Поль и Виргиния. Индийская хижина - Бернарден Сен-Пьер

В воздухе чувствовалась гроза; приближалась ночь. Ученый просил разрешения провести ее в одном из помещений пагоды, но там ему отказали в ночлеге вследствие того, что он был франги. Так как происшедшее сильно взволновало его, то он допросил пить. Ему принесли воду в кувшине, но как только он выпил, кувшин разбили, потому что в качестве франги он осквернил сосуд тем, что пил из него. Тогда ученый, очень обиженный, позвал своих слуг, благоговейно распростершихся на ступенях пагоды, и, сев в носилки, пустился в обратный путь по бамбуковой аллее, вдоль моря. Ночь уже надвигалась, и небо было покрыто тучами. По дороге он говорил самому себе: «Индусская пословица совершенно справедлива: каждый европеец, приезжающий в Индию, научается терпению, если не имеет его, и теряет его, если обладает им. Что до меня, я потерял терпение. Неужели я так и не узнаю, как можно найти истину, где нужно искать ее и нужно ли сообщать ее людям? Итак, везде на земле человек обречен на заблуждения и споры. Стоило же приезжать в Индию спрашивать советов брамина!»

В то время как ученый размышлял таким образом в своих носилках, налетел один из тех ураганов, которых в Индий называют тифонами. Ветер дул с моря и, подымая воды Ганга, превращал их в пену, разбивая об островки его устья. Он подымал с берегов столбы песку и с лесов — тучи листьев и, смешав их, нес вдоль реки и селений, подымая высоко на воздух. Иногда он врывался в бамбуковую аллею, и, хотя этот индусский тростник достигает такой же вышины, как самые большие деревья, он качал тростник, как степную траву. Сквозь столбы пыли и листьев можно было видеть весь длинный ряд тростников в волнении, причем одна часть гнулась вправо и влево до самой земли, а другая со стоном подымалась. Слуги ученого, боясь быть раздавленными или же затопленными водами Ганга, уже вышедшего из берегов, взяли путь через поля, направляясь наугад к соседним возвышенностям.

Между тем наступила ночь. Они шли в течение трех часов в полной темноте, не зная, куда идут; вдруг молния, рассекая тучи и озаряя весь горизонт, осветила далеко направо Джагернаутскую пагоду, острова Ганга, волнующееся море и совсем близко перед ними маленькую долину и лесок меж двумя холмиками. Они побежали, дабы укрыться там. Уже раздавались мрачные раскаты грома, когда они прибыли ко входу в долину. Она была окаймлена скалами и полна старых деревьев сказочной величины. Хотя буря гнула их вершины с ужасным воем, однако их чудовищные стволы были неподвижны, как скалы вокруг. Эта часть девственного леса казалась мирным приютом. Однако проникнуть туда было трудно. Индийский тростник, колыхавшийся у опушки, покрывал подножия этих деревьев, а лианы, перебрасывавшиеся от ствола к стволу, со всех сторон образовывали ограду, в которой хоть и виднелось несколько углублений из зелени, но без входа. Однако телохранители проложили туда дорогу вместе с носилками. Они считали себя уже в безопасности, когда дождь, который лил как из ведра, образовал вокруг них тысячи потоков. В этом затруднительном положении они увидели сквозь деревья, в самом узком месте долины, свет и хижину. Факельщик побежал к ней, чтобы зажечь факел, но вскоре возвратился, еле переводя дыхание и крича: «Не приближайтесь: здесь — парий!» Тотчас же вся свита в испуге закричала: «Парий! Парий!» Ученый, полагая, что это какое-нибудь дикое животное, схватился за пистолет. «Что такое парий?» — спросил он у факельщика. «Это, — ответил тот, — человек вне веры и закона». — «Это, — прибавил начальник телохранителей, — индус, принадлежащий к такой презренной касте, что разрешается убить его, если он только коснется тебя. Если мы войдем к нему, нам нельзя будет в течение девяти лун войти ни в одну пагоду и нам нужно будет для очищения девять раз искупаться в Ганге и столько же раз быть омытым браминами с ног до головы коровьей мочой». Все индусы закричали: «Мы не войдем к парию!» — «Как узнали вы, — сказал ученый факельщику, — что ваш соотечественник парий, то есть вне веры и закона?» — «Когда я открыл его хижину, — ответил факельщик, — я увидел, что он с собакой лежал на той же самой цыновке, что и его жена, и подал ей пить из коровьего рога». Все люди свиты ученого повторили: «Мы не войдем к парию!» — «Оставайтесь здесь, если хотите, — сказал им англичанин, — а для меня все касты Индии безразличны, когда дело идет о том, чтобы найти убежище от дождя».

