Прогноз на завтра - Анатолий Гладилин

- Страшно представить, Сидор Петрович!

- Бог с вами, Володя. - Он замахал руками. - Я не допущу, чтоб ее в военных целях использовали. Вы же знаете, я человек миролюбивый... Надеюсь, мне вы доверяете?

- Доверяю, Сидор Петрович. Вам доверяю. И жене вашей, и детям, и внукам - всем доверяю. Только я не знаю, каким человеком будет ваш двоюродный племянник, который, возможно, еще и не родился. Мало ли что ему в голову взбредет в один прекрасный вечер, пока все ваши наследники по телевизору развлекательную программу смотрят? Вдруг племяннику что-либо не понравится? Вдруг его кто-нибудь обидит? Надежная система страховки? Согласен. Но ведь бывает и короткое замыкание? А племянник, как на грех, отвертку найдет? Я вообще человек крайне отсталых взглядов. Считаю, что люди должны выяснять свои отношения по старинке - кулаками. Семейную историю расскажу. Слушайте. Дед мой в деревне Фотеевка жил. А рядом село Дарьино. Так вот, мужики из Фотеевки часто ссорились с соседями. Драки бывали. Стенка на стенку шли. Как престольный праздник, так драка. Однажды сильно избили деда. Очень он разозлился. Света белого не взвидел. Умру, говорит, но Мишку Кривого изуродую. Схватил палку - и в Дарьино. Мишку Кривого он побил, да братья на подмогу выскочили. Здорово деду досталось. Потом, правда, они все опять выпили и вроде бы помирились. Кстати, и сейчас эти два села рядом. Поезжайте в Тульскую область. Своими глазами увидите: богатые села, в каждом крепкий колхоз. Соревнуются. Совместно больницу и клуб построили. К чему я эту историю вспомнил, Сидор Петрович? Пожалуйста! Представьте: что было бы с деревней Дарьино и была бы вообще деревня, если бы в тот злосчастный момент под рукой у моего пьяного деда не палка, нет, кнопка оказалась? Человеку свойственно ошибаться. Согласен. На ошибках учимся. Так лучше палка, чем кнопка. А то ведь случайно опять ошибемся, не ту кнопку нажмем - и не перед кем будет признаваться в своих ошибках.

Поэтому, Сидор Петрович, мой вам дружеский совет: обменяйте билет на "Запорожец".

Утром 8 ноября поехали мы с Аленой в центр. Людей посмотреть и себя показать. А заодно... Правильно! Угадали! Заодно и в магазин зайти. Гости к нам вечером приходили. Все подъели. Но хорошо праздник отметили. И Наташка была веселой. И я сам еще веселеньким проснулся. Ну а по такому настроению, естественно, на свежий воздух. Иду и мечтаю. О чем утром после праздника мечтать? Конечно, о премии. Пока все ничего складывается. Морозец - как по заказу, как и предполагали. На тротуарах и мостовой снег лежит. На проезжей части он, правда, подтаивает. Гололед. Машины скользят. Все в соответствии с прогнозом. Конец первой декады. Холода должны отступить. Вчера мы с Кероспяном (с женой он у нас был) даже чокнулись за успех нашего предприятия. Кероспян сказал, что месяц удачно начался, и жалко будет, если прогноз не сойдется, дескать, он по-прежнему мне не верит, но ему деньги нужны, а если тепло не придет, то премия накроется и как же иначе с меня пятьдесят рублей получишь? И вот прогуливаюсь я в самых приятных размышлениях, как вдруг нос к носу сталкиваюсь с Ириной подругой. Когда Ирка у нас жила, то подруга к нам забегала, так что Алка ее узнала.

Здрасте, здрасте! Где тетя Ира? Почему не заходит? Занята тетя Ира. Учится. А ты как четверть кончила? Что по английскому?

Так они поговорили, и настала моя очередь вопросы задавать.

Как и что? Как самочувствие? Как настрение? Наташке лучше. Да, вот такие дела. Праздник вместе встречали? Прекрасно. Ну и как повеселились?

