След крови - Китти Сьюэлл

Ответвление, в котором отбывал заключение Эдмунд, усиленно охранялось, а камеры были просторнее и с дополнительными удобствами, потому что там содержались преступники, приговоренные к пожизненному заключению. И не просто к пожизненному: их изолировали из-за особой опасности, которую они представляли для надзирателей, для остальных заключенных и даже для самих себя.

Мадлен шла по коридору под пристальным взглядом надзирателя у двери.

— Хвала Господу! Женщина! — Один из заключенных просунул голову через окошко в двери и крикнул вслед Мадлен: — А ну-ка подставь мне свою роскошную задницу!

Она уже привыкла к подобному обращению. Чего еще можно ожидать в месте, где полно неудовлетворенных мужчин: убийц, сексуальных маньяков, кровожадных насильников и педофилов?

Эдмунд Фьюри ждал ее. Его перекошенное злобой лицо украшала огромная шишка.

— Что случилось с вашим лбом, Эдмунд?

— Да вот, воспитывал козлов вроде того придурка, который к вам сейчас обращался. Вам кажется, что мой лоб выглядит ужасно, но видели бы вы их лбы! Одного я отправил в больницу с сотрясением Мозга, б…

— Вы забыли свое обещание не ругаться в моем присутствии.

Эдмунд выглядел не на шутку возбужденным.

— У нас что, сегодня особо благочестивое настроение? — рявкнул он.

Мадлен очень устала и не следила за словами. А с Эдмундом следовало быть настороже, хотя, с другой стороны, он вызывал такое сочувствие!

— Но вы же сами настояли на том, чтобы не ругаться, помните?

Она попыталась улыбнуться. Он засмеялся, обнажив два ряда акульих зубов.

— Вы правы, Мадлен. Но если этот кусок дерьма еще раз заговорит с вами, я его убью.

— Разве мало того, что вы уже получили… за убийства?

На мгновение повисла тишина. Они молча смотрели друг на друга. Мадлен никогда раньше не вспоминала о его преступлениях — так было проще. Она не хотела быть в роли исповедника, этого ей и в клинике хватало. Предполагалось, что между ними завязалась ни к чему не обязывающая дружба — просто чтобы оживить монотонную жизнь Эдмунда в тюрьме. Однако у Мадлен было и много личных причин приходить сюда. Никто никогда ничего не делает просто так, и она убеждала себя, что отбывает собственное заключение. Кроме того, она подозревала, что ее притягивает опасность: мрачные тюремные стены пробуждали какие-то темные стороны ее натуры. Помимо этих мотивов, было нечто откровенно безжалостное в ее отношениях с Эдмундом, и это «нечто» очищало ее от смутной тревоги, которая часто овладевала ею к концу недели. Среди тех, с кем она теперь общалась, Эдмунд и Рэчел казались единственными настоящими людьми. Неприкрашенная реальность их жизни, как ни парадоксально, приносила облегчение — естественно, в сравнении с «элитарными» проблемами остальных ее пациентов.

— Мне так жаль, что мы не увиделись на прошлой неделе, — сказала она, не кривя душой. — Я слышала, вам было очень плохо.

— Я не верю в болезни, — отрезал Эдмунд. — Болеть — это признак слабости.

— Правда? — улыбнулась Мадлен. — Но иногда можно позволить себе маленькие слабости, верно?

— Говорите только за себя, — оборвал Эдмунд. — Мое недомогание шло не изнутри. В этом я уверен. Как только я стал по-настоящему сопротивляться, оно тут же отступило.

Мадлен почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Не изнутри? — эхом повторила она. — Неужели вы считаете, что кто-то пытался отравить вас здесь, в тюрьме?

— Кто знает, моя красавица! — загадочно ответил он.

Она мысленно представила мать у алтаря, а в чаше перед ней — брошь Эдмунда. Ее рука неосознанно потянулась к левому лацкану, и это не укрылось от Эдмунда.

— Вы по-прежнему не носите мою брошь, — констатировал он.

— Нет. — Она взглянула на него. — Простите, но, похоже, она потерялась. Должно быть, выпала из сумки.

Он пристально на нее посмотрел, в глазах его читалось недоверие.

— Ну да, вот так взяла и выпала?

— У меня и в мыслях не было вас обманывать! — протестующе выпалила она.

Да, черт возьми, это правда. Но где же брошь? У кого она сейчас?

— Давайте сменим тему разговора, — предложил Эдмунд, видя, что Мадлен расстроилась. — Расскажите о своем пациенте. Я хочу послушать ваш замечательный, богатый оттенками голос. Я мечтал о вашем голосе.

