Новый Мир ( № 6 2011) - Новый Мир Новый Мир

— Ну да, — она раздраженно потянула пальцем бриллиантовое колье, — в общем… у моего мужа… это останется между нами, я надеюсь, так вот, у него не могло быть детей. А я тогда с делегацией полетела в Чехословакию… тогда еще была Чехословакия… Ну и был один человек. Я не хотела, чтобы муж знал. И оформилась на курсы повышения квалификации. В Красноярск. На полгода. Вы не думайте, я следила за судьбой Сережи. То есть поначалу. Потом как-то… потеряла его из виду. Но когда увидела эту газету… Слишком много совпадений. И я навела справки. И здесь и в Красноярске. Это он, сомнения нет.

— Ясно, — сказал я.

— Сначала я подумала, может, он откуда-то узнал? У меня тоже есть недруги.

— Испугались, что он будет вас шантажировать? — спросил я напрямик.

— Нет, что вы! То есть… да, испугалась. У меня достаточно уязвимая позиция. Но вы понимаете, я ничего не понимаю. Какие-то несуществующие родственники. Если бы он хотел меня шантажировать, вообще со мной встретиться… Я думаю, что… многие вопросы можно решить. Я бы ему помогла. Помогла с бизнесом. Поддерживала бы его.

— Эмма Генриховна, — спросил я, — вы чего хотите? Чтобы он признал вас матерью или напротив, чтобы не признавал? Это же две разные вещи.

— Я готова его признать, — сказала Эмма Генриховна.

Вот это номер. Сметанкин, получается, никакой не аферист, никакой не убийца старушек, а просто псих. Самое банальное объяснение обычно оказывается верным. А если он просто псих, просто несчастный человек, несчастный отказной малыш, как он и говорил, это значит… это значит, что и Рогнеда никакая не авантюристка, никакая не зловещая сообщница, а тоже несчастная брошенная девочка… И сосед Леонид Ильич прав. А я не прав. Рикошеты, такие рикошеты.

— Вы писатель. Вы разбираетесь в людях. Он вас уважает, я знаю. Объясните ему, что он пошел по неверному пути. Если это он чтобы отомстить мне…

— Да нет, — сказал я, — он просто хочет, чтобы у него было много родни.

— Но у него нет родни! — Теперь уже краска залила ее щеки, такие белокожие люди легко краснеют. — Только я. Ну еще мои родственники. Но это совсем другие люди. И его отец, его уже нет.

— Эмма Генриховна, а вы не рассматриваете вариант, что произошла ошибка? Сметанкин — фамилия, конечно, не частая, но ведь не уникальная.

— Нет, — она покачала серьгами, — я выяснила, говорю же я вам. Ошибки быть не может. Я знаю, он к вам прислушивается. Поговорите с ним тактично. Объясните ему, что нельзя жить иллюзиями. Что я готова пересмотреть свои позиции.

— Я не самоубийца, — сказал я честно.

— Чем я его могу не устроить? Как мать?

— Тем, что вы настоящая.

— Не поняла.

— Это сложно, Эмма Генриховна. Долго объяснять.

— Вы писатель, вам виднее. Все-таки я вас очень прошу. Подумайте.

— Хорошо, — сказал я, — я подумаю.

— Не затягивайте с этим.

— Эмма Генриховна, я ничего не обещаю. Он сложный человек.

— Но он к вам привязан. И к вашему батюшке.

Чтобы угодить мне, она тоже сказала “батюшка”.

— Я постараюсь, — сказал я. — Эмма Генриховна, я уважаю ваши чувства. Не хочу отнимать ваше время. Будьте любезны, распорядитесь, чтобы меня отвезли домой.

— Да, — сказала она, — да, конечно. Верочка, — это уже в трубку, — вызови машину для господина Тригорина. И еще, — она выдвинула ящик стола и что-то протянула мне, небольшое, в узкой коробке, — маленький сувенир. Просто на память.

Отказаться было неудобно, и я сунул коробочку в карман твидового пиджака Хьюго Босс.

— Просто поговорите. Подготовьте его. Скажите, — она запнулась на миг, — скажите, я буду рада возобновить наши отношения. — И, поймав мой взгляд, поправилась: — Я буду очень рада его видеть.

Значит, Сметанкин — сын могущественной Левицкой. Ну и ну! И как я ему об этом скажу? Мексиканский сериал — не мое амплуа.

С другой стороны, я же не обязан сообщать ему об этом немедленно? Надо подготовить, может, познакомить их как-то, устроить случайную встречу. Кровь не водица, может, их потянет друг к другу, в мыльных операх потерянных родственников обычно узнают по родинке или по какой-то особой примете. Но ведь это у меня три соска, не у него.

