Третий фланг. Фронтовики из будущего - Федор Вихрев

Подробности об этом мы узнали от приехавшего к нам вечером шестнадцатого Ярошенко. Он же прояснил ситуацию с «Победой» – японцы вернули ее за слив информации по Перл-Харбору и своим шифрам в руках у американцев и с надеждой на дальнейшее сотрудничество. Корабль было решено до окончания войны посадить на грунт в бухте Владивостока, а затем перегнать в Ленинград и поставить как музей.

Восемнадцатого числа меня вызвали в штаб. Оказывается, приехал Астров по поводу своих «барбосов».

— Здравствуйте, товарищ Бондаренко.

— Здравия желаю.

— Благодаря вашим наброскам мы создали самоходку. Только вот выпуск пока организовать сложно. Дело в моторах. Этот четырехцилиндровый огрызок от «ГАЗ-11» пока выпускаться в хоть сколько-либо значащих количествах не может, а с «ГАЗ-ММ» получается совсем не то. Да и с выпуском пятидесятисемимиллиметровых пушек тоже не все гладко…

— Машина получилась хорошая! А насчет трудностей… А если расширить корпус под «ГАЗ-11»? Мне кажется, миллиметров двести должно хватить. И пушку в семьдесят шесть мм? Например, грабинскую?

— Я уже обдумал этот вариант. Машина потяжелеет килограмм на триста, чуть-чуть раздвинем в длину катки, то есть увеличим площадь гусеницы. Лишь бы коробка передач выдержала, — размышлял вслух конструктор.

— Должна выдержать, ведь масса вырастет не сильно, а момент и мощность позволят реже переключаться, — предположил я.

— Ждем от вас отчета по уже созданным машинам. Примерно через месяц ждите новый вариант. Еще готовим гаубицу на несколько увеличенном шасси. На первом варианте пока стоит спарка «ГАЗ-11», а вообще, хотелось бы получить туда сталинградский дизель с шестью цилиндрами. Одну машину обещаю вам вместе с новыми малышками.

— Спасибо, Николай Александрович! Очень на вас надеемся. А какая гаубица?

— М-30, шасси шестикатковое.

Мы тепло попрощались, а у меня в голове уже сложилась картинка: в корпус СУ-76М нашей истории поставлена М-30 и ЯМЗ-206. Получающаяся зверюга радовала душу.

А двадцатого пришел приказ грузиться в эшелоны. Путь предстоял неблизкий – в Мелитополь. На замечания Мындро, что у нас толком бригады еще нет, ответа не последовало. Выгрузившись утром двадцать пятого на станции под Ростовом, мы получили триста человек пополнения, большей частью из уже бывавших в боях, двадцать Т-34М1 с СТЗ и три Т-34М из Харькова. Тут же из реммастерских прибыли пять «ЗиС-5», только что прошедших «капиталку». Бригада росла, но до полного штата, предусмотренного нами, было еще очень далеко. Новости с фронта не особо радовали. Сухопутной связи с Крымом уже не было, правда, немцы застряли на Перекопе и уже четыре дня безуспешно пытались пройти первую линию обороны. На материке наши части медленно, с боями отступали под ударами двух танковых групп. Прорывов у врага не получалось, но и наши остановить продвижение немцев не могли.

Воздух морозный, обжигающий. Легкие непривычно свободно дышат. Непривычно потому, что в своем будущем я бегать не любила, вернее, не то чтобы не любила, а просто не могла. Одна треть легких была атрофирована и очень болезненно отзывалась на пробежки. Профессиональная болезнь пловцов. Конечно, никакая одышка не мешала мне, когда надо, пробежаться или спарринговать, но было все-таки больновато. А теперь – спасибо переносу, я дышу. И бегу. И в этом заключается мое небольшое счастье.

С недавнего времени я включила в свой распорядок дня усиленные тренировки. Чувство, которое я всегда называла «что-то обязательно случится», с некоторых пор усилилось многократно. С чем оно связано – я так и не определила. В общем, все складывается удачно – и смена руководства Центра – полковника Смилка поменяли на полковника Дендрука Виктора Селивановича, который тут же рьяно взялся за работу. В результате чего Центр увеличился почти в пять раз. И по преподавательскому составу, и по количеству «студентов». Нашлись и образцы немецкой техники и вооружения, нашлись свободные помещения для тренировок и размещения персонала – видно, до этого мужику не давали возможности развернуться, а тут, получив должность начальника Центра, понеслась душа в рай! Энтузиазм чистой воды, но масштабы – впечатляли. Личные отношения тоже вроде бы у нас с ним складываются нормально. Он просто не замечает, что я женщина. А меня это даже очень устраивает.

