Тень Тьмы - Никки Сент Кроу

– Дарлинг? – зову я, и её глаза снова распахиваются. Порой, когда мы используем магию иллюзий, смертный может потеряться в ощущениях, и мне нужно знать, что она всё ещё с нами.

– Ещё раз, – говорю я ей.

Пока Баш снова входит в неё, она кивает мне.

– Трахни меня, Кас, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты кончил во мне.

Я ни за что не откажусь от своей девчонки Дарлинг.

И когда я въезжаю в неё с размаху, когда она сжимается вокруг меня, и мы с братом трахаем её вместе, жёстко, быстро и безжалостно, я осознаю одну ужасающую истину: выбирая между ней и Тилли вместе со всем двором фейри, я предпочту Дарлинг.

Я предпочту её даже своим крыльям, потому что с ней я и так могу летать.

Она моя, а я – её.

Глава 20

Уинни

Близнецы трахают меня с такой силой, что у меня клацают зубы. Если бы не верёвки, думаю, с каждым толчком меня бы подбрасывало к стропилам.

Лозы возвращаются, дразня мой клитор, пока меня с двух сторон наполняют члены фейри.

– Мы кончим вместе, – с жаром выдыхает Кас. – Ты слышишь меня, Дарлинг?

От чувствительности клитора уже больно. Но я киваю – Касу я не могу отказать. Не могу и не буду.

На этот раз наслаждение возрастает постепенно, медленно, и чувствуется, что братья хотят довести меня до оргазма, даже если это будет последнее, что они сделают в жизни.

– Кончи для нас, Дарлинг, – низко и хрипло шепчет Баш мне в ухо. – В последний раз.

– О боже. – Я дышу с трудом, безуспешно пытаясь наполнить лёгкие кислородом. – Чёрт. Да.

Когда я достигаю гребня волны, наступает миг небытия. Кажется, само время замедляется. Я словно птица с расправленными крыльями, пойманная встречным ветром. А потом… потом…

– Чёрт! Ох, чёрт, о господи! – Потерпев крушение, я тону, не различая, где верх, где низ. Есть только всепоглощающая волна удовольствия и боли, и я погружаюсь в неё, упиваюсь ею, позволяю ей поглотить меня, пока братья долбят меня в киску и задницу.

– О, мать твою, Дарлинг. – Кас врезается в меня, спуская внутрь, и в то же мгновение Баш стискивает меня крепче, наполняя мою задницу спермой.

Кажется, что теперь мы, измотанные и липкие от пота, склеимся воедино навсегда.

Баш тяжело дышит мне в ухо, а Кас погружается в меня ещё глубже, прижимаясь своим лбом к моему, пока его член пульсирует остатками наслаждения.

А потом он долго и глубоко целует меня и, отстранившись, говорит:

– Ты чудо, Дарлинг. И ты наша.

Я киваю – потому что это правда, и я хочу, чтобы так было всегда.

Когда братья наконец отстраняются и отступают, я замечаю, что они оба смотрят мимо меня и Небывалого Дерева наверх, туда, где лестница заканчивается чердаком.

Там раздаются тяжёлые шаги, и в поле нашего зрения возникает Питер Пэн. Я могу только представить, как выгляжу со стороны. Грязной и использованной. Очень хорошей шлюшкой – и я сияю от радости под его ярко-голубым взглядом.

– Совет, Дарлинг, – усмехается Пэн, – никогда не позволяй близнецам тебя связывать.

Из последних сил я одаряю его милой улыбкой:

– Ну не знаю, мне скорее понравилось.

Тем временем Вейн дёргает за узел, и виток верёвки спадает с ветки Небывалого Дерева. Я неудобно повисаю в путах, и Пэн тут же ловит меня. Развязав вторую верёвку, Вейн подходит ко мне и принимается освобождать мои запястья.

– Я велел тебе попросить у них мазь, – замечает он раздражённо, – а не ещё один сеанс жёсткого траха.

– Я делаю, что хочу, – отвечаю я с полубезумным смехом.

Вейн смотрит на меня сердито, но при этом его пальцы очень осторожно развязывают узлы.

– Принесите мазь, – велит он близнецам.

Стоит мне окончательно освободиться от пут, Пэн поднимает меня на руки и несёт к своему креслу. Он садится, устраивая меня у себя на коленях, чтобы я опиралась спиной на его согнутую руку.

– Принеси ей выпить, – говорит он Вейну, и Тёмный почему-то слушается: через несколько секунд возвращается со стаканом бурбона и подносит его к моим губам.

– Пей, – приказывает он.

Знай я, что если близнецы меня жёстко оттрахают, Вейн станет заботиться обо мне, я бы воспользовалась этим гораздо раньше.

Я пью, прилив тепла от алкоголя ослабляет часть зажимов в теле.

Кас возвращается с таинственной мазью фейри в круглой металлической банке и откручивает крышку: зелёная вязкая масса внутри поблёскивает на свету.

Он берёт мою левую руку в свою, а другой набирает двумя пальцами состав из банки. Когда Кас втирает мазь в пострадавшую кожу запястья, я шиплю от боли, но он крепко держит меня, и через несколько секунд прикосновение вязкой слизи становится тёплым и успокаивающим, а по руке разбегается щекотное покалывание.

– Лучше? – спрашивает Кас.

Я киваю и откидываюсь назад, опуская голову обратно Пэну на плечо.

– Да. Это приятно.

– Вы, засранцы, слишком резко за неё взялись, – говорит Вейн.

Позади меня грохочет голос Пэна:

– Ты чуть не убил её прошлой ночью, так что завали хлебало. – Он указывает на близнецов: – Ну и вы, двое мудил, могли бы и полегче со своей близнецовой хернёй.

– Ох, простите, Король Неверленда, – паясничает Баш. – «Ползи ко мне, Дарлинг». Тебе нравится, когда наша крошка Дарлинг покорна, но только когда это касается тебя, и…

– Прекратите! – восклицаю я.

Все замолкают. Пэн подо мной напрягается.

– Давайте кое-что проясним. – Мазь фейри впиталась в кровь, и мне стало легче: я уже могу поднять голову с плеча Пэна и взглянуть на них всех. – Вы все мудаки, ясно? Но вы мои мудаки. Никто не заставлял меня вставать на колени перед Пэном или толкать Вейна на грань, и уж точно никто насильно не привязывал меня к дереву.

Я выбрала это сама. Я выбираю всех вас. Даже тебя, Вейн. Так что перестаньте относиться ко мне, как к хрупкой игрушке. Я не такая. Представьте фарфоровую чашку, которую столько раз разбивали, что уже непонятно, чашка ли это или просто отдельные кусочки, скреплённые клеем и чистым упрямством в форму, отдалённо напоминающую чашку. Вот это я. Я умею ломаться и умею восстанавливаться. По крайней мере, со всеми вами: я знаю, что никогда не восстановлюсь в одиночку.

Они переглядываются между собой.

– Ну вообще, она права, – выдаёт Баш. – Эта Дарлинг знает, чего хочет. Она всегда знала.

Он подмигивает мне. Так или иначе, он стал первым, кто трахнул меня. Первым, кто нарушил установленный порядок вещей. И я благодарна ему за это. Не