И куда девать многочисленную сметанкинскую родню?

Они наверняка уже съезжаются. Заселяются в гостиницу. Готовятся к завтрашнему торжеству.

Молчаливый шофер высадил меня у калитки. Я вежливо сказал спасибо, он тоже попрощался, впрочем, довольно холодно. Не поверил, значит, в яхту и “божоле”.

Солнечные полосы на треснувшем асфальте чередовались с лиловыми, с участка почему-то тянуло дымом. Может, эта змея все-таки подожгла дом?

Я ускорил шаг.

Рогнеда в моей куртке с подкатанными рукавами и этой чудовищной готской юбке, из-под которой торчали две тощие ноги в огромных ботинках, деловито копошилась в чреве ржавого мангала. Этот мангал, сколько я его помню, стоял в дальнем углу сада, Валька никогда им не пользовался.

— А я подумала, ты придешь и сразу жрать захочешь, — сказала она деловито, — а погода хорошая, в доме сидеть обидно как-то. Так я решила барбекю устроить. Картошка вот-вот спечется, я тебе купила колбасок, только ты сам их себе положи, ага? Еще красного вина купила. Я твои деньги взяла, которые в кармане, ничего? А то у меня нету.

— Ничего, — сказал я.

— Мы глинтвейн будем или просто вино? Я апельсины тоже купила. На всякий случай. И корицу.

— Ну, можно глинтвейн. Тебе кастрюлю дать?

— Да я взяла уже. Внизу, в шкафчике, правильно? И соседа этого твоего позвала, а то он вчера, по-моему, на тебя обиделся. И еще старуха приходила, толстая такая, орала, чтобы мы не дымили, потому что весь дым идет на ее участок. Я ее послала, ничего?

— Это Зинаида Марковна. Давно пора. Ты молодец.

— Я все правильно сделала?

— Ты все правильно сделала.

У меня защипало в глазах. Наверное, от дыма.

— Чего они от тебя хотели? Эти, на мерсе?

— Одна дама очень хотела познакомиться с твоим отцом. Очень важная дама. Просила, чтобы я замолвил за нее словечко.

— Вот видишь, — она сосредоточенно поковырялась в углях шампуром и выудила серую сморщенную картошку, — теперь все у тебя всё будут просить. Как я сказала, так и будет. А зачем?

— Что — зачем?

— Зачем он ей понадобился?

— Это очень личное. То есть для нее.

— А для него?

— Для него тоже. Хотя он об этом пока не знает.

В пиджаке я чувствовал себя неловко, я вообще не люблю пиджаков. Надо пиджак снять, а свитер надеть. Яхта не яхта, а в саду все-таки сыровато.

— Надо же, — сказала она рассеянно. — Ты пиджак не снимай. Он костром пропахнет, а химия, наоборот, выдохнется. Запах костра на людей подсознательно хорошо действует. Работает на имидж. Что это у тебя?

— Сувенир. Она всучила, неловко было отказывать.

— Дай сюда. — Испачканной в саже рукой она выхватила у меня коробочку и ловко, как обезьянка, сорвала обертку.

В коробке оказались приличные мужские часы, ничего особенного. Циферблат. Стрелки.

— Ничего себе, — сказала Рогнеда.

— Что — ничего себе?

— Ты вообще смотришь, что тебе дарят? Это же Патек Филипп!

— Кто?

— Ты что, совсем темный? Ты хоть представляешь себе, сколько они стоят?

— Что, — спросил я с ужасом, — неужели больше тысячи?

— Да на них комнату в коммуналке можно купить! С ума сойти! Не копия, настоящий Патек Филипп. Ох, и сертификат есть!

— Слушай, — сказал я, — я завтра отвезу их обратно. Отдам ей. Я не знал. Думал, просто сувенир!

— И не думай, — деловито сказала Рогнеда, — подарки нельзя возвращать. Завтра в них пойдешь. Пусть все видят. Только надевай прямо сейчас, чтобы слишком новыми не казались.

— Слушай, а давай я их тебе подарю.

— Обалдел? — сказала Рогнеда. — Это мужские.

— Тебе же на что-то домой возвращаться. Как-то дальше жить.

Я подумал, что она и вправду уедет, и мне стало странно. И правда, что ли, уедет? И не будет по утрам часами сидеть в ванной?

— Не твоя проблема. Слушай, мокасины у тебя есть? Хоть что-то приличное на ноги? В чем ты завтра пойдешь? Носки видел? Там, на веранде, лежат.