Содержантка - Кейт Фернивалл

— Я скоро вернусь, — пообещала она. — Он даже не заметит, что меня не было.

На этот раз Лида была готова. Она знала, что ее ждало. Ее дыхание затуманило окно вагона, и она провела по нему рукавом пальто, чтобы вытереть влагу. Ей хотелось, чтобы ничто не разделяло ее и то, что находилось снаружи.

Густые сосновые леса проплывали за окном. Темные ветки заканчивались иголками, обросшими снегом, который искрился так ярко, что казалось, будто воздух наполнен теплом. Но Лида знала, что это не так. Она уже научилась многому не верить.

В купе не было свободных мест, и она была единственной женщиной. Ты знала, что так будет, поэтому не хнычь и не жалуйся. И все же ей было страшно в этом закрытом пространстве. Два ряда сидений, расположенных лицом друг к другу, и висящие над головами пассажиров сетки прогибались под весом тяжелых армейских мешков, которые держались на этих хрупких полках лишь каким-то чудом. Почти все соседи Лиды были солдатами в грубых, пропахших табаком шинелях. В таком маленьком помещении им, казалось, не хватало места. Сапоги их были слишком большими, а шутки слишком громкими. Лишь двое мужчин в купе были в штатском. Один из них спал, надвинув кепку на глаза (похоже, шум ему нисколько не мешал). Второй, сидевший у окна прямо напротив Лиды, был в элегантном костюме в тонкую полоску и щегольской фетровой шляпе. Он часто посматривал на карманные часы, но у Лиды сложилось впечатление, что делал он это больше не для того, чтобы узнать время, а для того, чтобы продемонстрировать их красоту. Когда он в пятый раз достал их из жилетного кармашка, подцепив массивную золотую цепочку большим пальцем, терпение Лиды лопнуло. Она немного наклонилась вперед и произнесла:

— Простите, можно взглянуть?

— Конечно.

Они оба прекрасно понимали, что ее интересовало не время. Он чуть подался вперед и показал ей часы, держа их на затянутой в перчатку ладони. Лида не спеша внимательно осмотрела инкрустированный драгоценными камнями циферблат с гравировкой, подняла руку и легонько провела пальцем по золотому корпусу.

— Очень красивые.

— Спасибо.

В грязном купе часы, заблестевшие, как кусочек солнца, привлекли к себе любопытные взгляды еще нескольких пар глаз. Глупо было со стороны этого человека выставлять их напоказ. Все можно было бы сделать очень просто. Когда поезд будет подъезжать к станции, она могла бы встать и, когда состав дернется, останавливаясь, упасть на пассажира, как будто потеряв равновесие, после чего ей оставалось лишь выйти на платформу с его часами в собственном кармане. Это было не сложнее, чем украсть монеты у слепого попрошайки.

Она прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. Вдруг неожиданное тепло прошло по ее венам, она почувствовала, как у нее полыхают щеки. Откуда оно? Лида задумалась и решила, что причиной были часы. Не эти часы, а другие, еще более красивые, которые она видела много лет назад. Неожиданно ей вспомнилось, какой тяжестью легли они ей в руку. Лида даже не знала, что воспоминание об этом, хоть и не совсем четкое, сохранилось. Неожиданно и сама не понимая, из-за чего, она почувствовала, что улыбается. А потом память раскрылась, и она вспомнила, как это было.

Папа в тяжелом дорожном плаще с поднятым, закрывающим уши воротником. Темно-зеленая шелковая подкладка блестит, как вода в пруду, когда он расхаживает по комнате из угла в угол. Что это за комната? Она напрягла память, но сначала не смогла вспомнить, а потом ее мысленному взору предстали высокий потолок, массивная мебель и книги. Вот! Книги, занимающие все стены. Это папина библиотека. Папа с часами в руке. Зеленые глаза нетерпеливо блестят, огненные волосы выбиваются из-под воротника. Все его тело дышит желанием отправиться в путь. Даже сейчас, когда прошло уже столько лет, Лида чувствовала этот сгусток энергии и боль в своем собственном маленьком сердечке.

— Папа, не уходи, — попросила она, борясь со слезами, смахивая их, заталкивая обратно, туда, откуда они появились.

В тот же миг он оказался рядом, опустился перед ней на колени, обнял. Она быстро задышала, чтобы навсегда сохранить в себе его запах, запах леса, исходящий от его плаща.

— Я скоро вернусь, малышка, — тихонько произнес он и погладил по непослушным волосам, таким же огненным, как у него. — Всего пара недель. — Лицо его словно ожило, он широко улыбнулся и поцеловал ее в лоб. — Это работа, — добавил он. — Мне нужно съездить в Париж. Но если твоя мама не поторопится, мне придется ехать на вокзал без тебя.

