Брат мой, ящер - Зиновий Юрьев

— Ну и ну. Фантастически точный диагноз. Но как, черт побери…

— Это еще не все. Хотя вы из-за стола не вылезали, и я не видела, как вы ходите, мне кажется, у вас должна быть небольшая хромота — тоже последствие ранения в правую ногу.

— Я просто не нахожу слов. Это просто мистика какая-то… Все последствия одного обстрела в Чечне.

— Мало того, Анатолий Иванович. Одним небольшим усилием воли я могла бы избавить вас от этих пусть и не очень серьезных, но все же раздражающих недугов. Но только при условии выполнения вами определенных условий.

— Да каких угодно, говорите.

— Исцеление может произойти только тогда, когда вы возьмете на себя обязательства неукоснительно выполнять десять библейских заповедей, иначе исцеление невозможно.

Подполковник изумленно покачал головой, словно не мог поверить в услышанное.

— Это вы серьезно? Ну и ну. Вы и представить себе не можете, что мне приходилось слышать в этих стенах. От предложений выдать всех сообщников в обмен на свободу до предложения взятки в пять миллионов долларов. Серьезные деньги, ничего не скажешь. Но чтобы офицеру ФСБ предлагали следовать божьим заповедям…

— Во-первых, я вам ровным счетом ничего не предлагаю, а лишь рассказываю о своем неожиданно появившемся даре целительства. Как он появился, как я осознала свои возможности — это уже другое дело. А во-вторых, почему вас так испугали слова «божьи заповеди»? Я ж вам не предлагаю принести в жертву богу своего сына, как испытывал праотца Авраама Господь. Как я понимаю, десять заповедей — это самое краткое изложение требований к людям, чтобы они были именно людьми, а не животными. Если угодно, это такие же правила, как, скажем, правила дорожного движения, без которых на дорогах царил бы полный, как теперь элегантно говорят, беспредел.

— Ну, положим, и с правилами у нас на дорогах черт знает что творится.

— Согласна. Да и ведь и заповеди не слишком-то помогли сделать из нас, обезьян, сплошь цивилизованных людей. Хотя есть, есть, как это ни странно, среди нас действительно хорошие люди. Но хоть, по крайней мере, знаешь, к чему стремиться, если не хочешь скалить зубы на ближнего, как волк, и ждать удобного момента, чтобы вцепиться ему в загривок. Может быть, вы думаете, что я какая-нибудь проповедница и пытаюсь завербовать вас в некую секту? Я ведь даже некрещеная. Когда я родилась сорок семь лет тому назад, время было такое, что для члена партии крестить ребенка было равносильно кресту на всей карьере, простите за невольный каламбур, а мои родители были членами партии.

— Здесь я с вами полностью согласен. Когда я родился, мой отец был военнослужащим. Командовал тогда батальоном, и в маленьком гарнизонном городке на Урале все знали все обо всех. Теперь, конечно, все по-другому, а тогда офицеру крестить своего ребенка значило конец всему — увольнение из армии, изгнание из партии.

— И потом, Анатолий Иванович, на вашем месте я бы не была так настроена против библейских заповедей. Если и было на земле когда-нибудь место, где эти заповеди нарушались так вопиюще и постоянно, то это как раз в ваших стенах. Здесь же, как я понимаю, находился страшный КГБ, а КГБ и заповеди не совсем совмещались… Знаете, есть такое выражение «намоленная икона», которая якобы впитала в себя многолетний поток молитв, обращенных к ней. Здесь, наверное, стены до сих пор полны ужасом от всего того, что они видели и слышали.

— Это, конечно, верно, Ирина Сергеевна. Даже если Комитет и не был сплошь таким чудищем, как многие сегодня его представляют, то, говоря откровенно, учреждение это жило по каким угодно законам, но только не по законам божьим. Ну а сегодня для офицера ФСБ вообще нет никаких оснований трястись при упоминании всуе имени божьего. А вы не могли бы напомнить эти заповеди? Стыдно, конечно, но я Библию вообще не читал.

— Ну вот вам первая: «Да не будет у тебя других богов сверх меня».

— Что значит «других богов»? А если у меня никакого нет?

— Думаю, что немножко вы ошибаетесь. Верующие или неверующие — все мы в Западном мире живем по основным законам иудео-христианской цивилизации. Другие боги — это уже отход в другие цивилизации, если их можно так назвать.

— Допустим. Я, знаете, не силен в таких вопросах. Что идет дальше?

— «Чти отца своего и мать свою». Надеюсь, это не вызывает у вас вопросов?

— Нет. Принимаю.

— Спасибо, — насмешливо сказала Ирина Сергеевна, и оба улыбнулись. — Далее: «Не убий». «Не прелюбодействуй». «Не укради». «Не отзывайся о ближнем свидетельством ложным». То есть, не лги.

