Хлыновск - Кузьма Петров-Водкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Никак ему с правого плеча быть не приходится, — поучительно вставит Стифей. — Потому справа ангелу полагается.
Никифорыч заволнуется.
— Врать, что ль, я буду при летах моих. Уши-то мои, вот они, при мне: слышу, знать, как он справа ноздрей дышит…
— Ух, — взвизгнет Васена-кухарка, — пресвятая Богородица, страх какой, я ведь рядом лежу.
Ерошка, мой товарищ по работе в саду, смешливый парень лет пятнадцати, не сдержится — фыркнет.
— Дубина, растямил глотку, — заворчит Никифорыч и замолчит до конца чая.
Куприян Савельич, садовник-ученый из киевского садоводства, выскажет свое мнение.
— Видения и сны больше от желудочного неварения бывают…
Этим замечанием дворня ухватится за сны. и начнутся рассказы на эту тему.
Стифей Иваныч, оказывается, верхом на корове от бани до погреба всю ночь ездил.
Ерошка брызнул смехом и слюной в бороду Стифея попал…
— Ах ты, жеребец из кобыльей породы, — взорвется Стифей, и ломтем хлеба он норовит запустить в Ерошку, тот, подобно ужу, соскальзывает под стол.
— Прости парня, Стифей Иваныч, — на смешные дела его мать родила, — умиротворяет Васильич Стифея и вспоминает свой сон.
— К чему только сон такой? Будто вызывает меня хозяин в кабинет к себе… Ну, я и пришел будто к нему, да взглянул себе под ноги, а на мне штанов нет…
За столом засмеялись.
— К стыду это тебе какому ни есть, Васильич, — болезнует Фекла.
— Ох, людыньки, к чему только мой сон, — зажеманится Васена и плутовски стрельнет глазами на Стифея. — Будто я… — Васена сделает смущенный вид, закроется фартуком, и только ее нос пуговкой задорно торчит наружу… — Будто под венец святой собиралась…
За столом даже все крякнут.
Дело состояло в том, что Васена имела виды на Стифея. Старик слыл богачом. В его кованом сундуке под постелью в каретнике, говорили, имелось до двухсот рублей денег. Васена всеми способами хотела женить на себе богатого старика. Стифей потерял голову от всех ухищрений молодой задорной женщины. Тайком назначена даже была свадьба. В эту путаницу пришлось вступиться самой Прасковье Ильиничне для уговора старика не делать глупости и стыда перед Стифеевыми внучатами, из которых каждый был не моложе Васены. Дворня над этой интригой много смеялась потихоньку от Стифея.
Пришел дядя Ваня, опоздавши к чаю.
— Приятного аппетита, — говорит он.
— Милости просим чай кушать, — отвечают за столом.
— Ну как, Иван Пантелеич, взаправду, что ль, разговаривать будут?
Дядя Ваня и сам взволнован предстоящим событием. Улыбаясь, он отвечает спросившему:
— Установляем. Ремонтщик говорит — все ладно идет. Колокольчик уже пробовали, — звонит.
— Колокольчику что не звонить, — говорит Стифей, — натяни веревку хоть через весь город…
— А голосом еще не пробовали? — спрашивает Иван-конюх.
— На будущей неделе установка трубок, — отвечает дядя.
— А кто по нему говорить-то будет? — спрашивает Васена.
— Кому же, как не бесу, — отвечает как бы себе Никифорыч.
— Кто про што, а шелудивый про баню, — на высокой ноте бросает Васена.
— Не брыкайся. Бесы-то с твоей кровати шмыгают по запечке, — рассердился Никифорыч и ощупью выходит из-за стола.
Эти перебросы как бы в сердцах не мешали Васене ухаживать за слепым: выпаривать вшей, менять и стирать белье старика и печалиться над ним о «слепом горе», о «темной долюшке» Никифорыча.
Свернутый в сторону разговор выправляется младшим приказчиком:
— Особенного, удивительного в этом не встречается. Вот, например, взять, есть стекло такое — зажигательным называется… Его наставить на солнце — оно и зажигает… А ведь солнце рукой не достанешь.
— Ну? — вскидывая скобкой волос, удивляется Иван.
— А оно, может, и спичку подставляют? — вступает в разговор Брошка. — Я, лопни глаза, на ярмонке сам видел, как один у мужика семишник из носа вытащил.
Приказчик обещал выпросить у земского писаря такое стекло и показать его действие присутствующим. Разговор, перебросившийся к зажигательному стеклу, происходил по поводу устанавливаемого Махаловыми примитивного по тем временам телефона для переговоров с Узминым, доверенным Махалова по хлебным операциям и жившим улицы через три от нас. Интерес к телефону заключался главным образом в том, что никто из дворни не верил в возможность переговоров, хотя бы и «через проволоку», на такое большое расстояние, а во-вторых, к этому примешивалось желание провала этой затее, как выдумке грамотеев. На случай же, если «разговорная проволока» осуществится, то, чтобы не быть одураченными, у некоторых из мужиков возникли упрощающие это дело мысли.
