Истребитель-бомбардировщик МиГ-27 - И. Приходченко

Стрельбы из пушки были достаточно частыми, но всегда впечатляющими для самих лётчиков — раскатистый громовой удар очереди, в секунду выбрасывающей сотню снарядов, и пронизывающая машину дрожь отдачи вызывали ни с чем не сравнимое чувство находящейся в руках мощи и силы. Впечатляла и работа «шестистволки»: самолёт, ведущий огонь, на несколько мгновений окутывался облаком пламени, из которого к земле тянулся огненный ливень. Обычно в лентах чередовались по два осколочно-фугасных снаряда через один бронебойный, но на показательных стрельбах каждый четвёртый-пятый снаряд шёл с трассером. Огонь можно было вести в ручном режиме, с прицеливанием по неподвижной сетке прицела «на глаз» (такая стрельба носила название «сопроводительно-заградительной»). В автоматическом режиме с сопроводительной стрельбой использовался ПрНК-23. Он выдавал на прицел необходимые поправки и упреждения, а прицеливание осуществлялось наложением на цель подвижной марки, на которой высвечивалась текущая дальность до объекта атаки и сектор эффективной дальности (начало и окончание) стрельбы.

В отличие от других машин, на ручке управления МиГ-27 была смонтирована вторая боевая кнопка, специально для пушки. Самими лётчиками стрельба из пушки считалась более привлекательной, чем бомбометание или пуск НАР, разрывы которых ложились уже за самолётом, на выходе из атаки, и сверху затем наблюдались, в лучшем случае, как пыльные облачка. Пушка давала результат ощутимый и зримый: сразу за «всплыванием» прицельной марки снаряды ложились практически туда, куда была наложена метка. Благодаря мощной баллистике и высокой скорострельности можно было видеть, как первые снаряды очереди впиваются в мишень. Затем приходилось брать ручку на себя; основная масса залпа ложилась в цель, на долю секунды отставая от выходящего из пикирования самолёта. Вывод обычно выполнялся с отворотом в сторону, уходя от осколков и рикошета собственных снарядов. Осколки от них поднимались за четыре секунды до высоты 200 м и представляли серьёзную опасность для машины.

Короткой 40-патронной очередью пушка в десятые доли секунды посылала в цель 16-килограммовый залп. Внизу оставались взрытые очередями в земле траншеи, иссечённые доски построек и смятые «коробочки» зияющих дырами мишеней — БТР и БМП, броню которых снаряды прошивали насквозь. Списанные грузовики и самолёты служили мишенями реже — мощные снаряды просто рвали их в клочья, и тех хватало только на несколько атак.

СППУ-22-01 на МиГ-27 применялись и с «ручным», и с «автоматическим» прицеливанием, но исключительно при фиксированном положении стволов — горизонтальном в линии полёта (подобно встроенной пушке) или наклонённом для «поливного» огня при поражении протяжённых целей типа колонн на дорогах или стоянок. «Следящий» режим с синхронным поворотом пушек башенными агрегатами не использовался из-за отсутствия на борту блоков связи их с прицельным комплексом. Огонь из СППУ открывался нажатием на «общую» боевую кнопку.

При подготовке ГШ-6-30А отмечалось удобство заряжания: если на МиГ-21 и МиГ-23 техникам приходилось лебёдкой опускать лафет с пушкой и патронным ящиком и, стоя под самолётом на коленях, втискивать туда ленту, а на Су-7 и Су-17 протаскивать её через опоясывающие фюзеляж рукава, то на МиГ-27 патронную ленту достаточно было подать в загрузочный люк наверху и направить её в патронный отсек. Впрочем, затащить на верх фюзеляжа ленту весом в четверть тонны само по себе было задачей не из лёгких, и для этого требовался специальный погрузочный лоток с лебёдкой. Чаще обходились куском ленты на 30–40 патронов, достаточных для отработки навыков стрельбы, а укладывали его вручную.

Как известно, продолжением достоинств становятся недостатки. Следствием высочайшего темпа стрельбы была чрезмерная скорость подачи и рывки ленты: случались её порывы, «вело» звеньеотвод и патронный рукав, а сами звенья, прошедшие «мясорубку» пушки, к повторному использованию не годились. В 911-м апиб в апреле 1988 г. менее чем за месяц произошли подряд несколько отказов стрельбы из-за лопнувших звеньев. Узлы пушки, особенно газопороховой привод и блок кинематики, подвергались интенсивным термическим и механическим нагрузкам. Они работали практически на пределе допустимого. Коррозия при этом становилась особенно грозной и развивалась мгновенно, требуя чистить орудие немедленно после стрельбы, всякого полёта и даже каждые 15–20 дней стоянки.

