Меч князя Вячки - Л Дайнеко

Князь, конечно же, ничего не понимал в гороскопах. Ромей, как только появился в Полоцке, долго объяснял ему свою мудрую науку. Гороскопы, их составление требуют хотя бы небольшого знакомства с небом, с астрономией. Надо знать, что есть эклиптика - большой круг небесной сферы, по которому проходит видимое глазу годовое движение Солнца. Человек рождается в конкретный месяц, конкретный день, и астролог, составляя гороскоп, устанавливает точку эклиптики этого человека на небосклоне. Начиная от этой точки, все небо делится на двенадцать "домов" - дом счастья, богатства, братьев, родни и т. д. Всегда надо учитывать положение главных планет по отношению ко всем "домам". Каждая из планет считается "хозяином" того или иного дома. И близость или, наоборот, удаленность планеты от своего "дома" влияют на человеческую судьбу. Одним словом, можно не только ногу - выю сломать на всем этом, но Владимиру нравилась таинственность смуглолицего астролога, нравилось держать в руках и листать потемневшие от времени толстые книги, в которых были нарисованы звезды и солнце, какие-то круги, большие и совсем маленькие. Беседуя с астрологом, князь отдыхал душой. Отодвигались куда-то бояре и их крикливое вече, тевтоны, литовцы, Вячка из Кукейноса. На миг Владимир снова становился мальчишкой, любопытным, озорным, казалось, с деревянных стен менского замка он снова смотрел на залитую лунным светом Свислочь, слушал шум окрестных лесов. Он не верил астрологу, но и сегодня, как всегда, спросил:

- Долго ли мне быть князем?

Тот хитровато усмехнулся, послюнявил указательный палец и начал листать книгу. Уже не первый год они с князем, не признаваясь друг другу, играли в понятную и приятную только им двоим игру. Что-то детское было в этом.

- Планеты на сфере разместились благосклонно к тебе, князь,- сказал ромей и добавил: - Твой епископ ненавидит меня.

- Что епископу до тебя? - слегка приподнял брови Владимир.

- Епископ не любит умных людей, ибо...

- Ибо глуп, как необожженный горшок,- договорил за него князь.

Оба засмеялись, а потом астролог, посерьезнев, сказал:

- У нас в Константинополе императора берегут, как бога. Император солнце на земле.

Он знал, на какую мозоль наступить князю. Владимир сразу же помрачнел, глаза стали холодными, заблестели. Князь порывисто схватил астролога за плечо:

- В моих жилах тоже течет кровь ромейских порфироносцев. Я - князь! У меня дружина! Вече разгоню, особо вредных бояр живьем сожгу. Полоцк будет моим. Слышишь? Моим!

- Слышу,- тихо ответил астролог.- Планеты за тебя, князь.

Владимир впился остро заблестевшими глазами в лицо предсказателя.

Астролог ушел, забрав свои книги, а князь, поднявшись с ложа, забыв о болезни, подбежал к окну, стал жадно разглядывать златоглавую Софию, большой двор, каменные палаты за рекой. Там он должен находиться, там ему сидеть великим князем. Стон вырвался из груди Владимира.

Неслышно отворилась дверь, и в светлицу вошла княгиня Ульяна с тоненькой свечкой в руках. Владимир глянул на нее, и на сердце стало легко и светло.

- Почему не лежишь, князь мой? - с лаской в голосе сказала Ульяна.- Ты же болен. Ложись, князь.

Владимир припал головой к ее плечу, спросил:

- Что это ты со свечкой ходишь, Ульянушка? Вечер еще не наступил.

- Злой дух от тебя отгоняю, болезни,- слабо улыбнулась княгиня.- Тяжко тебе, плохо. Я все вижу. Ночи не спишь, все о чем-то думаешь. Знаю, о чем.

Владимир приподнял голову, вопрошающе взглянул на жену. Лицо ее будто светилось, глаза глядели с любовью и в то же время с жалостью.

- Не думай, князь, о большой власти. Бог - единственный властелин всего. Есть мы с тобой. Есть дети наши. Дети нас любят. Чего же нам еще желать?

- Ты что? - зашептал Владимир, отодвигаясь от жены. Словно адским жаром обдало его с головы до пят.- Ты что?

- Пожалей себя, мой князь,- умоляюще глядела прямо в глаза ему Ульяна.- Все на земле преходяще. Власть, сила, богатство - все пройдет. О душе думай. Обо мне думай и о детях своих. Мы - душа твоя, князь.

- Ты с ума сошла,- почти оттолкнул ее от себя Владимир.- Разве я не о вас думаю? Разве не ради вас муки мои, бессонница моя?

Он смотрел на жену с ненавистью, но княгиня знала, что он любит ее, и спокойно, как на мальчишку-бедокура, глядела на великого князя. Она погладила его по голове и почувствовала, как снова эта гордая голова склоняется на ее плечо. Осторожно погладила его шею, и крепкая, налитая силой мужская шея сделалась мягкой, покорной.

