Град обреченный - Герман Иванович Романов

— Давай выпьем чуток, княже, сухая ложка рот дерет, как у нас говорят. Разговор промеж нас интересный пошел…

Изгой не договорил, усмехнулся — налил в дивной работы стеклянный стакан с гранями, который было удобно в руке держать немного коричневой жидкости, которую назвал «коньяком». Из земли франкской напиток, чуть-чуть яблоками пах, пился приятно, но крепкий знатно. Он поначалу поперхнулся, но потом приноровился мелкими глоточками отпивать, понемногу. И ели знатно, из драгоценных стеклянных емкостей, с горшок размерами. Но прозрачный на диво, доставали плоды и овощи неведомые. И вкусные на диво, хотя удивительно было поначалу. Огурцы, понятное дело, знакомые, с кислинкой приятной, но с ними вместе плоды красные были, мягкие и необычные. Князь Андрей Владимирович «томатами» или «помидорами» называл их. Михаил же не раз подумал, что ему самому вот бы такие плоды на своих грядках выращивать в летнем тереме, что за Тверцой. А еще закуска была овощная — капусту и морковь узнал сразу, но были еще красные кусочки, которые именовались «сладким перцем». Нет, о том тверский князь знал, из земель южных купцы персидские привозили порой по Волге. Но те горькие и острые, рот потом разеваешь, но эти по вкусу пришлись.

Молодой князь покосился на сковородку — но там было пусто. «Картошка», которую изгой «вторым хлебом» была ими съедена — странного вида клубни, похожие на репу, при нем порезали, поджарили на сале с лучком, вбили туда яйца, присыпали мелко нарезанной зеленью. А он проголодался изрядно, ведь не ел с утра, и сразу на «огненный бой» пошли смотреть. Как вернулись, при нем и поджарили, один всю умял, изгой едва треть одолел. Так что «картофель» этот он тоже решил выращивать, и семена у изгоя попросить. Да много чего было удивительного, до чего пока он не добрался — пришлый князь только аппетит раззадорил своим «коньяком». А ведь был у него еще «самогон», на «твореное» хлебное вино похожий, но пахнувший заморскими травами и пряностями, и крепче, много крепче чем по обыкновению. Но «ближние» дружинники напиток сей одобрили, они с боярами-стрельцами во дворе из кружек серебристой стали пили, под кашу и заедки. И сейчас из двора слышались песни.

— Ты ешь, княже — мыслю, ты один из тверской землицы кукурузу консервированную попробуешь. Под коньяк само то, она сладкая.

И князь зачерпнул из своей чашки желтых крупных зерен с подрезанным в них копченым мясом, съел с видимым удовольствием. Михаил последовал примеру, обычную осторожность давно не проявлял, понимал, что его не отравят. И понравилось ему эта «кукуруза», жаль, немного ее было, подъел с чашки подчистую. Вопросительно посмотрел на Андрея Владимировича, тот правильно понял его взгляд, пожал плечами.

— А нет больше, княже, последнее было. Но вот тебе зерно это, початок, не колос. Еще не поздно его посадить — взойдет обязательно.

Изгой взял в руки чудовищно большой колосок, набитый крупными зернами — «знакомыми» по чашке, но сейчас твердыми и сухими. Михаил Борисович не сдержал удивленного вскрика — если такие «колосья» собирать с тверских полей, то всю русскую землю прокормить можно.

— Это и есть наш хлеб, в тепле растет токмо, а у нас снега бывает мало, и заморозков. Непривычный поначалу, но кашу варить можно, с мяском и поджаренным луком хорошо идет под стопку самогона.

Михаил только кивнул — с мясом и луком можно и лебеду есть, вкусной покажется, особенно когда сильно проголодался, да еще хлебного вина кружечку немалую опрокинуть перед трапезой.

Тут что угодно сожрешь, и добавки попросишь!

— А где твои края находятся, княже Андрей? Интересно было бы зреть. И семья, супруга, детки, поди и внуки есть…

— Нет ни у меня, ни у бояр моих ничего — ни земли, ни жен, ни деток — одни мы. Сгорело все в пламени времени, да быльем поросло. Сговорились меж собою ничего не вспоминать, душу себе надрывать горестями, — лицо изгоя помрачнело так, что смотреть стало страшно. Михаил тут почувствовал его боль — ужасно все потерять, когда земли твои сожгли, а людей всех, на них живущих, османы вырезали. Тяжко уйти в земли для себя неведомые, но род обреченный на погибель нужно продолжить. Успеть деток наплодить, а ведь мужи пожившие, у многих седина видна. И ушли, но хорошо что православные, обряда греческого. Хотя лица скоблены были, и щетина уже отросла — бороды себе отпускают. Что воскурением занимаются, то пустое — пусть и дальше дымят травой, которую собирают. Может быть, потому и бьются «огненным боем» так ловко.

Страшно подумать, что тысяча, а то и две таких стрельцов натворить может с их ружьями!

Но не стал свои мысли озвучивать, произнес негромко, сочувствие выказывая — ведь в отцы годится ему Андрей Владимирович по возрасту своему почтенному — больше полувека прожил на свете.

— Прости, княже, не ведал. А как жить дальше думаешь?

— В Новгород со своими людьми пойду, служилым князем. С послом говорил, что к тебе направлен за хлебом. Если они его получат, и голода не будет, то мыслю, сопротивляться домогательствам Ивановым станут. А с нашей помощью московитам укорот живо дадим — имея отряд в три тысячи стрельцов, побьем ратных людей князя Ивана. За лето и начало осени людишек обучить успеем, стрелять будут ловко. У меня воевода знающий, дело понимает зело, княжьего рода боярин.

— Да где же вы столько ружей сотворите? Хотя, о чем я — в Новгороде кузнецов много больше, чем в Твери, что угодно сделают. Пороховое зелье могут у ливонцев купить, али Ганза им продаст. Это я повелел ямчугу из ям добывать, что иноземцы семь лет тому назад заложили. И в Индию отправлял купцов, чтоб там купить ямчугу добрую — персы каждый год возят понемногу для «настенного наряда». А стрельцов, поди, наберете из новгородцев, там многие корни ушкуйные имеют⁈

— Так оно и будет, Михаил Борисович. Но ратных город выставит две тысячи молодцев, а еще тысячу я найму на два года, а оплатят бояре новгородские. Мне сила своя нужна, чтобы не зависеть от вече и «господы» одних. Сам знаешь, как строптивы бояре новгородские. Ивана изгнать нужно с Бежецкого верха, где княжество Дмитрию Красному покойному дали, Шемяки младшего брата — то земли новгородские давние, Василием Московским отнятые. Новгород мне их отдаст под удел родовой, владыка с посадником мыслят, что