Агитбригада - А. Фонд

— Ну как так может быть⁈ — воскликнула Нюра.

Я подошел к девушкам, которые как раз пили на завалинке кофий.

— Вполне может быть, — сказал я, — цепочка совпадений. После того, как воробьи нагадили на него, он отмылся в бочке с водой, а нужно было идти в баню. Бани у нас нету. Вот запах и остался.

— И что? — не поняла Люся.

Все уставились на меня.

— А то, что все мыши и крысы, видимо, на этот запах так реагируют. Вот и нападали на него.

— Да не может такого быть! — возмутилась Нюра, — сказки рассказывай.

— А почему тогда в конюшнях хозяева вешают труп сороки под потолком?

— Суеверия, — фыркнула Люся.

— А вот и нет! — пожал плечами я, — труп сороки выделяет какие-то вещества, которые отпугивают ласку и куницу.

— Враки! — не сдавалась Люся.

— Мы на уроке природоведения изучали, — сказал я (хотя я точно не знал, как этот предмет назывался в школе, может биология, а может как по-другому).

Но девушки не стали поправлять меня, а наоборот — задумались.

— Аааа… вот ты где! — сказал Гудков, увидев меня во дворе, — смотрю, ты уже выздоровел?

— Не совсем. Но уже ходить потихоньку могу.

— Тогда сходи к Сомову и скажи ему, что мы сегодня в пять часов в клубе для сельской молодёжи будем агитлекторий проводить на тему «Исторический ли факт — гонение на христиан при Нероне?». А потом Нюра с девушками проведет беседу «Женщина и религия». И в это время парни будут свободны. Так он может подойти, и мы все вместе подумаем, как коммуну организовывать и колхоз. Понял?

— Понял, — сказал я.

— Но Макар, Гена ещё болен, — вступилась за меня Клара.

— Ничего страшного, Кларочка, — хрипло сказал я, — одну ведь работу делаем. Борьбу с отжившими идеологиями постоянно вести среди населения надо. Болеть некогда.

И я пошел в село.

На самом деле, мне нужно было поговорить с Сомовым, раз я Серафиму Кузьмичу пообещал.

Погода начала налаживаться. Солнышко припекало, стало даже жарковато. В прозрачном воздухе носилась паутина, деревья стояли почти голые, но кое-где еще желтела листва. Пахло грибами и опавшими листьями, после спёртого воздуха моего временного жилища, дышалось легко и свободно.

До двора Сомова я добрался довольно быстро и вошел внутрь.

— Герасим Иванович! — закричал я.

— Что случилось? — из дома вышел хозяин.

— Нам надо поговорить, — сказал я и посмотрел на Серафима Кузьмича, который стоял между нами.

Глава 12

— О чем? — удивился Сомов, но сразу же лицо его посветлело, — А, так ты же из агитбригады? Это Гудков тебя прислал?

— Да, — сказал я, решив, что легче начать издалека, заодно и задание начальства выполню, — сегодня в пять часов в клубе будет лекция Зубатова, а затем Нюра останется для беседы с девушками. А с парнями Гудков предлагает обсудить, как вы будете организовывать коммуну и колхоз.

— О! Хорошее дело! — расцвёл Сомов, — тогда передай Макару, что я буду. Обязательно буду! Да, молодец Гудков, молодец. Хорошо, как удумал! И Лазарь придёт, только опоздает немного.

— Понятно, — ответил я, мучительно раздумывая, как сообщить Сомову секрет прадеда. Вчера я продумать и отрепетировать не смог, заболел, температурил, а сегодня Гудков времени не дал.

— Ну ладно, паря, беги тогда к своим, а я пойду в поле, — кивнул мне Сомов и приготовился уйти.

Серафим Кузьмич взволнованно взглянул на меня и рыкнул:

— Да скажи же ты ему!

— Сейчас! — брякнул я на автопилоте.

— Что ты говоришь? — обернулся ко мне Герасим Сомов.

— Герасим Иванович, я вам ещё кое-что сказать должен, — замялся я, но решил импровизировать, раз так.

— Чего?

— Мне нынче сон приснился. Странный, — начал я торопливо, — приснился ваш прадед, который просил передать, что у вас во дворе зарыты деньги от вашего отца, деда и прадеда.

— Бред сивой кобылы! — возмутился Сомов, — пьяный, что ли? А ещё комсомолец!

— Скажи ему, что, когда он был маленьким, у него была деревянная лошадка, которую звали Манюша! — взволнованно сказал Серафим Кузьмич.