— Насчет правды и только правды, так мы скорее добиваемся этого от подследственных, а сами… Я даже не знаю… Иногда обмануть преступника, так, чтобы он признался — совершенно необходимо в процессе следствия.

— Наверное, в этом есть резон, хотя я круглая невежда в теологии и теологической этике. Ведь заповедь «не убий» не должна мешать убить врага, который пришел убить тебя. Но обещаю вам, что при случае спрошу у своего… духовника.

— Значит, вы все-таки верующая?

— Это сложный вопрос, и я еще не знаю точного ответа. Одно знаю — я человек не воцерковленный. Но давайте дальше: Не домогайся дома ближнего твоего. И, наконец, самое трудное: «Люби ближнего своего как самого себя». Древние иудеи были практичным народом, и они часто излагали ту же мысль в несколько более легком варианте: Не делай ближнему того, что было бы неприятно тебе.

— Гм… гм… Для офицера ФСБ это, скажем, не так-то просто, но вообще-то… А знаете, Ирина Сергеевна, давайте попробуем ваш дар на мне. Если не получится, буду хоть знать, к чему стремиться.

— Хорошо, Анатолий Иванович, если вы не смеетесь надо мной.

— Ни в малейшей степени. Можете начинать, я готов. Или следует раздеться или сделать что-нибудь еще?

— А мне не нужно начинать. Вы уже совершенно здоровы.

Подполковник Кремнев вылез из-за стола. Лицо его было странно напряжено. Он сделал несколько шагов, потер левую сторону шеи и вдруг расплылся в широчайшей улыбке.

— Господи, неужели это правда? — Он подпрыгнул несколько раз на правой ноге. — Ирина Сергеевна, вы сами-то понимаете, что вы умеете делать чудеса?

— Не очень, если честно. Но помните, что если вы нарушите заповеди, исцеление тут же исчезает, и вы снова оказываетесь там, откуда начали. Есть такие настольные детские игры, когда бросаешь кубик, и от того, какая цифра выпала, на столько двигаешь фишку. Так вот, нарушишь заповедь — и ты снова на начальном нуле.

— У вас, случайно, нет списка заповедей?

— Случайно есть. — Нина Сергеевна достала из сумочки листок и протянула его подполковнику.

— Ничего себе денек, — покачал головой подполковник, — вызвал подозреваемого для беседы, а кончил чудесным исцелением и изучением заповедей. Скажите, а были такие, кому вы пытались помочь, как мне, и кому помочь вы не смогли?

— Не совсем так. Вначале исцеление действует на всех, а потом, в случае нарушения заповедей, как я вам уже сказала, действие прекращается.

— И были такие?

— Да.

— Возможно ли, как вы считаете, что кто-то возненавидел вас за это?

— Возненавидел? Я как-то не думала… Хотя теперь я понимаю, что, наверное, это возможно. Ведь если исцеление перестает действовать, это означает не только возвращение болезни. Это доказательство того, что человек недостоин исцеления, что он или она люди плохие. А такие вещи уж точно не прощают…

— Подумайте, может, вы сможете составить список именно тех, кому вы не смогли помочь. Не торопитесь, подумайте, все равно мы ждем девушку из банка, которая оформляла — хотел сказать «вам» — аренду ячейки в банке владельцу вашего паспорта. В общем, я не думаю, что это столь важно для нас, я уверен, что ячейку брала какая-то женщина с вашим паспортом, но порядок есть порядок. — Звякнуло переговорное устройство, и подполковник, выслушав сообщение, сказал: — Проводите ее ко мне. Ну вот, сейчас она появится. Довольно милая девчушка, Лена Петровская.

— Добрый вечер, — поздоровалась банковская служащая и нервно оглядела кабинет, хозяина его и какую-то женщину.

— Здравствуйте, — наклонил голову подполковник. — Как там у вас в банке, прибрались немножко?

— Даже не немножко. У нас в зале и следов не обнаружите, а сейф еще ремонтируют.

— Скажите, Лена, а когда вы оформляете аренду сейфа, какие документы вы требуете у арендатора?

— Только паспорт.

— Хорошо, а теперь ответьте мне честно, сравниваете ли вы фото в паспорте с лицом человека, который обратился к вам для аренды ячейки?

Лена покраснела, опустила глаза, вздохнула и призналась:

— Если честно, то нет. Мы же не выдаем какие-то ценности, просто сдаем в аренду пустую ячейку в сейфе. Конечно, я понимаю…

— Да вы не волнуйтесь, вы ни в чем не виноваты. Я лишь хотел спросить у вас, вот эта женщина, — подполковник кивнул в сторону Ирины Сергеевны, — не могла быть той, что брала эту злополучную ячейку?