Ярошенко, вернее теперь просто Леша, мотается между Москвой – Ростовом-на-Дону – и черт знает где еще. Так что видеть моего будущего жениха мне представляется весьма затруднительно. Лишь бы жив был, а все остальное приложится… когда-нибудь… после войны.

Меня разбудили затемно. Я глянула на свои электронные часы и обалдела – три тридцать утра. Часики – это то, что я вопреки увещеваниям Ярошенко и здравому смыслу оставила. Во-первых – это далеко не женские часики, которых пруд пруди в каждом ларьке, черный плоский квадрат циферблата с белыми электронными цифрами в три ряда, водонепроницаемый корпус, непробиваемое стекло, браслет металлический с чернением – что еще девушке для счастья надо? А самое главное – батарейка еще будет работать лет пятнадцать! Стоимость часов была соответствующая, но могу же я позволить себе маленькие радости?!

Машина ждала у входа.

— Куда едем?

— В Саратовскую зону строгого режима.

— Э-э… зачем?

— Вот читайте!

На колени упала тонюсенькая папочка. Вы никогда не пробовали читать в машине, которая едет ночью по ухабам?

— Мы до Саратова на машине добираться будем?

— Нет, конечно, Ника Алексеевна. На поезде.

— Вот в поезде и почитаю. А пока я посплю, если вы не против?

Привалилась к окну. Шапку под голову. Типа, сплю. То, что за мной приехал не Ярошенко, уже наводило на весьма стремные мысли. Взяли меня затемно – все как в лучших детективных романах, везут на зону… но то, что меня везут не для того, чтобы оставить, — это тоже ясно. Зачем же? И «Дело» это опять же. Два листика – один анкета, второй исписан до половины. Странно это, очень странно… …Холодно. При минус тридцати не спасают даже шерстяные носки и теплый свитер, который я надеваю под тулуп. Несмотря на то что печку пытались топить, холод пробирал насквозь, не оставляя даже шанса согреться в насквозь промерзшем вагоне.

Тонкие листы бумаги… пальцы долго не хотели отделять их один от другого. Березин Иван Данилович. Год рождения 1896 – это ему сорок один плюс четыре, получается полных сорок пять лет. Много? Мало? Кто он, этот Березин… осужденный за сопротивление властям. На втором листочке тоже мало понятного. Чего он сопротивлялся, и что мне с этого…

— Ващенко.

— Да, товарищ политрук.

— Ты… на словах можешь объяснить, чтоб до меня дошло, а то я в этих закорючках потерялась совсем.

— Тут история такая… товарищ политрук, можно сказать – странная. Сын у этого Березина девятнадцати лет. Влюбилась в него девчонка, а он ей… вроде бы не ответил взаимностью – она обиделась и написала на него донос. Взяли его. Но не в этом дело – в том, что с девушкой и парнем разобрались быстро… это понятно. Любовь, обида… дело молодое… дурное. Но пару суток держали, конечно, пока разбирательство шло, а как освободили – за ним отец и пришел. Этот самый Березин И.Д. А пока документы оформляли, увидел кто-то его из стариков, а Березины эти отдельно жили, на глаза людям не часто показывались – ну и сказал, что, мол, помню тебя, как ты белым служил. А Березин – тоже на язык остер оказался. Слово за слово… местный оказался отцом милиционера – началась драка. Вот этот Березин и отправил в госпиталь аж восьмерых. В том числе и пятерых НКВД-шников, что на драку выбежали. Вот так… Посадили его… и сына заодно. А тут как разнарядка пошла, что тех, кто боем необычным владеет, надо на учет ставить, — так про Березина и вспомнили.

— А я тут при чем?

— Так бой его от самбо сильно отличается… вот и решили, чтобы вы посмотрели… мало ли что… может, и не стоит он ничего.

— Если в одиночку восьмерых разметал – значит, стоит. Ладно, посмотрим… А пока можешь чаю принести?

— Конечно, товарищ политрук!

Зона производила удручающее впечатление. Бараки, колючая проволока, ветер, пробирающий насквозь, снег почти по щиколотку. Бело-черно-серые люди и такой же мир.

Я не общалась с начальником лагеря – все взял на себя лейтенант Ващенко. А что мне с ними говорить? Я и так не люблю общаться, а тут еще и надо кого-то из себя строить… я – человек маленький… пусть чекист сам разбирается, кому и куда надо, а я просто постою рядом…

Наконец приветствия и объяснения закончились… вроде бы. Идем смотреть на нашу зверушку. Вышли во внутренний двор.

— Товарищ политрук, — Ващенко показал на мужика, стоящего между двух вертухаев, — вот он.

— Ну и? — Мужик… так себе. Средний рост, не красавец, обритый наголо, в ватнике. Стоит, насупленно на нас смотрит. А мы на него.