Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

Капитана она застала сидящим на очень низком, но зато чрезвычайно широком ложе под балдахином. Надевать он ничего не стал, зато успел отыскать длинную коробочку из чёрного дерева, которую никак нельзя было забыть в лагере. Оттуда капитан извлёк трубку, а также коричневатый шарик размером с крупное зерно.

Ирма покачала головой.

— Кресс говорит, что от маковой смолы очень много вреда.

— Без сомнений. Но думаю, она не вреднее сабли подмышку… Зато болеть не будет. Жизнь — вообще занятие вредное, знаешь ли. Все в итоге мрут.

Конечно же, ему было больно. И конечно, Ирме хотелось, чтобы боль утихла — но не таким способом. Увлечение Шеймуса шерскими снадобьями её давно беспокоило. Если уж выбирать меж этих сомнительных средств, то…

— Бханг тоже помогает. Я сейчас сделаю.

— Да, он облегчает жизнь… но не так сильно.

— Ну… — Ирма игриво намотала на пальчик рыжий локон. — Я тоже постараюсь помочь. Уж на что-нибудь сгожусь?..

Шеймус негромко рассмеялся — уже неплохо. Шарик маковой эссенции вернулся в коробку.

— Ладно-ладно. Сказать по правде, та ещё гадость. Ну давай, забей бханга. Только побыстрее.

Нехитрые принадлежности помещались в другом ларце, стоящем на столике в углу. Ирма достала трубку покороче, но объёмнее — лакированную, расписанную цветными узорами. Поворошила рассыпчатое содержимое бархатного мешочка, зачерпнула серебряной ложкой измельчённый сухой лист. Женщина чувствовала, что капитан не сводит с неё взгляда — и слегка подыгрывала, поворачиваясь так и этак.

— Наконец-то смотрю на что-то красивое… — капитан жестом остановил её на полпути и указал пройтись туда-сюда. — Весь день одна только кровь. Кровь и дерьмо.

Ирма, повинуясь плавным движениям руки, описала пару кругов по комнате. А потом передала Шеймусу трубку и запалила содержимое от тлеющей ароматической палочки. Капитан затянулся, опустив веки и прикрыв чашу пальцем — на жар из неё внимания вовсе не обратил. Надолго задержал дыхание, затем выпустил мягко пахнущий дым. Тот запах ни с чем было не спутать.

— Давай-ка, теперь ты.

Ирма предпочла бы этого не делать, но повиновалась — правда, дыма вдохнула гораздо меньше.

Кого ни спроси, дым этого растения каждый находил приятным. Нечто похожее росло и у Ирмы на родине, да и практически везде, кроме совсем холодных краёв — но те растения шли только на пеньку. Использовать их иначе ульмисийцам в голову никогда не приходило.

Поначалу никаких ощущений не случилось, но так бывало всегда. Капитан докурил оставшееся.

— Не знаю, как тебе, а мне уже получше.

Это было заметно. Ирма помогла Шеймусу осторожно лечь на спину, а сама села рядом.

— Ты ведь убил сына бея в поединке, да?..

— Я убил сегодня кучу народа. В том числе и глупого мальчишку, которому это было ни к чему.

— Всё равно. Поединки — это красиво. И выходит, многие остались живы благодаря тебе. Жаль, я не видела.

Ирма, конечно, слукавила. Уж о чём она никогда в жизни не жалела — так это если не доводилось увидеть бой.

— Ничего красивого не было: как клопа раздавил. Хорошо, что ты не видела.

Она положила ладони на грудь Шеймуса. Медленно повела одну к плечу здоровой руки, а другую — широкими кругами. Женщина чувствовала, как совсем не похожее на хмель опьянение медленно накрывает и её. Расслабление в теле и голове сочеталось с усилением чувств. Запах благовоний стал насыщеннее, а столь любимое ею ощущение твёрдых мышц под ладонями — острее.

Это в одежде Шеймус казался болезненно худым. На деле в нём просто не было ни капли жира, вообще ничего мягкого — словно кости обмотали канатами. Россыпь разноцветных точек и пятен покрывала не только лицо: практически всё тело. Почти не похожее на плоть, если потрогать.

Всё верно, ведь так Шеймус и говорил: под ржавчиной всегда железо.

— Даже про некрасивые поединки пишут песни. Менестрели — те ещё наглые льстецы.

