Сентябрьские ночи - Карлос Сафон

— Невозможно. Альма Мальтис утонула у островного маяка много лет назад, — возразил Исмаэль.

— Но ее тело так и не нашли…

— Невозможно, — стоял на своем юноша.

— Пока я находилась в той комнате, я рассмотрела ее портрет и… Кто-то лежал в постели. Женщина.

Исмаэль потер глаза и попытался привести в порядок свои мысли.

— Минутку. Допустим, ты права. Допустим, что Александра Жан и есть та самая Альма Мальтис. Но тогда кого, какую женщину ты видела в Кравенморе? Что за женщина все эти годы жила взаперти в Кравенморе, выдавая себя за больную жену Лазаруса? — задал вопрос Исмаэль.

— Я не знаю… Чем больше мы узнаем подробностей этой истории, тем меньше я понимаю, что к чему, — сказала Ирен. — И меня тревожит еще одно. Для какой цели сделана кукла, которую мы видели на игрушечной фабрике? Она как две капли воды похожа на маму. Стоит мне вспомнить о ней, как у меня волосы на голове дыбом встают. Лазарус мастерит куклу с лицом моей матери…

Ледяная волна захлестнула ребят до лодыжек. За то время, что они просидели на скале, уровень моря поднялся на пядь по меньшей мере. Ирен с Исмаэлем тревожно переглянулись. Море зашумело с новой силой, и поток воды забурлил у входа в грот. Ночь предстояла долгая.

Полночь оставила следы тумана на утесах, поднимавшихся уступ за уступом от пристани до Дома-на-Мысе. Масляный фонарь, при последнем издыхании, все еще раскачивался на веранде. Царила полная тишина, не считая рокота моря и шелеста листьев в лесу. Дориан лежал в постели, крепко сжимая небольшой стеклянный стаканчик со вставленной в него горящей свечой. Он не хотел, чтобы мама заметила свет в его комнате, и тем более не доверял ночнику после всего случившегося. Язычок пламени исполнял причудливый танец в такт его дыханию, словно дух феи огня. Хоровод пляшущих бликов открывал для Дориана целый мир самых неожиданных форм в каждом углу. Мальчик вздохнул. В ту ночь он не смог бы сомкнуть глаз, даже если бы его озолотили.

Попрощавшись с Лазарусом, Симона заглянула в спальню к сыну, желая убедиться, что с ним все в порядке. Дориан лежал под одеялом, свернувшись калачиком (полностью одетый), демонстрируя хрестоматийное исполнение сценки «сладкий сон младенца». Мать покинула комнату ребенка довольная и собиралась последовать его примеру. С тех пор прошло много часов, а может, и лет — по оценке самого Дориана. Бесконечно длившаяся ночь предоставила ему массу возможностей убедиться, что нервы у него натянуты ничуть не хуже струн в пианино. Сердце его пускалось в галоп от малейшего скрипа, отблеска или тени.

Постепенно огонек свечи испускал дух. В конце концов он уменьшился до крошечного голубого шарика, бледное свечение которого уже не могло потеснить сумрак. В один миг темнота вновь заполонила территорию, которую уступала столь неохотно. Дориан чувствовал, как густеют в стаканчике капли горячего воска. Рядышком, на тумбочке, безмолвно наблюдал за ним серебристый ангел, подаренный Лазарусом. «Все нормально», — успокаивал себя Дориан. Он решил прибегнуть к проверенному лекарству против бессонницы и кошмаров — пойти поесть.

Мальчик отбросил одеяло и встал. Он предпочел не надевать башмаки, чтобы избежать сотен тысяч скрипящих и хрустящих звуков, казалось, сбегавшихся к его стопам всякий раз, когда он пытался тайком пробраться по коридорам Дома-на-Мысе. Собрав последние остатки мужества, он на цыпочках прокрался к двери. Потребовалось целых десять секунд, чтобы открыть замок, не устроив посреди ночи обычного концерта заржавевших петель, но игра стоила свеч. Дориан отворил створку с особой осторожностью — очень медленно — и произвел рекогносцировку. Коридор терялся во мраке, и от лестницы на стену ложилась светотень. Не было заметно никакого движения — ни одна пылинка не витала в воздухе. Дориан закрыл комнату и бесшумно проскользнул к лестнице, миновав дверь в спальню Ирен.

Сестра отправилась спать давным-давно, сославшись на зверскую головную боль. Но Дориан подозревал, что Ирен до сих пор читает или пишет слюнявые любовные письма своему морячку, с которым она в последнее время проводила по двадцать шесть часов в сутки. С тех пор как Дориан увидел сестру в нарядном платье Симоны, он знал, что от Ирен можно ожидать только одного — проблем. Спускаясь по ступеням лестницы на манер следопыта, Дориан пообещал себе, что если однажды он совершит такую глупость и влюбится, то, конечно, будет вести себя с большим достоинством. С женщинами вроде Греты Гарбо нет места глупостям. Никаких любовных записочек, ни веников цветов. Трусость простительна, но пошлость — никогда.