Постоянно давала о себе знать отдача, удары которой, при всей секундности воздействия, ломали планер и «выбивали» оборудование. Ощущались также акустические нагрузки от дульных газов и высокочастотные вибрации, буквально расшатывавшие конструкцию, добавляя усталостных трещин баку-отсеку № 2 и задней стенке бака № 1А, к которой крепилась пушка. Случалось коробление створок передней стойки шасси, грозившее ее заклиниванием. Из-за обрывов цепи питания отказывал топливный насос. Много неприятностей доставляли случаи разрушения звеньеотвода, подававшего отстрелянные звенья обратно в патронный отсек; его направляющие служили частью конструкции фюзеляжа и повреждения требовали сложного ремонта силами заводской бригады. В качестве одной из мер была проведена доработка по снижению скорострельности, ограниченной 4000 выстр./мин.

Несмотря на доработки и усиления конструкции, влияние пушки как «фактора риска» приходилось учитывать в эксплуатации. В полках утвердилось мнение: если «лёгкий» залп в 30–40 снарядов переносится машиной без особых последствий, то затяжная очередь продолжительностью 2,5–3 с чревата «хрустом и треском». Помимо прочего, стрельба короткими очередями экономила ресурс орудия, ограниченный 6000 выстрелов. Если же в спешке «пропуск» в очереди делать забывали и стрельба шла до полного израсходования боезапаса, то это вело не только к интенсивному износу стволов (260–300 выстрелов подряд для пушки были предельными и требовали охлаждения оружия), но и могло сказаться на самолётных системах, особенно чувствительных к сотрясениям и вибрациям оборудовании и электронике.

Для техников это нередко оборачивалось ремонтом той или иной сложности, для лётчика — предпосылкой к неприятностям, а то и настоящей аварией. В августе 1980 г. на возвращавшемся с полигона самолёте штурмана 722-го апиб майора Швырёва после стрельбы из пушки деформировались створки передней стойки шасси, и выпустить её не удалось. Лётчику, впервые в ходе эксплуатации МиГ-27, пришлось сажать машину только на два основных колеса. Самолёт после посадки остался практически цел, нивелировка показала, что обошлось без деформаций планера, и вскоре он снова летал.

8 августа 1988 г. в 19-м гв. апиб в ГСВГ после стрельбы на МиГ-27Д лейтенанта М. В. Полуэктова не выпустилась передняя стойка из-за того, что «повело» фюзеляж и заклинило створки. Как отмечалось в донесении, «лётчик обладал высокой морально-политической подготовкой» и смог посадить самолёт на основные колёса, погасил скорость и коснулся носовой частью бетонки с минимальными повреждениями. В 599-м апиб 15 мая 1990 г. произошел сходный случай с более тяжёлыми последствиями: очередью сорвало локализатор с пушки, в него упёрлись створки, стойка не вышла, и МиГ-27К пропахал носом полосу, после чего машину пришлось списать.

От мощной отдачи пушки случались «выбивания» АЗС, отключавшие оборудование, отказывали связь и различные системы. Некоторые из случаев, при всей серьёзности положения, граничили с курьёзом. В 24-й авиадивизии 18 апреля 1988 г. МиГ-27 пришёл на аэродром не только «оглохшим», но и оставшись без ПрНК — пушечная очередь разом «вырубила» всё радиооборудование и гироскопы ИКВ-1. В 16-й ВА 2 сентября 1989 г. залп пушки МиГ-27 привёл к полной потере связи — у радиостанции Р-862 отлетели контакты и потрескались печатные платы. В 23-й ВА в январе 1989 г. стрельбы привели сразу к двум происшествиям: в 58-м апиб разлетевшийся предохранитель вызвал почти полное обесточивание «борта» с отказом управления стабилизатором, закрылками, шасси и МРК, а неделей раньше в соседнем 266-м апиб МиГ-27К вернулся из полёта без откидной части фонаря кабины, сорванной при стрельбе (сами собой раскрылись аварийные замки, отпустив её в «свободный полёт»).

Даже на этом фоне уникальным выглядел случай, произошедший в 24-й дивизии 29 марта 1989 г.: на выходе из пикирования после стрельбы на ноги лётчику свалилась панель приборной доски, крепление которой перебило отдачей. Придерживая рукой висящую на жгутах панель, он все- таки долетел до аэродрома.