— Он много про вас говорил, — скороговоркой продолжал я, — например, в детстве у вас была деревянная лошадка, которую звали Манюша…

— Я не знаю, откуда ты узнал это. Может баба моя сказала, но ты меня на арапа не возьмёшь, паря, — с еле сдерживаемой угрозой в голосе сказал Сомов, — иди-ка ты по-хорошему отседова. Я только из уважения к Гудкову сейчас тебе рёбра не пересчитал!

— Скажи, что в детстве он разбил праздничную чашку отца и черепки под крыльцо спрятал! — почти выкрикнул Серафим Кузьмич.

— А ещё вы в детстве разбили чашку отца и спрятали черепки под крыльцом, — повторил я.

— И скажи, что прабабка Марфа его лёпушкой называла! Этого вообще никто не знает.

— А прабабка Марфа вас лёпушкой называла, — как попугай послушно повторил я.

Если Сомов ещё сомневался, то при последних словах он вздрогнул:

— Ч-что? — прохрипел он, беспомощно глядя на меня. — К-как же так?

— В общем слушайте, — я пересказал, где искать бочонок с деньгами.

— Этого… не может быть… — Сомов растерянно провёл ладонью по лицу и посмотрел на меня слезящимися глазами.

— Я не знаю, что вам ответить, — развёл руками я, — такой вот сон внезапно приснился. Серафим Кузьмич, ваш прадед, сказал передать вам это. А правда это или нет — я не знаю. Можете сами вырыть яму и посмотреть. Может быть это просто сон и совпадение только…

— Кхе! — недовольно кашлянул прадед Сомова.

— Но думаю, что сон вещим был…

— Да уж, — пробормотал Сомов, нахмурясь и о чём-то мучительно размышляя.

— Ну, я тогда пойду, — сказал я.

— Постой, — окликнул меня Герасим и в его голосе я уловил нотки сдерживаемой тревоги, — ты это, никому не говори только. Лады?

— Да я и сам хотел вас просить об этом, — кивнул я, — я же в комсомол скоро вступать собираюсь. А вы же сами понимаете…

— Это да, в комсомол тебя с такими снами точно не возьмут, — хохотнул Сомов, но тон его был уже спокойным. — Замётано!

С этими словами он вернулся в дом, а я вышел на улицу.

— Погоди! — сквозь ворота просочился Серафим Кузьмич и торопливо сказал, — спасибо тебе, Геннадий. Гераська таки поверил! Вон пошел к клуне. С лопатой. Ещё раз спасибо. Пойду я, приглянуть надо.

С этими словами он растаял в воздухе. А я закашлялся и пошел по дороге.

Было как-то непонятно: с одной стороны, гордость и радость, что помог. А с другой стороны, какая-то досада царапала внутри. Призрак сказал спасибо. И всё. А где фанфары? Где восхищённые девушки, которые должны бросать чепчики?

Ну ладно, это я с двадцать первого века, потому такой меркантильный, видимо.

Дорога от двора Сомова сбегала сперва с пригорка, а затем, сделав небольшой поворот, уходила влево. К развилке. Оттуда было два пути — можно было пойти по хорошей дороге, мощенной камнем, но так было дольше. А если напрямик, то дорога не ахти, грунтовая. Вся в ямах и колдобинах, зато почти в два раза быстрее. Нужно ли говорить, какой именно путь выбрал я.

Я шел напрямик, подставляя лицо последним теплым лучам, и размышлял, что делать с едой. Вчера есть не хотелось, да и Клара малиновым вареньем обкормила. Но сегодня я ещё даже не завтракал. Давиться плесневелым хлебом — ну такое себе. Сидеть впроголодь для молодого растущего организма пятнадцатилетнего мальчишки — совсем не вариант. А денег нет. Возможности подзаработать — нет. Воровать я не хочу. Да и не умею. И вот что мне остается?

А остается только одно — нужно использовать свою способность и заработать денег или еды. Отсюда вопрос — как уговорить Еноха помочь? И что эдакое выдумать, чтобы получить хоть какой-то доход?

Я так задумался, что чуть нос-к-носу не столкнулся с Анфисой.

— Привет! — сказал я, рассматривая её лицо.

Была она бледной, лицо осунулось, под глазами залегли тени.

— Здравствуй, — прошелестела она и перекинула толстую косу с одного плеча на другое.

— Ну как ты? — спросил я.

— Да ничего, — понурилась Анфиса, — сейчас меня почти не трогают. Общаться не общаются, но и не высмеивают, зато.

— Уже хорошо, — сказал я, — ты всё-таки подумай, Анфиса, может быть тебе действительно стоит с агитбригадой уехать? Немного поколесишь с нами, а потом в городе останешься. Работу в любом случае там найдёшь, рабочие руки везде пригодятся.

— Я уже думала об этом, — она впервые взглянула мне прямо в глаза. — Но пока не могу. Знаю, что дура я, но всё жду, надеюсь,