Очутившись на первом этаже, Дориан обнаружил, что дом окружен плотной пеленой тумана и белесая рыхлая масса облепила окна, застилая видимость. Мысленно посмеиваясь над сестрой, Дориан пришел в хорошее настроение, но теперь оно испарилось. «Конденсат воды, — успокаивал он себя. — Туман — всего лишь скопление мельчайших частичек воды в воздухе. Элементарная химия». Приняв за аксиому утешительную научную точку зрения, мальчик не обратил внимания, что сквозь щели в окнах в дом просачивались клочья тумана, и спокойно отправился на кухню. Там он убедился, что в романе Ирен с «капитаном Штормом» имеются свои положительные стороны: начав с ним встречаться, сестрица ни разу не прикоснулась к заветной коробке швейцарских шоколадных конфет, которую Симона хранила во втором ящике кладового шкафа.

Облизываясь, как кот на сметану, Дориан отправил в рот первую шоколадку. От волны ароматной сладости, насыщенной вкусом трюфеля, миндаля и какао, закружилась голова. По мнению Дориана, после картографии шоколад являлся вторым величайшим достижением человечества. Особенно конфеты. «Изобретательный народ швейцарцы, — подумал мальчик. — Часы и шоколадки — вот смысл жизни». Неожиданный резкий звук грубо исторг ребенка из радужного мира приятных философских размышлений. Звук послышался снова. Дориан оцепенел, вторая конфета выскользнула у него из пальцев. Кто-то стучал в дверь.

Мальчик попробовал сглотнуть, но рот пересох. Он снова услышал, как кто-то дважды отрывисто постучал в дверь дома. Дориан вышел в гостиную. Взгляд его был прикован к входной двери. По полу стелилось, просачиваясь через порог, легкое дыхание тумана. С улицы донесся очередной стук. Дориан остановился у двери.

— Кто там? — срывающимся голосом спросил он после минутного колебания.

В ответ раздались еще два удара, и все смолкло. Мальчик приблизился к окну, но липкая завеса тумана не позволяла что-либо разглядеть. С веранды шагов не доносилось. Незваный гость ушел? Наверное, это был заблудившийся путник, решил Дориан. Он собирался вернуться на кухню, как постучали вновь, на сей раз в оконное стекло, буквально в десяти сантиметрах от его лица. Сердце чуть не выпрыгнуло у Дориана из груди. Мальчик медленно отступил в глубину комнаты и замер, споткнувшись о стул, оказавшийся за спиной. Инстинктивно схватив тяжелый бронзовый подсвечник, он угрожающе выставил его перед собой.

— Уходи, — пробормотал он.

На десятую долю секунды по ту сторону стекла в тумане проступило лицо. И тотчас окно распахнулось настежь, словно от порыва ураганного ветра. Дориана обдало холодом, пробиравшим до костей. Мальчик с ужасом наблюдал, как по полу растекается черное пятно.

Тень.

Темная лужа перестала расползаться, остановившись напротив Дориана, и начала обретать объем. Она поднималась с пола, будто марионетка, сшитая из мрака, управляемая невидимыми нитями. Мальчик сделал попытку ударить нечисть канделябром, но металл прошел сквозь сгусток тьмы, не причинив ему вреда. Дориан попятился, но Тень уже нависла над ним. Руки, вылепившиеся из черного тумана, схватили мальчика за горло. Он ощутил их ледяное прикосновение к коже. На призрачном лице сформировались черты. И мальчик содрогнулся всем телом. На расстоянии вытянутой руки материализовался его отец. Арман Совель улыбался. Хищной, жестокой улыбкой, исполненной ненависти.

— Привет, Дориан. Я пришел за твоей матерью. Ты ведь проводишь меня к ней? — прошипела Тень.

От звуков этого голоса у мальчика похолодело в груди. Отец не разговаривал таким голосом. Демонический пылающий взор и близко не напоминал глаза отца. Длинные острые зубы, торчавшие изо рта, тоже не принадлежали Арману Совелю…

— Ты не мой отец.

Волчья ухмылка Тени исчезла, и черты лица расплавились, точно воск в огне.

Мальчика оглушил звериный рык ярости и ненависти, и невидимая сила отшвырнула его в противоположный конец гостиной. Дориан ударился об одно из кресел, опрокинув его.

Оглушенный, мальчик с трудом встал — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тень поднималась по лестнице: ожившая лужа дегтя ползла вверх по ступеням.

— Мама! — закричал Дориан, бросившись вслед.