Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века - Надежда Чеснокова

Патриархов и других архиереев, прибывших ко двору Алексея Михайловича, как правило, сопровождали посланцы отдельных монастырей[502]. Попадая, благодаря представителю высшего греческого клира, на аудиенцию в Кремле, они имели возможность от своего имени преподнести реликвии государю и получить за это милостыню несколько больше обычной. Свита архиереев формировалась из людей, составлявших их ближайшее окружение, представителей монастырей, иерархически и экономически связанных между собой. Эти связи практически не изучены из-за недостаточности как греческих, так и русских источников. Они имеют большое значение для решения многих проблем, например, происхождения подлинных греческих документов.

В 1653 г. бывшего константинопольского патриарха Афанасия в его поездке в Москву сопровождали архимандрит критского Успенского монастыря[503] Неофит, его келарь Григорий, архимандрит Никольского монастыря в Салониках Христофор с келарем Федором, архимандрит янинского монастыря Рождества Богородицы Досифей, также с келарем Иоасафом.

Во время встречи Алексея Михайловича и Афанасия Пателара в Кремле царю были преподнесены многочисленные святыни: от экс-патриарха – «образ Спасов в киоте, крест деревянный резной, мощи апостола и евангелиста Матфея, миро, составленное от всех 4[504] вселенских патриархов»; из янинского монастыря Рождества Богородицы – резной крест; из критского Успенского монастыря – мощи Алексея человека Божия, святая вода из целебного источника, чудотворный образ Успения Богородицы[505].

После кончины Афанасия Пателара право на приезд в Россию за милостыней сохранил Никольский монастырь в г. Галаце, где жил бывший константинопольский патриарх. Посланцы монастыря посетили Москву в 1658 г. Они привезли с собой икону Сретения Господня государю, для царицы – образ св. Екатерины, а наследнику-царевичу – распятие, вырезанное из камня от Гроба Господня и обложенное серебром[506].

Судя по документам РГАДА, в середине XVII в. Москву посетили многие греческие митрополиты, архиепископы и епископы. Они представляли различные православные общины Османской империи. В 1649 г. приезжали к государю «турской земли г. Вела»[507] митрополит Даниил и коринфский митрополит Иоасаф. Даниил привез мощи св. Петра Александрийского[508], а коринфский митрополит доставил Алексею Михайловичу «образ резной 12 празников владычных, обложен серебром. Да в том же образе мощи св. апостола Павла да смирно»[509]. Эти сведения попали в досье сербского митрополита Михаила, приехавшего в Россию «на вечное житье»[510]. Они были выписаны в качестве образца приемов при дворе греческих митрополитов и выдачи им царского жалования. Столбец, посвященный приезду митрополита Даниила, по-видимому, не сохранился. Пребывание в Москве митрополита Иоасафа отражено в других документах фонда 52 «Сношения России с Грецией»[511].

Прибывший в Москву осенью 1650 г. епископ г. Ларисы Иоасаф на приеме во дворце преподнес Алексею Михайловичу мощи св. Георгия Победоносца[512]. Ряд документов позволяет узнать еще об одном посольстве греческого духовенства. В марте 1653 г. в Путивле появился мирликийский митрополит Иеремия в сопровождении архимандрита Венедикта, архидьякона Агафангела, своего племянника Юрия Иванова и толмача Федора Константинова. Митрополит имел поручения к Алексею Михайловичу, «словесный приказ о… государеве деле… от антиохийского патриарха Макария, да от волошского владетеля и воеводы Василия и от черкаского гетмана Богдана Хмелницкого»[513]. В Кремле мирликийский митрополит преподнес царю часть Животворящего Креста Господня и образ Николая Чудотворца[514]. Примечательно, что в Путивле он заявил, будто везет Алексею Михайловичу перст Николая Чудотворца[515]. На приеме же были поднесены другие реликвии. Возможно, в Путивле плохо перевели слова митрополита, либо мощи были отданы в другие руки.