- Хорошо. У хозяйки дома - кстати, баба отлично знает английский много записей. Магнитофон орал во всю мочь.

- Все американские певцы с бархатными голосами?

- Вот именно.

- А Ирка?

- Не знаю. Ушла раньше меня с каким-то очень приличным мужиком, который весь вечер не отходил от нее и не спускал с нее глаз. Я звонила ей сегодня, но там никто не подходит к телефону. Или спит, или ушла.

- Или еще не приходила.

- Да ты брось, я этого не думаю. Спит, наверно.

- А записи хорошие были?

- Я же говорила: английские. Битлы, Фрэнк Синатра...

- Как у тебя с хвостами?

- Диамат не могу сдать. И т.д.

***

Ты начальник всем начальничкам начальничек, отпусти, слышишь, отпусти, очень прошу, отпусти, ну хочешь - на колени встану, отпусти на волю! Знать, измучилась, а может, и скурвилась, на свободе дроля. Ведь не приходила она домой, не ночевала, это ясно, как божий день! Ни упреков, ни попреков - все понятно. Полтора месяца она меня не видела, мучилась, переживала, а потом на вечеринке опять тоска напала. И решила она: плевать, все что угодно, лишь бы сегодня не быть одной. Так с ней однажды уже было. И это мы проходили. И может, мужик-то стоящий. То, что ей надо. Без всяких комплексов. И свободен. И влюбился в нее. Любовь с первого взгляда. И квартира у него, и положение. И спокойно ей с ним будет. Может, она замуж за него пойдет? Начальничек, отпусти!

Отпустил бы, отпустил бы тебя на волю, да воровать, знаю, воровать ты будешь!

Правильно. Какой смысл отпускать? Ничего это не изменит. Еще больше запутаюсь. Опять домой прибегу. У меня две девочки, - как же им жить без меня? Это все равно что я сейчас оставлю Алену посредине площади - кругом машины шныряют, скользко, гололед...

А ты напейся воды, воды холодненькой - про любовь забудешь. Время и не такое залечивало. Все проходит, все забывается. Напейся воды, воды холодненькой. Ирка не ночевала дома. Точно, не ночевала. Надо и это выдержать. А ты как думал? Надо уметь терять. Надо уметь терять даже такую девочку, лучше которой нет и не будет.

Пил я воду, пил холодную, пил не напивался. Начальничек, отпусти! Вот она, стоит передо мной в старом халатике. Такая тоненькая, совсем ребенок, и тоже - абсолютно беспомощна. И столько дури у нее в голове! А вдруг ее обидят? Господи, как легко ее обидеть! Отпусти, начальничек!

Правильно. Ее очень легко обидеть. Поэтому оставь ее. А ты напейся воды и перестань ее мучить. Раз ты не видишь выхода, раз ничего не можешь предложить, то не надо ее трогать. Она успокоится, образумится. Она найдет другого, достойного ее человека, полюбит. Она выйдет замуж, у нее будет ребенок, у нее будет семья. Она будет счастлива, понимаешь? Ты желаешь ей счастья? Значит, не мешай. Напейся воды холодной и иди своей дорогой. Нет, не мешай ей. Хоть катайся по земле, хоть кричи, хоть плачь, но не трогай ее, дай ей отдохнуть от той каторги, которую ты для нее придумал, дай ей пожить спокойно. Не можешь? Но ты должен, должен это сделать! Трудно?

Знаешь что! А ты напейся...

И все-таки я сорвался, позвонил Ирке. Встретились после работы. На улице туман. Под ногами жидкая снежная каша. Зашли в кафе-мороженое. Бутылка рислинга, две порции ассорти. Соседи за столиком, молодая супружеская пара, выясняли друг с другом, чьи родители правы. Муж с волевым подбородком и жестким милицейским ртом учил жену уму-разуму, говорил, дескать, как бывает у людей. Мы чинно вели беседу на общие темы. Ирка держалась независимо, и в каждом ее вопросе звучала некоторая ирония. Меня подчеркнуто не принимали всерьез. Я рассказывал о погоде, которую намечаю на апрель. Плохо будет в апреле. Дождливо.