— Ну! Про меня разве только наши солдаты напишут. И споют они же… Менестрели любят рыцарей да лордов, сама знаешь. Наёмников никто не любит.

Ирма остановилась, услышав это, а затем легла рядом.

— Это неправда. Я люблю тебя.

Капитан, лениво играя пальцами с её волосами, ответил обыкновенно:

— Я знаю.

Ничего другого Ирма услышать не ожидала.

Иной раз её это расстраивало, но не теперь. Нынче действие бханга полностью лишало волнений о чём угодно: курящие эти листья способны только любить мир вокруг. Обилие работы не позволяло отрастить красивые длинные ногти, но маленькие коготки были достаточны для того, чтобы вдавить их в кожу на груди капитана и с усилием протащить.

Ирма вдруг вспомнила слова Ангуса — и всё-таки решилась спросить.

— А ту женщину ты тоже убил?..

— Да, убил.

Судя по голосу, и Шеймус уже видел всё вокруг в прекрасных красках.

— Не хотел, но так уж вышло. Было нужно: для неё самой это оказалось лучше. А мальчишку всё равно не уберегла… Но тут уж не я виноват.

— Значит, ты всё сделал правильно. — Ирме сделалось обидно за капитана, решение которого не оценил даже ближайший соратник. — Какая тут может быть вина? Горе побеждённым.

Ирма знала значение этих слов лучше многих. Шеймус промолчал.

Женщина приподнялась и начала освобождаться от платья — она вовсе не была настроена просто уснуть. Особенно после того, как бханг снял и усталость, и всякие тревоги этого дня.

— Оставь. Голой я тебя вижу постоянно, а в таком — нет. К тому же, уж прости — но до утра даже не пошевелюсь. Я пир-то этот в гробу видал… но куда деваться, так надо. Иначе не поймут. Не-не-не, даже не пошевелюсь.

Ирма озорно закусила губу.

— А тебе и не нужно.

Мураддинское платье так и осталось полуспущенным с плеч, когда женщина, прижавшись губами к рябой коже, скользнула вниз. Поначалу неторопливо — но ладонь, что легла на макушку, заставила сделать это быстрее.

Подёрнутые дымом бханга чувства обрели интригующе отличные от обыкновенных оттенки: и запах тела, и прикосновения, и собственное возбуждение… Они вычерчивались по отдельности, не смешиваясь. Тяжёлое дыхание, зарывшиеся в волосы лимландки пальцы, её ощущения от каждого совершаемого движения и звуки от них же — которые Ирма зачем-то постаралась сделать как можно более пошлыми.

Ирме не слишком скоро удалось довести дело до конца — хотя сам момент, пожалуй, стал от этого только лучше. Она провела пальцем по уголку рта, облизнула его и, стараясь прижаться всем телом как можно плотнее, проскользнула наверх.

— Я, конечно, не маковая смола, но так ведь лучше?.. — промурчала Ирма, потеревшись щекой о шершавую от шрамов кожу.

Грудь капитана пару раз дёрнулась в почти не прозвучавшем смехе. Он обнял Ирму здоровой рукой.

— И куда мы пойдём из халифата?.. — вдруг спросила она не к месту и не ко времени.

— Пока не знаю.

Шеймус гладил Ирму по спине, и хоть это было приятно, но всё-таки немного странно. Кажется, никакого действительно нежного движения у капитана вовсе получиться не могло, даже если он старался. Эти руки способны только ломать людей.

— Ну и неважно, куда: ты везде будешь побеждать.

— Есть люди, которые рождены, чтобы победить.

Ирма не очень поняла его фразу. Кого победить? Где? Наверное, слова уже путаются… Она тихонько говорила ещё о чём-то, но едва ли Шеймус слушал; да Ирма и сама себя не слушала. Её глаза потихоньку слипались.

Лимландка устроилась поуютнее, стараясь не потревожить рану капитана. Она вспомнила пир в главном зале — и те слова о случившемся в Рачтонге. О том, что в тёмном лесу, которым капитан видел весь мир, он — самая злобная, свирепая и страшная тварь.

Ирме нередко вспоминалась одна сказка, услышанная в детстве: о маленькой девочке, которая заблудилась в диком лесу, населённом чудовищами. Страшнее всех был Большой Волк. Его до смерти боялись и люди, и звери — только девочка почему-то совсем не испугалась. Подружившись с Большим Волком, она выжила в лесу и смогла вернуться домой.