Иван-конюх, здоровеннейший мужик, о котором говорили, что от силы и здоровья у него все мясо хрящом проросло, так Ивана осенила такая мысль:
— Знаете, мужики, я так думаю, что это самое говоренье и очень даже возможно… К примеру сказать — ежели мне да рупор, которым с парохода разговаривают, да ежели я в него голос подам, так, чать, у амбаров будет слышно. Да что — амбары — с Малафеевки народ сбежится, ежели я удобно голос подам…
— Беспременно сбежится, — чтоб не обидеть Ивана, утешительно сказал Михалыч.
Интерес к телефону перерос нашу кухню — в городе об этом тоже немало было толков.
Замелькала в головах тень старика Махалова. Говорили:
— Ну, оперился Махаловский сынок… Он себя покажет… Он-те по воздуху линию вытянет, Митрий-то Семеныч.
На следующий же день после изложенных разговоров и после обещания, данного дворне, приказчик принес завернутую в бумагу в несколько слоев, а сверху в тряпку лупу. Завернул он ее так из предосторожности: потому — по солнцу шел, так чтоб карман не прожгло с ногой вместе…
После обеда собрались у каретника на самом припеке. Приказчик стал медленно развертывать магическое стекло. Мужики, а особенно бабы, отошли от греха подальше, образуя круг.
Стифей дальше наслета каретника не двинулся, но зато здесь в полном бесстрашии, уперев руки в бока, рассчитывая, что его видит Васена он хозяйственно заметил приказчику:
— Панкратыч, может быть, воды заготовить? Не спалить бы каретник…
После стольких приготовлений и ожиданий результат оказался самым плачевным: закоптилась дощечка, потом пошел от нее легкий дымок. Стали подкладывать руки — горячо.
— Не иначе, как в нем огонь залит, — заключил Иван. Смельчаки стали трогать стекло руками, — оно оказалось холодным. После этого у дворни пропал весь исследовательский пыл.
— Херовина какая-то, только не настоящая, — добродушно резюмировал Васильич, — пойти соснуть после обеда.
— Кабы без солнца ожог делался, ну тогда еще… — громко зевая, сказал Иван, следуя за Васильичем в конюшни.
Приказчик, недовольный малым эффектом зажигательного стекла, завернул его уже в одну только тряпку и, кладя в карман, укоризненно сказал оставшимся возле него мне да Ерошке:
— Темнота это только ваша мужицкая, а вещь эта очень стоящая…
— Дак ведь стекольная она, Василий Панкратыч, ударь, к примеру, ее об стену, она тебе и вдребезги, — с гордостью, потому что его назвали мужиком, сказал Ерошка.
Наконец телефон был установлен. Дядя Ваня, принимавший непосредственное участие в оборудовании, был радостно удовлетворен победой над пространством.
Он объяснял, как умел, за обедом принципы передачи голоса, употребляя непонятные технические слова, которые и сам с большим трудом усвоил и которые мало что-либо разъяснили дворне. На одном только слове зацепилось внимание — это на «магните».
— А-а, — раздалось среди присутствующих за столом. — Если магнит, тогда пожалуй… Он железо притягивает. Ему что человеческий голос.
С магнитом, конечно, в наглядном и очень широком масштабе нас ознакомил заходивший погостить к племяннице Феклин дядя, старый морской служака.
— Магнит — это, ребятки, штука особенная и даже может зловредие учинить, — рассказывал он. — К примеру, плавали мы чужими землями… Пришли в заморскую гавань, ну, пристань, сказать такую. Постояли там, сколько надо, водой и провиантом запаслись, и только бы отчаливать, а в этом случае на корабль шасть черномазый такой… Ну, вроде начальника ихнего… Они там все, хошь губернатор самый, а рожи у всех потемневшие… Подымается он на мостик, к командиру нашему, и ну лопотать: ке-рекуля, ме-рекуля, — это он по-ихнему, значит.
А наш командир все языки, какие ни на есть, превзошел: на одно слово — пять слов отрезает и хоть бы что. Поговорили это они промеж себя и тем отход наш отсрочили… На деле и оказалось, что начальник ихний приезжал предупреждение сделать по такому, стало быть, случаю, что на море этом оказался под водой магнит огромнейший и все корабли с пути сбивает… Присосет фрегат там какой али что и почнет из него все какие ни есть гвозди вытаскивать: корабль по швам разлезется, и гибель человеческая наступает… А железо, которое в корабле бывает, все на дно уйдет… Вот он магнит какой бывает, — закончил рассказ о магните старый моряк.