Свобода воли - Николай Онуфриевич Лосский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава VII. Формальная свобода
Человеческое я есть деятель свободный, согласно развитому выше учению. Он свободен от внешнего мира, от своего тела, от всех законов, кроме определенной группы их, не предопределяющей конкретных содержаний хотения; он свободен от отдельных мотивов, от своего эмпирического характера, от своего прошлого и, каконец, он свободен даже от своего Творца, Господа Бога. Он сотворен Богом, как носитель творческой металогической силы, и отпущен на свободу для свободной творческой деятельности, которая освещается путеводной звездой Божественной индивидуальной идеи, как индивидуальной нормы, но не закона, стесняющего свободу.
Нам могут сказать: все же это лишь отрицательная и относительная свобода, между тем как в начале книги была поставлена задача развить учение о положительной свободе. На это ответим следующее: человек оказался свободным от всего, что есть в мире, и даже от Того, Кто выше мира. Такая свобода, правда, имеет отрицательный характер, но она уже не относительна, именно потому, что не осталось ничего, в отношении к чему я могло бы оказаться несвободным. В этом смысле оно находится как бы в пустоте, но эта чисто отрицательная форма его деятельности неразрывно связана с положительной, именно если не с содержанием, то, по крайней мере, с положительной формой свободы. Она состоит в том, что действующее я, обладая сверхкачественной творческой силой, господствует над всеми своими определенными проявлениями, хотениями, решениями и поступками: какова бы ни была их ценность, каковы бы ни были основания, имеемые в виду действующим я, хотение и поступки его не вытекают из этих данных, как умозаключение из досылок, все эти элементы служат только материалом и поводом для самостоятельного творческого акта, который, вследствие сверхкачественной творческой силы я, мог бы быть произведен иначе, чем он фактически произведен. «Основания склоняют, но не вынуждают» (les raisons inclinent sans nécessité), как говорит Лейбниц.
Формальная свобода, как положительная мощь, еще не дает ответа на вопрос, какое содержание способен внести в мир свободный деятель. Решение этого вопроса, т. е. развитие понятия положительной материальной свободы есть заключительный этап всего нашего исследования, но раньше, чем к нему перейти, закрепим понятие формальной положительной и отрицательной свободы, так как она есть неизменно всюду наличествующее условие высшего аспекта свободы.[81]
Формальная свобода с своей положительной стороны есть мощь деятеля, достаточная для хотения любой из бесчисленного множества возможностей, открывающихся перед ним в данном определенном положении, и для осуществления их, поскольку это осуществление зависит от собственной силы деятеля. Деятель, наделенный этой мощью, стоит выше своих проявлений: в каждом данном случае он, как сверхкачественное начало, мог и имел силу: хотеть и поступить иначе, чем он хотел и поступил в действительности.
Противникам этого учения кажется, что возможность иного, утверждаемая нами, есть нечто пустое, бессодержательное: она не имеет влияния на действительный ход событий и не может быть доказана. В самом деле, действительно осуществляемый ход событий есть один единственный ряд, неповторимый и необратимый; деятель, поступивший определенным образом в данной обстановке, изменился уже благодаря своему поступку, изменилась также и обстановка, благодаря процессам, совершающимся в ней, и никогда в будущем точь в точь такая же обстановка и точь в точь такое же состояние деятеля не повторится, а потому и не представится случай, когда деятель, совершив иное деяние, чем прежде, на деле показал бы, и, следовательно, доказал бы, что он стоит выше внутренних и внешних условий, что он ими не детерминирован. Рассуждать так, это значит думать, что свобода может быть познана лишь косвенно, — т. е. из наблюдения двух проявлений, оказавшихся различными, несмотря на одинаковость условий. Так было бы в том случае, если бы свобода была лишь отрицательным понятием. Но в действительности даже и формальная свобода имеет положительный аспект: непосредственно сознаваемую мной мощь, сознание моего господства над событиями, творческое созидание их мной и подчинение их мне. Проявляясь в хотении, решении и поступке, металогическое я вступает в область однозначно определенного логического, творя ее: я не детерминирован миром, а детерминирую его. Чтобы знать об этой своей детерминирующей мощи, как господстве над детерминируемым, достаточно непосредственного положительного переживания свободы. Мысль Спинозы, что мы считаем себя свободными только вследствие неполноты нашего знания, ошибочна; ошибаются также те современные философы, которые говорят, что если бы мы знали все подсознательные мотивы своих проявлений, мы усмотрели бы, что свободы нет. Они упускают из виду положительный характер свободы, благодаря которому, как бы ни было неполно мое знание, если в сфере осознанного мной находится этот положительный момент, мое утверждение свободы оправдано им. Положение здесь такое же как при высказывании истины «5 х 7 = 35»; эта истина вполне оправдана содержанием того, что опознано мной при высказывании ее, хотя бы я не знал дифференциального исчисления и подсознательных тайников своей души.
Прав Бергсон, говоря, что свобода есть трудно выразимый оттенок поступка. Трудности громадны, когда мы задаемся целью выработать понятия, устраняющие недоумения и возражения, вызываемые учением о свободе. Но само положительное содержание этого оттенка дано также непосредственно и неотразимо, как восприятие красного, синего и белого цвета при взгляде на русский флаг. Поэтому наивная ссылка на непосредственное сознание свободы, как это часто бывает с наивными высказываниями, есть выражение примитивного, но здравого чутья истины и нуждается только в философской разработке.
Итак, наличность формальной свободы, т. е. возможности поступить иначе, может быть установлена прямым доказательством, непосредственным наблюдением одного поступка. Но вот что мы хотели бы еще отметить. Оно может быть дополнено также и косвенным доказательством, именно сличением двух поступков, оказавшихся различными, несмотря на одинаковость внутренних и внешних условий. В самом деле, философы, говорящие, что второго случая, одинакового с первым, не представляется, так как я и мир изменились после моего первого поступка, не вполне правы. Именно в нашем царстве бытия, в царстве вражды (в царстве душевно-материальных процессов), где творческая мощь ослаблена и элементы мира до некоторой степени обособлены друг от друга, очень многие события повторяются с утомительным однообразием. Здесь нет тожества конкретных единичных событий, но есть однородность их, т. е. тожество их по виду и роду. Поэтому-то и можно установить законы и правила
