковцами (1607), вторым – Татищев, отданный Скопиным толпе на расправу (1608), третьим – Крюк-Колычев, казнённый царем Василием (1609), четвертым – 24-летний Скопин, не то нежданно заболевший, не то отравленный Шуйскими (1610), следующими стали Василий и Дмитрий Шуйские, умершие (отравленные) в польском плену (1612). Умер в плену и Василий Голицын (1619). Лишь Иван Шуйский и Иван Голицын – лица незначительные, дожили до срока век свой и умерли в России.

Сказания и песни о «Гришке-рострижке». Вряд ли покажется странным, что Отрепьев оставил заметный след в русском фольклоре. Странно скорее то, что, несмотря на годы борьбы под его знаменами русских людей, не поверивших в его смерть, в народной памяти остался сугубо отрицательный образ этого мифологического героя. Тут сказалось влияние духовенства, ежегодно в первое воскресенье Великого Поста проклинающего с амвона «еретика Гришку Отрепьева». Удивительное, пусть кратковременное, воцарение расстриги требовало объяснения и оно нашлось – народ уверовал, что Гришке помогала нечистая сила. Костомаров записал подобную легенду, бытовавшую в Подмосковье ещё в середине XIX в.

Был, – говорит легенда, – Гришка-рострижка по прозвищу Отрёпкин; уж такая ему по шерсти и кличка была! Пошел он в полночь по льду под Москворецкий мост и хотел утопиться в полынью. А тут к нему лукавый и говорит: «Не топись, Гришка, лучше мне отдайся; весело на свете поживешь. Я могу тебе много злата-серебра дать и большим человеком сделать». Гришка говорит ему: «Сделай меня царем на Москве». «Изволь! Только ты мне душу отдай, и договор кровью напиши!». Гришка и написал кровью, что лукавому душу отдает, а тот сделает его царём на Москве. Только забыл Гришка срок поставить, сколько ему царствовать. И повел его лукавый в Литовскую землю, а там такой туман напустил, что король литовский и все вельможи признали Гришку за царевича Дмитрия Ивановича и повели его с военною силой к Москве, чтобы на царство посадить. Лукавый и на весь московский народ туман напустил, так что все приняли его за прямого царевича Дмитрия Ивановича. Он сел на царство. Тут лукавый стал подущать его, чтобы во всем государстве веру христианскую православную искоренить и поганую латинскую ересь ввести. Испугались московские люди и стали Богу молиться. Собрались архиереи и весь духовный чин и начали служить молебны. Мало-помалу стал спадать туман и все увидели, что на царстве сидит не Дмитрий Иванович, а злой Гришка-рострижка по прозвищу Отрёпкин, и убили его.

Гришка и сам колдун – в народной песне «Гришка Отрепьев» он занимается волхованием:

Стоит Гришка рострижкаОтрепьев сынПротив зеркала хрустального,Держит в руках книгу волшебнуюВолхвует Гришка рострижка Отрепьев сын.

Пытается Гришка спастись колдовством и в момент своей погибели, но не успевает:

Обступила сила кругом вокруг,Вся сила с копьями,Гришка рострижка, Отрепьев сынДумает умом своим царским:«Поделаю крылица дьявольски,Улечу нунь я дьяволом».Не успел Грешка сделать крыльицов,Так скололи Гришку рострижку Отрепьева.

Когда Гришка не колдует, он богохульствует – нарушает пост: «Скоромную еству сам кушает, || А постную еству роздачей дает», и ругается над православными святынями: «А местные иконы под себя стелет, || А чюдны кресты под пяты кладет». Во всех песнях его ожидает неминуемая и заслуженная смерть: «Тут Гришке Расстрижке смерть придали. || В поганое место мясо бросили».

Лжедмитрий I в русском искусстве XVIII в. На русской сцене Лжедмитрий I впервые появился в пьесе А. П. Сумарокова «Самозванец» (1771). Герой пьесы наделен самыми низкими страстями. В Москве он «много варварства и зверства сотворил», чем гордится: «Здесь царствуя, я тем себя увеселяю, || Что россам ссылку, казнь и смерть определяю». Самозванец всех ненавидит и мечтает погубить Россию и свой народ. Сюжет закручен вокруг страсти Самозванца к дочери Шуйского, Ксении, которую он пытается заставить стать своей женой. Нынешнюю жену, «католичку», он намерен отравить. Кончается всё восстанием народа и самоубийством Самозванца, который по выражению автора «издыхает». Пьеса Сумарокова пользовалась успехом; в ней играли лучшие русские актеры конца XVIII в. И. А. Дмитревский, И. И. Калиграф и П. А. Плавильщиков.