— Отлично! — с облегчением вздохнула она. — Вас это заинтересует, Эдмунд, поскольку вам знакомо это состояние. Мой новый пациент проводит большую часть ночи в дороге: он беспрестанно ездит от дома к месту работы и обратно. Он убежден, что сбил то ли ребенка на велосипеде, то ли старушку, которая переходила дорогу. Каждый раз, когда он выезжает, ему кажется, что он совершил какое-то ужасное дорожное происшествие, поэтому ему и приходится бесконечно ездить по кругу. За ночь он совершает до двадцати поездок туда и обратно. В конечном счете бедный парень настолько устает и выматывается, что ему приходится заезжать на стоянку или площадку для автомобилей и спать прямо за рулем…

— А что он сделает; если на самом деле обнаружит свою жертву?

— Естественно, отвезет в больницу.

— Минутку, не стоит стричь меня под ту же гребенку! — запротестовал Эдмунд. — Мои навязчивые идеи основаны на логике и фактах. Похоже, ваш пациент — тупица. Он никак не может уразуметь, что раз никогда не находит свою жертву, значит, и никакого наезда никогда не совершал.

— Эта навязчивая идея идет из подсознания. Он понимает всю абсурдность ситуации, но продолжает верить, что представляет собой угрозу для общества.

— Я бы сказал, что он безнадежный идиот. Мадлен вздохнула.

— Теперь вы понимаете, что мне не стоит рассказывать подобные истории. Это неэтично с моей стороны.

— Ерунда! Откуда я узнаю, кто ваш пациент? — отмахнулся Эдмунд и плавно переключился на другую тему: — Вы избавились от своего ухажера?

Под его пристальным взглядом она отвела глаза. Она по-прежнему смотрела на него, но не в глаза, а на шишку на лбу. Та пульсировала, и казалось, что у него под кожей ползает какой-то червь.

— Так что, избавились? — внезапно рявкнул Эдмунд.

— Да, — сердито отрезала она. — Но вас это совершенно не касается.

— Знаете что, моя прелесть… — Он просунул голову в отверстие в двери. — Я могу прикончить кого угодно даже отсюда.

— Спасибо, Эдмунд, в этом нет необходимости. И перестаньте угрожать, а то я больше не приду.

— Похоже на шантаж.

Ее гнев вспыхнул с новой силой. Неужели ей это действительно так уж нужно?

— Похоже, это вы угрожаете моим знакомым.

— Если я только захочу, мои длинные руки доберутся и до вас.

— Как приятно! Именно такого рода дружбы мне и не хватало. Милого, заботливого друга, который грозится вздернуть меня на балке и вскрыть мне вены, чтобы я долго и мучительно умирала от потери крови.

Мадлен отшатнулась, и ее глаза расширились от страха. Она выпалила ъсе это в приступе гнева, но, скажите на милость, о чем она думала? Она клялась, что никогда не будет вспоминать подробности его преступлений. Это вывело бы их отношения на новый уровень, к которому она не была готова ни эмоционально, ни профессионально.

Эдмунд, как всегда, видел ее насквозь. Он опустил голову. Она знала, что психопаты не способны мучиться угрызениями совести, поэтому его раскаяние было притворным. Вероятно, он просто боялся ее потерять. Страх — чувство, которое знакомо всем. Червь на его голове побледнел и перестал пульсировать.

— Не оставляйте меня, Мадлен, — попросил он, уставившись в пол. — Вы мне нужны. — Он поднял на нее глаза. — И я вам нужен. Я присматриваю за вами, но никогда не причиню вам боли. Если я и дотянусь до вас отсюда, то только для того, чтобы защитить. Я лишь это имел в виду.

Она видела, что он говорит искренне. Сколько раз он заверял ее в верности их дружбе? Он был жестоким убийцей-садистом, но где-то на подсознательном уровне она ему верила. Она не могла объяснить этого даже самой себе. Внезапно она почувствовала, что его полнейшая зависимость ложится на нее тяжелым грузом. Разве эта утомительная ежедневная работа — оказывать эмоциональную помощь за деньги или бесплатно — не проявление ее сводящей с ума патологии? Джон был прав, она не может о ком-то не заботиться. Ее мудрый коллега неоднократно говорил, что она вечно от кого-то зависит, и эта круговерть повторяется снова и снова, что ей самой необходимы сеансы психотерапии, чтобы выяснить, какая вина ее гложет. Он думал, что она чувствует себя виновной в смерти Форреста и пытается как-то компенсировать это чувство вины. Конечно, это была правда, но только наполовину. Если бы он только знал…

Она обернулась и посмотрела прямо в глаза человеку в дверном окошке. Когда это закончится? Неужели она будет навещать этого убийцу каждую- неделю до конца жизни? Брошь, которую он ей подарил, была явным тому свидетельством: «верность навечно, пока смерть не разлучит нас». Может, она потеряла брошь не случайно. Как он и предположил. Если придет день, когда она захочет с ним распрощаться, будет ли она бояться… бояться его длинных рук?