Летнее утро, летняя ночь (сборник) - Рэй Брэдбери

– Разыщу фотографии! Если, конечно, вы их не сожгли, чтобы покрыть свои выдумки.

– Мальчик мой, – начал мистер Пирс, – две тысячи человек просто так не приходят на похороны одинокой девушки. Какие события заставляют их собраться вместе: завершение железнодорожного строительства, когда в последнюю шпалу вбивают золотой гвоздь; приведение к присяге нового президента; приземление самолета, на котором человек в одиночку пересек Атлантику. Это все события из ряда вон выходящие, неповторимые, ни на что не похожие, уникальные, единственные в своем роде. Вот такой и она была, мальчик мой, так что не сомневайся.

– А я докажу, что она была не так уж прекрасна, как вы говорите, – просто вы все были молоды и глупы, вот как я сейчас, – ответил Джордж.

– Это умно, – согласился старик. – Особенно последнее утверждение.

– Даже если мне придется найти ее могилу и раскопать, чтобы самому удостовериться! – продолжал Джордж.

Старик не стал раскуривать трубку, и она погасла. Он долго сидел молча в летнем сумраке, а потом сказал:

– Джордж, Джордж. Ты беспощаден. Говорят, молодость вообще жестока. Но только сейчас я увидел это воочию. Ты злодей! Что на тебя накатило? Год какой-то особенный? Или с Сюзанной расплевались месяц назад?

– Я не злодей, я реалист, – ответил Джордж, закуривая сигарету.

– Когда человек произносит такие слова, это значит, что вся злость выпирает из него наружу. Не смей даже заикаться, что потревожишь мисс Элис. Немыслимая, отвратительная затея, речь вурдалака, безумца. И вдобавок это совершенно неоправданно. Что можно найти в гробу – косточку от сливы, кожу, сброшенную аспидом, пучок соломы, горстку шелухи? Одно дело – пшеничное поле в августе, напоенное солнцем и ветром, и совсем другое – колючее ноябрьское жнивье. Можно ли сравнивать хлеба и отаву?

– Я просто хочу доказать, что вы не правы, – сказал Джордж.

– Ты еще мальчишка, – ответил Пирс. – В обличье мужчины. Чего доброго, грохнешься на пол и закатишь истерику!

– Я найду способ, – сказал Джордж, бесшумно и торопливо затягиваясь сигаретой, – уж я-то найду способ.

– Джордж, – выговорил старик, сидя за шахматной доской, – уходи-ка ты от греха подальше. Нет у меня желания доигрывать партию. Определенно, ты на солнце перегрелся. Сам не знаешь, что говоришь. Вот успокоишься, тогда и приходи. Побегай под дождем – помогает. Спокойной ночи.

– Ага, испугались, – невозмутимо усмехнулся Джордж. – Испугались, что я ее у вас украду, верно? Вы боитесь правды, боитесь, как бы я не доказал, что она вовсе не была такой, как видится сейчас. Я заставил вас пойти на попятную. Припугнул.

– Спокойной ночи, Джордж, – повторил старик бесконечно усталым голосом и не шевельнулся.

– Спокойной ночи, – откликнулся Джордж, спускаясь по ступенькам крыльца.

Засунув руки в карманы, он шел по улице с гордо поднятой головой и насвистывал какой-то мотив, прерываемый лишь ухмылкой.

– Соглашайся, Джек, что тут такого?

– Ты чокнутый, Джордж!

– Никто не узнает. Зато я успокоюсь.

– Джордж, брось ты эту затею! Бога ради! Не дури, Джордж.

– Небо чистое, ночью будет в меру прохладно и в меру тепло.

– А дело-то грязное и не в меру отвратительное.

– Растерял кураж?

– Уж на кладбище я его точно не найду, черт побери, а тем более в могиле приличного человека!

– Старики вечно заносятся, пора поставить их на место.

– А что им еще остается? Плюнь, Джордж. Не парься. Чего ты добиваешься? Много ли у них радостей? Зачем лишать их последнего, объясни?

Гроб зиял пустотой.

Вернее, сначала показалось, что там пусто. Но потом дуновение ветерка всколыхнуло несколько предметов. И Джордж Грей, склонившись над могилой, опустил глаза и стал рассматривать эти предметы, пересчитывать, выговаривать их названия, которые запомнились ему на долгие годы; и злость отхлынула – он почувствовал, как она стекает у него из глаз, изо рта, слетает с губ, сочится из-под ребер и спинных мышц. Он не противился, когда она растаяла, будто одежда из тонкой папиросной бумаги, смытая дождем и обнажившая его тело.

Потому что в могиле находилось вот что.

Молодой побег зеленого папоротника, мягкий, как вздох. Свежий листок летней мяты. Спелый августовский персик, согретый теплом цветущей ветви. Живая лиловая фиалка. Алая роза. И тонкая летняя травинка.

Больше ничего.

У всего было свое неслучайное место: у зеленого папоротника – одно, у персика – другое, у алой розы и летней травинки – третье; вместе они образовывали очертания, форму, сущность. Стоя над могилой, Джордж Грей внезапно увидел мысленным взором весь тот день, до мельчайших подробностей: был там и мистер Пирс, и еще полдюжины стариков, и хранитель этой необъятной, безмолвной территории за оградой с железными воротами: все они сообща, под палящим солнцем, копали, примерялись, рассчитывали, планировали, закидывали землей, а потом ходили кругами, закинув лопаты на плечо, и улыбались. А для чего? Чтобы обратить неверующего в свою веру, принять в свой клан последнего в городе скептика и циника. Чтобы он придержал язык, перестал сомневаться и не сыпал угрозами. Джордж взглянул на другой конец этого мраморного поля: там возвышалась труба маленького домика с топкой, откуда все еще поднималась в небо тонкая ниточка дыма.

В последний раз он обвел взглядом цветы, и неокрепший зеленый папоротник, и тонкую травинку. Потом бережно опустил крышку и начал закидывать ее землей, размеренно и бесшумно.

К полуночи он добрался до начала своей улицы. В пять минут первого, проходя мимо дома старика, Джордж услышал, как его окликнули. Он поднялся на крыльцо.

– Здравствуй, Джордж, – поприветствовал его старик.

– Здравствуйте, – неуверенно ответил он.

– Джордж, – помолчав, спросил старик, – ты все еще чувствуешь в себе желчь и досаду?

– Я великолепно себя чувствую, – ответил Джордж.

– Ты изменил свое мнение после нашей последней встречи? – спросил старик. – Что ты теперь думаешь?

И Джордж ответил:

– Она красавица. Богом клянусь, прекраснее не видел никого на свете.

– Отрадно это слышать, Джордж, – сказал старик, – отрадно слышать. А знаешь что, приходи-ка завтра вечерком – сразимся в шахматы.

– Приду, сэр.

– Разгромлю тебя в пух и прах, сынок!

– Не сомневаюсь, сэр.

– Ну что ж, спокойной ночи, Джордж.

– Спокойной ночи, сэр.

Джордж спустился по ступенькам и зашагал своим путем, оставив старика сидеть в темноте. Он шел не оборачиваясь, лишь молча помахал рукой, когда тот вдогонку еще раз пожелал ему спокойной ночи, а когда Джордж распахнул дверь своего дома, его лица вдруг легко-легко коснулась ночная бабочка – и тотчас исчезла, будто ее и не было.