Я проводил ее почти до самого дома, и вот тут все и началось.

Она попросила, чтоб мы сейчас же отправились на другую квартиру, в ту комнату, где когда-то с ней жили. Я отказался, сказал, что не могу, что надо было договориться заранее, что я не предупредил, что давай перенесем на завтра.

- Позвони и объясни. Придумай какую-нибудь причину!

Я опять повторил свои доводы. Сказал, что вообще сегодня это неудобно.

- Ага, ты заботишься только о своих удобствах!

- При чем здесь я? Наташка будет нервничать. Ты знаешь, что, если мы туда придем, я останусь на ночь.

- А я каждую ночь не нервничаю? Мне спокойно? Но тебе плевать. Ты меня просто не любишь.

- Ирка, это каприз.

- Да, каприз! Но могу я один раз в жизни потребовать, чтобы ты сделал хоть что-то для меня? Все только ради Наташки. Ты думаешь только о ней.

- Она больна.

- А я здорова? Если я сойду с ума, тебе будет все равно? Кто тебе дороже?

- Она мой ребенок.

- Удобная теория. А я сверхчеловек? Я тебя не видела два месяца. Это легко? Это можно выдержать? И теперь ты не можешь исполнить мою просьбу?

Нет, я не мог. Я не мог позвонить домой и услышать растерянный Наташкин голос. Я знал, что она не спит без меня. Она просто боится быть ночью одна. Но как это объяснить Ирке? Рассказывать о таких вещах - значит предавать Наташку. И потом, примет ли Ирка мои объяснения? Она все поймет по-другому. Я понимал, что Ира хочет проверить на конкретном случае: кого я люблю больше? Но они дороги мне обе. И единственно, что мне сейчас оставалось, - это попытаться успокоить Ирку, отвести ее домой. И я бормотал какие-то слова.

Шел дождь. Я видел, что Иринина шуба и шапка промокли, а сапоги ее были рассчитаны на другую погоду. Я боялся, что Ирка простудится, и был согласен на все, лишь бы довести ее до дома. В конце концов Ирка заявила, что я ее не люблю, и она меня тоже не любит, и что отныне мы порываем всякие отношения. Мы холодно попрощались. Я дошел до угла. Оглянулся. Ирка бежала за мной. Она сказала, что хочет меня проводить, что это ей по дороге. Дождь усиливался. Я спросил, куда она идет. Она сказала, что к тому парню, с которым познакомилась на празднике, но это теперь меня не касается. Потом она достала двухкопеечную монету и зашла в будку телефона-автомата. Я стоял отвернувшись. Мы опять шли по лужам, и уличные фонари таяли в тумане. Около подземного перехода Ирка спросила, не передумал ли я. Нет. Ах так, то я сам виноват. Она уйдет к этому парню. И Ирка спустилась по лестнице. Я смотрел ей вслед, дождался, пока она скрылась, но продолжал стоять. Она вернулась, и мы опять плутали по улицам. Потом она сказала, что спала с этим парнем, и, хоть этого не могло быть, я сделал вид, что поверил, а потом и вправду поверил. Действительно, почему нет? Я слишком самоуверен. Вполне вероятно! Нет у меня права ее осуждать. Может, ей так легче? Ирка сказала, чтоб дальше я ее не провожал. Она завернула в переулок. Я стоял и ждал. Она вышла из-за угла, взяла меня под руку, и мы опять пошли, и я вытащил платок и вытер ее мокрое лицо. Потом она просила, чтобы я еще раз все как следует обдумал, что иначе я ее теряю. Навсегда. Неужели мне так важно сегодня ночевать дома? Вот его подъезд, сказала Ирка. Я молчал. Мне уже было все равно. В конце концов, там она будет в тепле. За ней захлопнулось парадное, и я побрел к метро. Оглянулся. Пустая улица. Господи, как страшно все получилось! До чего же я довел ее, раз она решилась на такое? На последнее, чем она могла меня удержать? Единственно, что у нее есть, это она сама. Она бросает себя в грязь, и все равно не помогает: я ухожу. Я оглянулся. Она бежала за мной как собачонка.