Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Они что-то почуяли, — сквозь зрительную трубу вглядываясь вдаль, злобно процедил Тимур.

— Возможно, корабли, проходя в залив, должны были подавать тайный знак.

— Почему же ты, неверный, — Тамерлан гневно посмотрел на старого моряка, — только сейчас говоришь мне об этом?

— Это лишь мое предположение… — понимая, что находится на волосок от гибели, взмолился наварх. — А венецианцы ни словом не обмолвились.

— Эти неблагодарные порождения морской гадюки еще проклянут свою злосчастную судьбу. Но ты водишь флот, а не сидишь на веслах. Должен был подумать и разузнать. Из почтения к моему венценосному брату Мануилу я не стану казнить тебя. Но запомни, если вдруг я сочту, что ты изменяешь мне, собственными устами проклянешь лоно, породившее тебя на свет.

Между тем сигнальные трубы стихли и в разогретом воздухе послышалось несколько глухих ударов.

— Требюше,[15] — покрываясь испариной, прошептал наварх.

Град камней обрушился на первую галеру. За камнями полетели зажигательные стрелы. В считанные минуты передовая, а затем и следующие за ней галеры, разбитые и объятые пламенем, начали погружаться в воду. Вопли радости сменились криками о помощи.

— Надо приказать остальным галерам отступить, — глядя, как погружаются в пучину совсем недавно столь прекрасные корабли, наварх взволнованно схватился за аграф своего плаща.

— Зачем? — досадливо поморщился Тамерлан.

— Попытка не удалась. Если галерам не отойти назад, госпитальеры потопят их одна за другой. Слышите этот скрежет? Они поднимают цепь. Вход в залив перекрыт!

Флотоводец поймал на себе холодный взгляд повелителя тартарейцев и в единый миг сник.

— Что за беда, что потопят? Тот, кто умрет сегодня, умрет со славой. И Аллах вознаградит его за верность. Раз вход в залив перекрыт, леванты высадятся на берег и захватят башни. Такова моя воля. Подать сигнал армии приблизиться к стенам Смирны! Пока у нее есть стены.

Тамерлан поднимался по мокрым и липким от крови ступеням захваченной башни. Кое-где еще тлели деревянные полы и брусья перекрытий. Османы, хлопотливо сортировавшие трупы гяуров и погибших левантов, видя мрачного старца, медленно восходящего на верхнюю боевую галерею, опускались на колени, порою в не высохшие еще кровавые лужи, и молча ждали, когда пройдет Железный Хромец. Хасан Галаади, переводчик и собеседник Повелителя Счастливых Созвездий, шел за ним с посланием, только что переданным из крепости в ответ на требование сложить оружие и выйти, отдавшись на милость победителя.

— Командор иоаннитов, возглавляющий гарнизон крепости, пишет, — говорил Хасан, — что готов удерживать Смирну против любого врага в любое время. Что ни одному полководцу не одолеть этих стен. А ежели ты, о Великий амир, намерен держать город в осаде, то он, командор, будет счастлив приветствовать тот день, когда провидение задует светильню твоих лет.

— Вероятно, он смел, этот неверный, — подходя к каменному парапету и устремляя взгляд на видневшиеся невдалеке крепостные стены, медленно проговорил Тамерлан, — а чрезмерная смелость делает его неразумным. Этот несчастный всерьез думает, что, командуя горсткой таких же, как он, храбрецов, может навязать свою волю стаду безмозглых трусов, весь смысл жизни которых — сохранение этой никчемной жизни. Пиши, Хасан Галаади, и пусть то, что я сейчас продиктую, будет переписано сотни раз. «Я, Тимур, Великий амир и Повелитель Счастливых Созвездий, приказал уничтожить этот город. Дома его будут разрушены, стены обращены в пыль, земля перепахана и засыпана солью. Все, кто будет обнаружен в городе, без различия возраста, пола и состояния, будут обезглавлены. Лишь те, кто выйдет, поклонится мне и признает над собой власть мою, останутся живы. Тем, кто откроет мне ворота Смирны, будет сохранена жизнь и имущество. И всякого, на кого укажут они из родни своей, я помилую. Такова моя воля и воля Аллаха».

— Я записал, о великий. Кто доставит написанное в крепость?

— Венецианский капитан.

— Вы отпустите их?

— Зачем? Я и без того был чересчур милостив и сохранил им жизнь. Чем они отплатили мне? Коварством. Никто из них и словом не обмолвился о тех знаках, которыми следовало обмениваться с этими проклятыми башнями. Нельзя прощать измену и коварство. Пусть капитанов, а заодно и всех, кто попал сегодня в плен здесь, отведут к стенам крепости и отрубят головы. Но предварительно засуньте в рот каждому такое послание.

Хасан брезгливо передернул плечами.

— Я вижу, тебе это не нравится, Хасан Галаади.

— Не скрою, умерщвление созданий Аллаха всегда печалит меня.

— Те, кто противится воле Аллаха, вызывают праведный гнев Его, и печалиться тут не о чем. А потому, Хасан, пусть головы коварных нечестивцев зарядят в камнеметы и обстреляют ими город. Вот тогда и посмотрим, как долго храбрый командор сможет удерживать эти камни.

Глава 7

«Всегда полезно оттачивать свой ум о чужие умы».

Дюнуар обвел взглядом четверых шляхтичей, понуро стоящих перед ним.

— Где он?

— Утек, ясновельможный пан, — с тоскливой безысходностью констатировал один из королевских слуг.

— С каких бодунов он утек? — недобро хмурясь, прорычал барон де Катенвиль.

— Не знаю, что и сказать. — Поляк с трепетом глянул на разгневанного гиганта. Судя по заметной ссадине под глазом, и без того день у шляхтича начался плохо.

— Так. — Дюнуар сосчитал до десяти в одну сторону, потом в другую, потом — то же самое через один. — Вас король послал с незатейливым заданием: привезти сюда рыцаря Яна Жижку. Вы что же, охотились на него посреди большой дороги?

— О нет! Что вы, ясновельможный пан! Как можно? Мы делали, как велел король. Впятером приехали в гостиницу, где квартировал сей рыцарь, я показал королевский указ. Сказал, что государь передает его конно и оружно вашей милости. Ян спросил, что вы за человек, я честно сказал: «Не знаю. Не из наших». Но ведь это истинно так, — словно оправдываясь, продолжал королевский гонец. — Я же ничего такого не сказал…

— К делу! — резко перебил его барон.

— Он мне тогда и говорит, мол, я на вашем языке читать не умею, прочти мне, что в указе написано. Я свиток развернул, а пан рыцарь в меня пивной кружкой ка-ак зарядит.

Шляхтич потрогал ссадину, точно демонстрируя неопровержимые доказательства своих безрадостных слов.

— Паны за мечи схватились, и он, значит, тоже. И такое началось! Я вскочил, на подмогу бросился. Но это не человек, а какой-то черт. — Поляк осенился крестом: — Прости меня, пресвятая Матка Боска Ченстоховска. Мы его и впятером одолеть не смогли. Одного из наших он так помял, что сейчас лекари бедолагу выхаживают.