— Нет! — захныкала она, потому что всегда махала папе рукой на прощание, когда провожала его на вокзале.

— Послушай, — сказал он и, чтобы успокоить, прижал к ее уху часы.

Неожиданно она вспомнила их тихое тиканье. Оказалось, что у часов свой голос, мягкий шепот, он зачаровал настолько, что глаза ее распахнулись от удивления, а личико в форме сердца замерло, когда она сосредоточенно вслушалась.

— Они разговаривают! — выдохнула она.

— Вот, попробуй. — Он вложил часы ей в руку, и они заполнили всю ее ладонь, изумив своим весом. — Они золотые, — пояснил он.

Она внимательно осмотрела тончайшую гравировку, узор из линий не толще волоса, а когда папа повернул их и открыл заднюю крышку, движение миниатюрных шестеренок и пружинок привело ее в истинный восторг. Так вот где скрывался их голос!

— Я думала, тебе нужно спешить на поезд, Йене.

Это был голос матери. Она улыбнулась и протянула ему руку так, словно более ни секунды не могла выдержать без прикосновения к нему. Волосы ее были распущены и ниспадали на плечи. Папа выпрямился во весь свой немалый рост, и Лида увидела, как вновь случилось чудо… Так же как всегда. Папа приходил домой раздраженный, или недовольный, или уставший, а потом он встречал маму, и от этого внутри у него как будто загорался какой-то огонь. В нем сгорали и раздражение, и недовольство, и усталость.

Мать нежно взяла у нее из рук часы и вернула ему со словами:

— Она еще слишком мала, чтобы играть с такими вещами.

Но папа украдкой улыбнулся Лиде и подмигнул. А потом началась суматоха, все вдруг заспешили, и она опомниться не успела, как оказалась на вокзале, среди громких звуков, запахов, криков, среди гор багажа… И моря слез. Лида тогда подумала, что вокзал — это то место, куда взрослые приходят плакать. Папа обнял их, расцеловал и вошел в вагон. Последние слова он выкрикнул из окна, когда поезд уже тронулся и стал набирать скорость, обдав себя огромным облаком пара.

Что-то красное. Лида напрягла память, но это не помогло. И все же она была уверена, что там было что-то красное. А потом она вспомнила. Он махал им красным платком. Вверх и вниз, пока тот не превратился в микроскопическую точку. Как капелька крови.

Мама вытирала слезы, но Лида не заплакала. В кармане папы тикали часы. Вращались шестеренки. Шестеренки времени, маленькие зубчики, которые цеплялись друг за друга и двигали стрелки. Эти шестеренки приведут его обратно к ней. Она сжала кулачки и прислушалась к их голосам, которые продолжали тикать в ее голове.

Рабочая зона была на прежнем месте.

Она не переместилась.

То, чего она больше всего боялась, не случилось. Они не собрали пилы, топоры, не сложили их в телеги и не переехали в другую часть леса, подальше от железнодорожного полотна. Лида вздрогнула. Но не от холода, а от облегчения. Она почувствовала, как руки ее покрылись гусиной кожей, отчего на них дыбом поднялись тонкие золотистые волоски, и прислонилась лбом к холодному стеклу, как будто это могло приблизить ее к отцу. За окном простиралась плоская, как сковорода, промерзшая равнина в белых пятнах снега. Большие участки были полностью очищены от деревьев, и стали видны длинные каменистые проплешины, отчего там, где раньше переливалась тысячами оттенков зелень, теперь была видна лишь стальная серость.

Неужели то же самое случилось и с папой? Этот переход к советской серости?

Кончиками пальцев она прикоснулась к стеклу, отвернувшись от окружавших ее одноцветных военных форм.

Папа, я здесь. Шестеренки привели меня к тебе. Колесики все еще вращаются.

Лида поднялась и потянула за кожаную ручку так сильно, что окно вагона поползло вниз, пока с глухим стуком не остановилось, раскрывшись до конца. От ворвавшегося в купе морозного воздуха она чуть не задохнулась. Сразу же раздались недовольные голоса:

— Эй, закрой окно!

— Черт, холодно же!

— Ты что, спятила? Хочешь мне все хозяйство отморозить?

Но она не слышала криков. Все ее внимание было устремлено на то, что было за окном, где вдали виднелись верхушки сторожевых башен, серые точки на спичечных ножках на фоне очищенного морозом синего неба. Сначала она не заметила людей, работающих на краю леса. Сердце ее так и упало, но очень скоро поезд, продолжая свой путь по железной дороге, проехал мимо огромного штабеля сосновых стволов, которые лежали на земле, как тела убитых в бою солдат. Лида решила, что их, должно быть, будут сплавлять по какой-нибудь реке (она видела подобное в Китае), но нет. По крайней мере не здесь. Эту гору древесины явно должны были погрузить на телеги.