Кавказ - Александр Дюма

Из казачьих пик сделали носилки для тяжелораненых и отправились в Червленную.

Лошадь подполковника — его несчастная белая лошадь, столь им любимая, получила тринадцать пуль — была с грехом пополам найдена лишь через несколько дней.

Пятеро раненых умерли на другой день. Лошадь издохла только через три недели.

Подполковник Суслов получил за это блистательное дело[89] Георгиевский крест. Этим милости начальства не кончились, хотя в России орден св. Георгия — одна из самых высоких наград. Граф Воронцов, кавказский наместник, написал ему следующее письмо:

«Любезный Александр Алексеевич!

Позвольте мне поздравить вас с получением креста св. Георгия и просить Вас принять мой крест, пока Вы получите Ваш из Петербурга.

Вследствие рапорта генерала Фрейтага о Вашем геройском подвиге с гребенскими казаками, состоящими под Вашим начальством, радость и удивление распространились в Тифлисе; кавалеры ордена св. Георгия просили единодушно наградить Вас этим орденом, столь уважаемым в российской армии. Я постараюсь вознаградить всех бывших с Вами, особенно имея в виду почтенного майора Камкова.

Прощайте, любезный Александр Алексеевич. Моя жена сейчас вошла в комнату и, узнав, что я пишу Вам, просит меня засвидетельствовать Вам ее глубочайшее почтение».

Я собрал и записал эти подробности на месте происшествия! Я взбирался на небольшую гору, — единственный пункт, на тридцать верст в окружности, господствующий над равниной; наконец казаки, с благоговением вспоминавшие об этом геройстве, показали место этого второго Мазаграна.

Потом, когда, через левый фланг, я попал уже в Тифлис, проехав мимо Апшеронского мыса, посетив Баку, Шемаху и Царские Колодцы, — на одной из тифлисских улиц французский консул барон Фино, с которым я шел вместе, поздоровавшись с проходившим мимо нас военным, спросил меня:

— Знаете, с кем я раскланялся?

— Нет. Я только третьего дня сюда приехал; где мне знать кого-нибудь?

— О! Я уверен вы знаете этого человека хотя бы по имени: это знаменитый генерал Суслов.

— Как! Герой Щуковой?

— Вот видите, вы его знаете.

— А как же! Не знать его! Я записал всю его историю с чеченцами. Скажите…

— Что?

— Можем мы ему нанести визит? Могу я прочитать ему все, что я написал о нем, и просить его выслушать мой рассказ, вдруг я уклонился от истины?

— Разумеется, я велю спросить его, где и когда можно его видеть.

В тот же самый день барон получил ответ — генерал Суслов примет нас завтра в полдень.

Генералу сорок пять лет, он небольшого роста, плотный здоровяк с очень простыми манерами. Он чрезвычайно удивился, что я так заинтересовался таким ничтожным делом.

Мой рассказ был достаточно полный, генерал добавил к подробностям, которые я уже имел, только письмо графа Воронцова.

Собираясь покинуть генерала, я, по моей дурной привычке, подошел к военному трофею, привлекавшему мое внимание: этот трофей был составлен только из пяти шашек. Генерал снял их, чтобы показать мне.

— Какая из них была с вами в Щуковой, генерал? — спросил я его.

Генерал указал на самую простую из всех; я вынул ее из ножен — клинок поразил меня своей древностью. На нем был вырезан двойной девиз, почти стертый от времен: — Fide, sed cui vide[90] и с другой стороны: — Profide el patria![91]

Я, как археолог, мог разобрать эти восемь латинских слов и объяснил их генералу.

— Ну, так как вы разобрали то, что мне никогда не прочесть, — растрогался он, — шашка ваша.

Я хотел отказаться, даже упорствовал в этом, говоря, что я вовсе не достоин подобного подарка.

— Вы поставьте ее вместе с саблей вашего отца, — вот все, о чем я вас прошу.

Наконец я принужден был ее принять.

Горцы тоже складывают свои легенды столь же славные, как и легенды русских. Горцы считают своим подвигом битву при Ахульго, где Шамиль был разлучен со своим сыном Джемал-Эддином, которого мы увидим возвращающимся на Кавказ для обмена на княгинь Чавчавадзе и Орбелиани.

Живым и глубоким умом Шамиль постиг превосходство европейских укреплений перед азиатскими, которые, по-видимому, построены, чтобы служить мишенью для пушек. Он избрал резиденцией аул Ахульго, расположенный на уединенном утесе, окруженном головокружительными пропастями и скалами, вершины которых считались недоступными.

