Смерть из консервной банки - Дарья Калинина

— Во время службы по храму ходить не рекомендуется. А разговоры во время службы ведут ко многим скорбям.

Но книжечку все-таки выдала. Теперь дела у Кати пошли лучше. По крайней мере, она могла молиться, хотя и понимала, что частенько не попадает в лад с остальными прихожанами, для многих из которых служба была делом привычным, и они лишь изредка подглядывали слова молитв, а по большей части молились по памяти.

Катя также заметила, что, когда вынесли Святые Дары, к ним немедленно выстроилась длинная очередь из причащающихся. На какой-то момент у Кати мелькнула в голове мысль тоже встать в эту очередь. В ее ситуации ей бы не помешала любая помощь и поддержка, тем более, как говорят, такая действенная духовная помощь. Но ведь к причастию полагается идти после исповеди? Да, точно, исповедь необходима. Ну а к исповеди полагается идти, уже обдумав свои грехи и раскаявшись в них. А для того чтобы раскаяние было достаточно глубоким для получения прощения и отпущения, следует войти в соответствующее душевное состояние, помолиться, попоститься и все такое прочее, чего Катя, разумеется, ни вчера, ни сегодня не сделала.

Василий Петрович и Алена завтракать не стали. Только выпили немножко родниковой воды. Они подошли к причастию одними из первых. А вот Кате сегодня утром был предложен завтрак, который она весь целиком и съела. Так что к причастию она идти не рискнула. И Ваня тоже не пошел. И это, похоже, тоже было замечено и отмечено окружающими.

После службы отец Андрей обычно произносил проповедь. Не стал исключением и сегодняшний день. В ожидании напутственного наставления своего священника люди подобрались к нему поближе. И молодой священник начал. Сегодня он выбрал рассказ про царя Давида и его молодую возлюбленную Вирсавию. Будучи замужней женщиной, она приглянулась престарелому жизнелюбу, каким был этот ветхозаветный царь, да еще приглянулась настолько, что ни есть, ни пить, ни жить без своей золотовласой красавицы царь больше не мог. Он полюбил Вирсавию и, несмотря на наличие у него большого количества других жен и официальных наложниц, желал ее одну, хоть ты тресни.

Ситуация осложнялась еще и тем, что муж Вирсавии был не каким-то там простым человеком, с которым можно было бы и договориться по-простому, а самым главным и особо приближенным военачальником самого царя Давида. Генералом, неоднократно и победоносно возглавлявшим военные походы израильтян и добывавшим царю Давиду в бою и славу, и богатства, и земли. И как же быть? Наверное, царь Давид долго мучился и так и сяк пытался подойти с предложением к своему приближенному, но тот намеков понимать не желал и жену свою красавицу в подарок царю презентовать не хотел. И в конце концов царь Давид был вынужден отправить строптивого военачальника в такое жаркое пекло, откуда тот сто процентов бы назад не вернулся. Тот и не вернулся. И его вдова в тот же день из дома своего мужа благополучно переселилась в дворцовые покои.

Что сказал народ? Народ, как обычно, безмолвствовал. Но вот Бог простить такой поступок даже своему любимцу не захотел. И первенец Вирсавии, родившийся у нее от царя Давида, умер, не прожив и нескольких дней.

— Несчастный ребенок расплатился за грех, который когда-то совершил его отец. Помните всегда о том, что грехи отцов падут на головы детей. Но нет такого греха, который нельзя было бы искупить очистительной жертвой нашего Спасителя.

Такими словами закончил священник свою речь. И если Катя не вполне поняла, к чему отец Андрей завел вдруг речь про царя Давида и Вирсавию, то остальные прихожане осведомлены на сей счет были явно лучше. Катя еще во время речи священника заметила, что многие поглядывают в их с Ваней сторону. Люди явно считали, что имеет место прямая аналогия. Давид — это Ваня. Несчастный муж, изничтоженный великими мира сего, — это Гаврила. Ну а роль Вирсавии, стало быть, выпала Катерине. Вот только с чего священник решил, что между ней и Ваней что-то есть? Кате это было вдвойне неприятно, потому что самой-то ей нравился не Ваня, а совсем-совсем другой человек.

Однако Ваня из слов священника и взглядов остальных какие-то выводы для себя лично сделал, потому что после службы он не предложил Кате подвезти ее и даже вовсе не подошел к ней. Просто сел в свою машину и уехал. Катя растерянно потопталась, не зная, что ей предпринять. Но так как еще утром Василий Петрович предложил ей отвезти ее к мужу, а она отделалась обещанием отправиться к Гавриле после службы, то теперь ей приходилось держать слово.

