Однажды в Октябре - Александр Михайловский

Из броневиков вылезли их командиры, обряженные в отчаянно скрипящие кожаные куртки, и заявили, что направлены в распоряжение товарища Сталина, и готовы выполнить все его распоряжения. Заняв указанные им места, они развернули свои пулеметы, готовые отбить вторжение незваных гостей. Морские пехотинцы во главе с сержантом Кукушкиным, присланные адмиралом Ларионовым, установили свои стреляющие игрушки в ключевых точках обороны, и играли роль «засадного полка», спрятанного за Вороньем камнем. На всякий случай я спросил у Сталина — не вызвать ли нам для подкрепления наших бойцов с подходящих к Питеру кораблей. Сталин, немного подумав, сказал, что имеющихся у него в наличии сил пока вполне достаточно.

— Поймите, Александр Васильевич, — сказал он, потирая красные от бессонницы и усталости глаза, — «временные» в данный момент не решатся направить против нас крупные силы. А от взвода юнкеров мы уж всяко отобьемся.

— Ну, что ж, товарищ Сталин, вам виднее, — ответил я, — только ведь у нас говорят, что береженого и бог бережет…

— Уважаемый Александр Васильевич, — сказал Сталин, — большое вам спасибо за заботу, только мы не хотим, чтобы ваших людей «в полной красе» увидели здешние обыватели. Нужное время пока еще не подошло…

— Дело ваше, — я поднял глаза к потолку, кое-что прикидывая в уме, — но в случае внезапного обострения обстановки первое наше подкрепление в виде взвода спецназовцев ГРУ, вылетевшего на вертолетах с борта десантного соединения, сможет прибыть минут через сорок. Еще минут через тридцать с основной части эскадры прибудет два взвода таких же бойцов. За юнкеров я не беспокоюсь, а вот казачки могут учудить незнамо что. Что-то, знаете ли, на сердце у меня ноет, предчувствие какое-то нехорошее. Вы бы послали мальчишек проследить за казачьими частями. Если их начнут поить вином, то это не к добру…

— Предчувствие, говорите, — сказал Сталин, поднимаясь на ноги, — предчувствие дело хорошее. Чего-чего, а вина у Керенского целые подвалы, прямо под Зимним. И, если что, может вы и правы… Нет ничего хуже пьяных казаков. Пойду, распоряжусь…

— Товарищ Сталин, — остановил его я на пороге, — если что — не ищите меня. Командуйте сразу сержанту Кукушкину, он в полном вашем распоряжении, и у него есть способ вызвать сюда все силы ада.

— Хорошо, — сказал Сталин, усмехнувшись, — я учту это. Но постараюсь, избежать обвинений в связях с сатаной…

Мало-помалу наша работа над номером подходила к концу. Готовые и вычитанные полосы ложились на стол Сталину. Печатники готовили печатные формы для ротационного станка. Наготове была бригада фальцовщиц, которые должны были брошюровать отпечатанные полосы.

Наконец все было готово к выпуску номера. Мы со Сталиным зашли в его закуток, чтобы перевести дух, выпить чаю, и побеседовать.

— Александр Васильевич, — спросил он меня, — как там наши посланцы, благополучно ли добрались до места назначения?

— Все в порядке, — ответил я, — тут мне по рации сообщили, что Дзержинский и Бонч-Бруевич уже на флагманском корабле адмирала Ларионова. От адмирала Бахирева к ним присоединился контр-адмирал Пилкин, и сейчас там идет совещание. Думаю, что наш адмирал найдет общий язык с Феликсом Эдмундовичем и Михаилом Дмитриевичем. А я сегодня имел беседу с Николаем Михайловичем Потаповым. Он полностью поддерживает большевиков, и вас, Иосиф Виссарионович, в частности.

— Да, Александр Васильевич, — задумчиво сказал Сталин, — генерал Потапов честный человек, который хорошо понимает, что дальнейшее правление Керенского и его компании — это смертный приговор для России. Неплохо было бы, если и остальные генералы и офицеры русской армии это поймут. Ваша помощь в разгроме германского флота спасла не только Красный Петроград от опасности захвата. Когда люди, болеющие за судьбу страны и народа узнают, что именно произошло в Моонзунде, и что благодаря вашей победе появилась возможность закончить эту проклятую войну без аннексий и контрибуций, то власть перейдет Советам без кровопролития и вооруженной борьбы.