- Чего же ты хочешь, Ульянушка? - прошептал Владимир, и голос его задрожал.

- Не нужна тебе великая власть, князь,- тихо ответила Ульяна.- Сломает она тебя, сокрушит. Железное сердце, железные руки и ноги для власти нужны. А ты слабенький. Ты что журавль в небе. Все стрелы в тебя попадают.

Эти слова она говорила про высокого широкоплечего мужчину, про богатыря, который на вытянутых руках отрывал от земли кадь, полную зерна. Но она хорошо знала его, знала, что права, когда говорила эти слова. Он был камнем и был воском.

- Чего же ты хочешь? - снова повторил свой вопрос дрожащим голосом Владимир.

- Наш сын Яков - княжич. Дочь наша Красава за хорошим мужем, боярыня. А мы с тобой, князь, давай пойдем в монастырь, за детей наших молиться.

Не успела она кончить, как Владимир вырвал у нее из рук свечку, сломал, смял, растоптал ногами. Казалось, и ее растоптал бы.

- В монастырь захотела? - наливаясь горячей кровью, закричал князь.- А Полоцк? Кому я Полоцк отдам? Им? - рукой, сжатой в кулак, он тяжело махнул в сторону Софии.- Или, может, рижскому Альберту? Или сосунку Вячке?

Княгиня спокойно встретила извержение этого вулкана.

- Мужчины думают о том, чтобы была крепость, а женщины - чтобы лепость,- сказала она и, нагнувшись, начала собирать с дубового пола комочки воска от растоптанной князем свечки.- Зачем святую свечку погубил? - с укором говорила она князю.- Бог не простит.

- Бог? - задохнулся Владимир.- А где был твои бог, когда полоцкое вече прогнало меня из княжеских палат? Где он был, когда меня на полоцких улицах грязью закидывали?

Красивое худощавое лицо княгини побледнело, она перекрестилась, положила мужу руки на плечи, страстно зашептала:

- Проси у бога прощения за свои слова неразумные. На колени стань. Бей челом, чтобы простил тебе дерзость твою!

Владимир с испугом, как мальчишка, глянул на княгиню, вздрогнул, грузно опустился на колени. Княгиня подошла к стене, сняла с нее большой крест-складень, с крестом в руках опустилась на колени рядом с мужем.

- Святой боже,- тихо заговорила она,- в тиши небесного Иерусалима услышь меня, рабу свою. Дан счастье роду моему. Дай силу мужу моему. Дай, боже, чтобы не увидела я смерть детей моих дорогих, пепелище на месте дома своего.

Они стояли на коленях, князь и княгиня, а за широким окном бурлила освобожденная Двина, мокрые льдины трещали, звенели, налезали друг на друга, и не было льду никакого спасения - под огненным взглядом солнца он крошился на маленькие кусочки, выпрыгивал, как живой, на берег и там плавился, исчезал, превращался в сверкающие серебряные лужицы.

Князь Владимир плохо спал всю ночь. Слезы душили его, холодный страх обволакивал сердце. Снилось ему, что святая София на огромной красной льдине - не от крови ли? - отплывает от него по Двине. Бежал князь берегом реки за Софией, руки к небу протягивал, спотыкался, а София растворялась в тумане, отдалялась, и князь не выдержал, упал, а когда поднял от земли голову, взгляд его натолкнулся на рижского епископа Альберта. Альберт стоял по колено в воде, руки распростер, смеется, ждет, пока София к нему подплывет.

А утром на большом дворе ударил вечевой колокол. Выходили из своих палат бояре, спешили с торжища купцы, ремесленники гасили огонь в горнах, откладывали в сторону молотки, клещи, стамески. Все шли на площадь перед Софийским собором. Уличные мальчишки тоже мчались туда, но стража из городского ополчения отгоняла их от Софии длинными ореховыми палками. Детские уши, как и женские, как и уши холопов, не должны слышать, о чем говорят и спорят мужи-веч-ники. Детям, женщинам и холопам не дана мудрость, их слабые души блуждают в потемках.

Князь Владимир с биричом Алексеем, с небольшой стражей на двух челнах переплыли через Двину из Бельчиц в Полоцк. Вой длинными шестами отталкивали серебристо-серые льдины. София глядела на князя со своей недосягаемой высоты.

Князь шел к помосту в центре площади, и народ расступался перед ним. Кое-кто кричал здравицу, иные ж, их было немало, смеялись над князем и биричом, чуть пальцами на них не показывали. Площадь гудела. Вороны каркали, кружились над ней, словно у них, ворон, тоже собиралось свое птичье вече.

Князь взошел на невысокий деревянный помост, застеленный дорогими опонами, поклонился сначала Софии, потом, на четыре стороны, вечу. На помосте уже стояли епископ Дионисий, посадник Ратша, тысяцкий Жирослав, наиболее влиятельные и богатые бояре.