Василий Петрович сам подошел к ней:

— Катя, что ты решила? Мне звонил следователь, сказал, что твой муж давно дома.

— Я поеду, поговорю с ним. Все-таки он мой муж.

— Правильно. Я тебя подвезу. И подожду… мало ли что.

Катя была ему искренне благодарна. Она чувствовала, что Василий Петрович на ее стороне. И в данный момент его поддержка была для нее тем более ценной, что, увидев, как хозяин Дубочков ласково разговаривает с Катей, все прочие обитатели перестали кидать на девушку строгие взгляды. И напротив, выглядели теперь слегка озадаченными и даже смущенными, будто бы сознавали, что пошли на поводу совсем не у того чувства.

Девушка не заметила, что, когда они уже садились в машину, из храма выбежал отец Андрей. Он уже снял с себя праздничное облачение, был в своей обычной черной рясе. Он явно искал Катю, что-то собираясь ей сказать. Но опоздал. Катя уже уехала. И отец Андрей долго стоял и смотрел ей вслед, не замечая прихожан, подходящих к нему для благословения и душеспасительной беседы.

Оказавшись перед своим домом, Катя чуть не расплакалась от отчаяния. Зачем они ее заставляют возвращаться к Гавриле? Ну не хотелось ей туда идти. Не хотелось разговаривать с Гаврилой. Тем более что она чувствовала, вряд ли разговор у них получится хороший. Муж столько всего наворотил, но признавать своих ошибок не желал. И всю вину на случившийся между ними разлад пытался свалить на одну Катю.

Может быть, где-то он и был прав. Может быть, Катя повела себя совсем не так, как полагается хорошей жене, которая, как известно, за своим мужем хоть в Сибирь, хоть на плаху. Но все-таки нужно, чтобы и муж хоть отчасти соответствовал этой жертве. Одно дело — прикрывать мужа, когда знаешь, что он страдает за великую идею, или если точно знаешь, что он в свой черед для тебя сделал бы то же самое. И совсем другое — когда понимаешь, что этим человеком двигал и движет элементарный шкурный интерес. Да и чувств у него к тебе с гулькин нос, и все они далеко не самые позитивные.

И еще Катя не выносила лжи. А Гаврила ей уже столько всего наврал, что прямо в голове не укладывалось, как это он успел за такое короткое время.

Поэтому, хотя машина и остановилась, Катя продолжала сидеть в ней, делая вид, что не замечает взглядов Василия Петровича и его жены. Но до бесконечности так продолжаться не могло. Нельзя было и дальше испытывать доброту людей, и Катя сказала:

— Ладно, я пошла.

И осталась сидеть. Ну, просто не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Пошла, — повторила она теперь уже самой себе и, наконец, сумела открыть дверь и выйти на улицу. — Подождите меня, пожалуйста.

Голос ее прозвучал умоляюще.

И Василий Петрович кивнул:

— Мы тебя дождемся. Не бойся.

Катя повернулась лицом к дому и пошагала к нему. Каждый шаг давался девушке с невероятным трудом. Кате казалось, что к ногам у нее привязаны чугунные гири. Но все же она как-то сумела преодолеть расстояние до дома. Ее буквально подталкивали в спину взгляды Василия Петровича и его жены. Катя поднялась по ступеням крыльца и позвонила в дверь, потом еще и еще. Никто не откликнулся, и Катя в душе даже обрадовалась. Сложный разговор с мужем откладывался на неопределенное время. Она уже повернулась, чтобы уходить, но дернула ее нелегкая нажать на ручку двери. И та подалась!

— Хм… Открыто? Странно.

Но Катя все же вошла в дом, который еще не так давно считала своим. Огляделась по сторонам и позвала мужа. Никто опять же не откликнулся.

— Наверное, на заднем дворе с шиншиллами своими возится.

Катя пересекла дом и вышла через заднюю дверь к шиншиллам. Зверьки сидели в своих клетках, а мужа не было и тут. Более того, он тут сегодня и не появлялся, потому что кормушки у шиншилл по большей части были совсем или почти пусты. И зверьки при виде человека начали проявлять бурную активность. Прыгали, попискивали, вставали на задние лапки, опираясь передними на проволочную сетку и показывая свое пушистое брюшко. Зверьки явно были голодными и демонстрировали желание пообедать.

И хотя Катя была изначально против разведения шиншилл, сейчас ей стало зверьков просто жаль.

— Бедные вы, бедные, — приговаривала она, взяв мешок с сухим кормом и рассыпая его по кормушкам. — Совсем о вас мой муженек не заботится. Может, отпустить вас всех, а?