— Да, товарищ Сталин, так оно и было в нашей истории, — сказал я, — очень многие люди, которые поначалу не приняли Советскую власть, позднее стали служить ей не за страх, а на совесть. Среди них были и некоторые министры Временного правительства. В частности, Александр Васильевич Ливеровский, министр путей сообщения. Позднее он преподавал в питерском Институте инженеров путей сообщения, а во время войны участвовал в строительстве ледовой дороги через Ладогу, которую потом назвали «Дорогой жизни». Был награжден тремя советскими орденами. Чтобы уменьшить количество честных людей, которые не приняли революцию, нужно будет признать неактуальным тезис Энгельса о полном сломе старой государственной машины. Может тогда, еще и Гражданской войны сумеем избежать.

— У нас многие будут против, — задумчиво ответил Сталин. — Им бы лишь разломать все «до основания». А вот над тем, как будут строить «наш, новый мир», они не задумываются… Кстати, об этом Ливеровском. Интересный человек, надо с ним будет поговорить, — потом он осторожно спросил меня, — Александр Васильевич, простите, нам так и не удалось поговорить с вами спокойно, без помех. Вы не расскажите мне о том, что произошло с Россией в ХХ веке. Ведь я ничего не знаю ни о войне, которая была, как я понял, с германцами, и об этой «Дороге жизни», которую строили через Ладогу. Вот только закончим с этим номером…

В этот момент прибежала раскрасневшаяся Ирина с пачкой готовых полос. — Все, Иосиф Виссарионович, готово, — дрожащим от волнения голосом сказала она, — ставьте вашу визу, товарищ Сталин, и можно приступать к печати.

— Как говорят верующие — с Богом! — сказал, улыбнувшись Сталин, и красным карандашом написал на первой полосе, — «в печать», — после чего поставил свою подпись.

— Ой, что теперь будет, — пискнула от восторга Ирина, — Александр Васильевич, как здорово, что мы попали в это время, ведь это так интересно — делать историю!

Довольный Сталин с улыбкой посмотрел на Ирину, потом на меня, и сказал,

— Итак, товарищи, мы готовы сделать свой ход. Посмотрим, чем ответит нам господин Керенский…

12 октября (29 сентября) 1917 года, Петроград. Зимний дворец

Дурные предчувствия мучили меня сегодня с самого утра. И дело даже не в том, что власть утекала из моих рук, словно вода сквозь пальцы. Внутренне я уже смирился с тем, что скоро придется передать бразды правления в другие руки, а самому пересесть в уютное кресло депутата Государственной думы (или, как там потом будет называться подобный орган?)… Даже возвращение к адвокатской практике не особенно пугали меня.

Я боялся другого. Мне уже довелось посидеть в тюрьме. В 1905 году, под самое Рождество, меня, тогда еще молодого адвоката и члена партии социалистов-революционеров арестовала охранка за хранение партийной литературы и оружия. На тюремной карете с зарешеченными окнами меня отвезли в «Кресты» — знаменитую петербургскую тюрьму.

После ареста я попал в одиночную камеру. На всю жизнь она запомнилась мне: помещение пять с половиной шагов в длину и три с половиною в ширину, штукатуренные стены окрашенные темно-коричневой масляной краской. В середине двери было проделано квадратное отверстие, четверти в полторы — форточка, откидывавшаяся в сторону коридора и запиравшаяся на замок. В эту форточку подавали из коридора пищу.

Здесь я выучил тюремную азбуку, что позволило перестукиваться с соседями. В общем-то жизнь в «Крестах» была не настолько уж скверной. Я, как это ни покажется странным, почти наслаждался своим одиночным заключением, которое предоставляло время для размышлений, для анализа прожитой жизни, для чтения книг сколько душе угодно.

Правда, сидеть за решеткой мне пришлось недолго. 5 апреля 1906 года я был отпущен на свободу, так как в России была объявлена амнистия. Через двенадцать лет, когда открылись полицейские архивы, выяснилось, что за решетку я попал на основании донесений о том, что мою квартиру эсеровские террористы использовали для подготовки покушения на самого Николая II! А эти сведения жандармам предоставил ни кто иной, как Евно Азеф, самый знаменитый провокатор охранного отделения!

Вот только в этот раз тюремное заключением может оказаться не таким уж приятным. Народ озлобился, и меня могут просто не довести до тюрьмы, если к власти придут мои нынешние оппоненты — эсдеки-большевики во главе с этим Ульяновым.

— Эх, а ведь у нас с ним один день рождения, — вдруг с горечью подумал я, — только он старше меня на одиннадцать лет. А вот учились мы с ним в одной гимназии. Правда, заканчивал учебу я в Ташкенте, куда отправили моего отца в качестве главного инспектора народных училищ Туркестанского края. Там я даже заработал золотую медаль. Как и Ульянов Симбирске. Но что меня ждет здесь, в Петрограде? Этот Ульянов и его однопартийцы — люди далеко не сентиментальные. Им прикончить меня — проще пареной репы…