На этом уединенном утесе польские инженеры, отправившиеся на Кавказ для продолжения варшавской войны, установили фортификационную систему, которую одобрили бы Вобан или Гаксо[92].

Помимо этого в Ахульго было запасено большое количество продуктов и снарядов.

Генерал Граббе[93] решился в 1839 году атаковать Шамиля в его орлином гнезде. Все считали эту затею обреченной на неудачу. Тогда Граббе решился на то, на что решаются лишь отважные медики — принял на себя ответственность и поклялся своим именем (а Граббе [Grab — нем. — М. Б.] значит гроб), что возьмет Шамиля живым или мертвым. И двинулся в поход.

Шпионы донесли Шамилю о продвижении русской армии, и он велел чеченцам постоянно тревожить ее, аргванскому коменданту задержать русских как можно долее у своих стен, а аварским начальникам, на которых более всего он рассчитывал, мешать переходу через Койсу. Сам же он собирался ожидать неприятеля в своей крепости Ахульго, до которой русские, вероятно, не дойдут.

Шамиль ошибался: чеченцы не могли задержать армию; Аргвани заставил ее потерять только два дня, а переправа через Койсу, которую считали неодолимой, была совершена после первой атаки.

С вершины скалы Шамиль следил за приближением русских. Генерал Граббе блокировал крепость, надеясь голодом принудить Шамиля к сдаче.

Осада продолжалась уже два месяца, но тут генерал Граббе узнал, что Шамиль имеет съестных припасов еще на шесть месяцев. Пришлось идти на штурм.

Генерал Граббе не терял времени понапрасну: он заставил провести дороги, построил на скалистых уступах бастионы, которые считались неприступными, перекинул мосты через пропасти. Однако ни одно из укреплений, которыми русские овладели, не господствовало над цитаделью.

Наконец генерал обратил внимание на уступ, которого можно было достичь, только преодолев гору — с противоположной стороны спуская с помощью веревок пушки, фуры и артиллеристов.

Однажды утром эту платформу заняли русские, которые ознаменовали свое присутствие пушечными выстрелами против цитадели. Граббе приказал штурмовать, и 17 августа русские саперы взяли укрепления Старого Ахульго.

Русские потеряли у только что взятых укреплений четыре тысячи человек. Оставался Новый Ахульго, т. е. крепость.

Генерал Граббе приказал еще раз атаковать. Шамиль в белой своей черкеске был среди защитников крепости.

Каждый жертвовал своей жизнью: генерал — по одну сторону, имам — по другую.

Сей день был днем кровавой сечи, какой ни орлы, ни коршуны, парившие над вершинами Кавказа, никогда еще не видывали. Противники буквально плавали в крови; лестницы, с помощью которых влезали на стены, были составлены из трупов. Не слышно было воинственной музыки для ободрения сражающихся, она умолкла. Хрипение умирающих заменяло ее.

Один батальон в полном составе пробирался по крутой тропинке. Неожиданно кто-то заметил, что огромная скала отделилась от своего гранитного основания, — словно гора хотела стать в ряды противников русских, — и с ревом и треском сорвавшись с вершины, унесла треть батальона.

Когда оставшиеся в живых, уцепившись за камни, за корни деревьев, подняли головы, они увидели на вершине горы, откуда свалилась гранитная лавина, полунагих женщин с растрепанными волосами, махающих саблями и пистолетами. Одна из них, не находя более камней чтобы скатить их на врагов, и видя, что они продолжают наступать, бросила в них своего ребенка, прежде разбив ему голову об скалу. Потом с прощальным проклятием ринулась вниз и сама…

Русские поднимались все выше и выше, и достигли вершины укрепления. Новый Ахульго был взят, как и старый[94].

Из трех батальонов полка генерала Паскевича который носит название графского, едва можно было составить один, да и то не полностью.

Русское знамя развевалось над Ахульго, Шамиль же не был взят. Искали его между мертвыми, но он не был убит. Шпионы уверяли, что он скрылся в указанной ими пещере. Проникли в пещеру, но Шамиля там уже не оказалось. Каким путем он бежал? Куда исчез? Какой орел унес его в облака? Какой подземный дух открыл ему дорогу сквозь недра земли?

Никто этого не знал.

Но вдруг каким-то чудом он появился во главе аварцев, и громче, нежели когда-либо, русские услышали вокруг себя: «У Аллаха только два пророка: первый — Магомет, другой — Шамиль».