То же можно сказать и о священных реликвиях, находившихся у сербского патриарха Гавриила[516], которого в Путивле встретил Макарий Антиохийский и его спутники. Павел Алеппский писал, что он видел и почтил мощи св. Марины, удивительной сохранности ногу, величиною с ногу маленькой девочки; мощи Григория Богослова, Иоанна Златоуста, св. Георгия, св. Софрония, кровь Анастасия Персиянина и Власия, епископа Севастии[517]. Во время дворцовой церемонии Гавриил преподнес только «крест деревян резной, перст св. первомученика Стефана, миро св. Даниила, архиепископа Сербского»[518]. Возможно, указанные Павлом святыни принадлежали лично печскому архиепископу, но были взяты им в дальнее путешествие (после Москвы Гавриил направился на поклонение к Гробу Господню) неслучайно. Они могли остаться и в России, однако документального подтверждения данного факта нет. Сама вероятность распространения реликвий среди русской знати не вызывает сомнений. Макарий Антиохийский и его спутники раздаривали московским вельможам «частицу мощей какого-либо святого; затем: миро, яркие свечи, землю из Иерусалима, Вифлеема, с берегов Иордана, частицу от столпа св. Симеона Алеппского, стираксу, финики, ладан, пять-шесть кусков благовонного мыла и столько же алеппского… ибо они принимают это в виде благословения, но радуются только святыням и древним иконам». Ангорские ткани, шелковые газские салфетки и мохнатые полотенца русские брали неохотно, «так как этого у них много»[519].

В январе 1657 г. Москву посетил «Левкадцкого монастыря архиепископ Матфей»[520]. В досье Посольского приказа монастырь назван еще Левкадонским, а приезжий проходит по документам как «левиацкой архиепискуп»[521]. Из этого, неизвестного в России, монастыря прислали святыни: образ святого праведного Алексея Человека Божия, крест резной – для царя, и резной же крест, в серебряной оправе с бирюзой, для юного царевича[522]. Благодаря рекомендательной грамоте антиохийского патриарха Макария и священным реликвиям архиепископ Матфей получил царское жалованье, соответствующее его статусу[523].

В сентябре 1658 г. во дворце принимали Погоянинского митрополита Даниила и македонского митрополита Никифора[524]. В деле сохранились греческие автографы владыки Даниила, где он подписывается погоянинским архиепископом[525], хотя в 1656 г. он был уже отставлен от кафедры, а в 1657 г. посвящен в митрополиты г. Варны[526]. Возможно, Даниил полагал, что греческие епархии имеют при русском дворе преимущества по сравнению со славянскими, или хотел отметить, что уже бывал в России в качестве погоянинского архиепископа в конце 1651 г.[527] Митрополит Даниил преподнес государю резной крест, а царевичу Алексею Алексеевичу – мощи архидьякона Стефана. Македонский митрополит Никифор подарил царю также кипарисный, обложенный серебром, крест, мощи Григория Богослова, а царевичу Алексею – образ Спаса на престоле в серебряном венце, с затворами[528].

Определенные проблемы при анализе актов возникают с толкованием статуса архиепископа Кирилла, прибывшего из Успенского монастыря «г. Сикиза»[529]. В Путивле он назвался митрополитом[530]. В Москве же его представили царю как архиепископа. Архиепископ Кирилл привез с собой для подношения Алексею Михайловичу мощи первомученика архидьякона Стефана, росный ладан, мыло[531]. Интересно сравнить дары митрополита Кирилла с подарками греческого купца Христодула Иванова, который присутствовал на том же приеме в Кремле. Купец поднес государю «шандан хрустальной, оправлен золотом, с каменьи, с яхонтики червчатыми и с ызумруды; перстень золот с алмазы, дерево касия в 100 золотников, мыло еросалимское»[532].

Осенью 1659 г. был у государя на приезде «Погоянинского монастыря архиепископ Нектарий»[533] со спутниками. Он привез Алексею Михайловичу образ всемилостивого Спаса, образ святых верховных апостолов Петра и Павла, а также резной крест[534]. Описание приема во дворце не сохранилось.

В середине XVII в. русское правительство поддерживало активные отношения со многими православными монастырями Востока. Наиболее стабильные связи поддерживались с афонскими обителями. Монахи Святой Горы приходили в Москву регулярно, хотя интенсивность контактов зависела не только от внешнеполитической ситуации, которая временами препятствовала совершению дальних путешествий в российскую столицу, но и от экономических проблем, с которыми сталкивался тот или иной монастырь. В этом смысле судьбу русского Пантелеймонова монастыря можно считать наиболее показательной.