С этими словами он вышел из носилок и, взяв подмышку книгу вопросов и дорожный мешок, а в руки — пистолет и трубку, один направился к двери хижины. Едва он постучался, как человек с кротким лицом открыл ему дверь и тотчас же отступил от него, говоря: «Сударь, я лишь бедный парий, который недостоин принять вас. Но если вам угодно найти у меня убежище, вы окажете мне большую честь». — «Брат мой, — ответил англичанин, — я охотно воспользуюсь вашим гостеприимством».

Между тем парий вышел с факелом в руках, со связкой сухих дров за спиною и с корзинкой, полной кокосов и бананов, подмышкой. Он подошел к свите ученого и сказал: «Так как вы не хотите оказать мне честь войти ко мне, то вот фрукты с нетронутой скорлупой, так что вы можете есть не осквернившись, и вот огонь, который высушит вас и оградит вас от тигров. Да хранит вас бог!» Он тотчас же вошел в хижину и сказал ученому: «Сударь, повторяю: я лишь бедный парий. Но так как по вашей белой коже и одежде я вижу, что вы — не индус, то я надеюсь, что вы не будете питать отвращения к пище, которую предложит вам ваш бедный слуга». Тотчас же он положил на пол, на цыновку, манги, иньями, жареные бананы, пататы, испеченные в золе, и доставил горшок риса с сахаром и кокосовым молоком. Затем он снова сел на цыновку подле своей жены и ребенка, спавшего около нее в колыбели.

«Добродетельный человек, — сказал ему англичанин, — вы гораздо достойнее меня, потому что вы делаете добро тем, кто презирает вас. Если вы не окажете мне чести сесть на одну цыновку со мною, я стану думать, что вы считаете меня злым человеком, и немедленно уйду из вашей хижины, хотя бы мне предстояло быть потопленным дождем или растерзанным тиграми». Парий сел на одну цыновку со своим гостем, и оба принялись за трапезу. Между тем ученый наслаждался чувством безопасности среди бури. Хижина была чрезвычайно устойчива: помимо того что она стояла в самом тесном месте, она была еще построена под фиговым деревом, ветви которого, с пучками корней на концах, образуют множество сводов, поддерживающих главный ствол. Листва этого дерева была так густа, что ни одна капля дождя не проникала сквозь нее, и, несмотря на то, что раздавался ужасный вой урагана, смешанный с ударами грома, дым от огня, выходивший из середины крыши, и огонь лампы нисколько не колебались. Ученый любовался спокойствием индуса и его жены, еще более глубоким, нежели спокойствие элементов. Их ребенок, темный, блестящий, как черное дерево, спал в колыбели; мать качала его ногой и в то же время забавлялась тем, что делала для него ожерелье из красных и черных горошин. Отец бросал на обоих взгляды, исполненные нежности. Наконец, даже собака принимала участие в общем счастии: лежа вместе с кошкой возле огня, она время от времени полуоткрывала глаза и вздыхала, глядя на хозяина.

Как только англичанин кончил трапезу, парий предложил ему горящий уголек, дабы зажечь трубку, и, закурив в свою очередь, сделал знак жене, которая поставила на цыновку две чашки кокосового молока и большую тыквенную бутылку, наполненную пуншем, приготовленным ею во время ужина из воды, рисовой водки, лимонного сока и сока сахарного тростника. В то время как они курили и пили, ученый сказал индусу: «Я считаю вас одним из самых счастливых людей, которых когда-либо встречал, а следовательно — одним из умнейших, Разрешите мне задать вам несколько вопросов. Почему вы так спокойны во время этой ужасной бури? Ведь вы скрыты лишь деревом, — деревья же притягивают молнию».

«Никогда еще, — ответил парий, — молния не падала на фиговое дерево». — «Это очень любопытно, — продолжал ученый. — Причиной этому, конечно, то, что данное дерево имеет отрицательное электричество, как лавр».

«Не понимаю вас, — сказал парий, — но моя жена думает, что происходит это потому, что бог Брама однажды укрылся под его листвой; а я полагаю, что бог дал в этом грозном климате фиговым деревьям густую листву и своды, чтобы люди могли найти под ними убежище от грозы, и не позволяет грому касаться их».

«Ваш ответ очень благочестив, — сказал ученый. — Видимо, вера в бога приносит вам покой. Вера дает больше спокойствия, нежели знание. Скажите мне, пожалуйста, к какой касте принадлежите вы, ибо вас нельзя причислить ни к одной из индусских каст, поскольку ни один индус не хочет иметь с вами общения. В списке ученых каст, которые я должен был исследовать на моем пути, я не нашел касты париев. В какой области Индии находится ваша пагода?» — «Повсюду, — ответил парий. — Пагода — природа; я поклоняюсь создателю ее при восходе солнца и благословляю его при заходе. Обученный несчастием, я никогда не отказываю в помощи более несчастным, чем я сам. Я стараюсь сделать счастливой мою жену, ребенка и даже кошку и собаку. Я жду смерти в конце жизни моей, как сладкого сна в конце дня».