Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Но мне не помогла и молитва дервиша. Я старался не думать о Гюллюгыз, но мысли о ней ни на минуту не покидали меня. Я вспоминал все наши разговоры, встречи, нашу клятву. Пусть она нарушила ее — я верен клятве, и я буду любить Гюллюгыз до конца своих дней. Проходили недели, а я продолжал жить воспоминаниями о встречах с любимой. И даже находил утешение в том, что страдаю и мучаюсь от верности возлюбленной, которой забыт. Я жил в придуманном мною мире, а реальный мир казался мне далеким и призрачным.

Однажды я задержался над обрывом под старой алычой, надеясь увидеть свою любимую Гюллю. Но чуда не произошло, и я вернулся домой. Отец курил самокрутку. Мать приготовила чай, и только я подогнул колени, чтобы сесть рядом с отцом на палас, как она взяла меня за руку и, словно тяжелобольного, повела к низкому столику, за которым я обычно делал свои уроки.

— Возьми бумагу и чернила, — сказал отец.

Я удивленно посмотрел на него.

— Не сочти за труд, сынок. Напиши письмо в Баку моему брату Мамедъяру.

Мать молча поставила передо мной чернильницу, положила ручку. Отец продолжал курить перед пиалой с дымящимся чаем. Наконец он выбил мундштук, продул его и положил в карман.

— Пиши, сынок! «Дорогой и незабываемый брат Мамедъяр! Еще хочу тебе сообщить, что…»

Я удивился: разве он уже что-нибудь сообщил?

Отец рассмеялся:

— Ты, верно, думаешь, что только один и умеешь писать? Это мое третье письмо твоему дяде. Первое я отослал из Уза, второе из Гызылджика, а третье пишешь ты! — Задумался и стал диктовать. — «Еще хочу тебе сообщить, что недоволен тем, что удалось мне сделать. И это имеет причину. Дело в том, что люди наши либо слишком молоды, либо пришли к нам совсем недавно, и опыта работы у них нет. Дашнаки в Зангезурском уезде имеют своих людей в каждом армянском селе. Представителей группы «Гуммет» в мусульманских селах почти нет, как и большевиков в армянских. Слава аллаху, мусаватистов в наших краях тоже мало. Хоть и мешали нам дашнаки, мы все-таки встречались с аксакалами из Пырноута и Уза. Мусульманским и армянским аксакалам удалось миром решить споры и не допустить кровопролития. Большую помощь в улаживании споров оказывают рабочие, вернувшиеся с бакинских нефтепромыслов. Там, где есть рабочие, скандалы не возникают. Наши товарищи часто бывают в соседних селах, беседуют с тамошней беднотой, но помогает это нашему общему делу мало. Осложнения возникают еще и потому, что люди напуганы, боятся новых перемен, никому не верят. Да и дашнаки подстрекают местных армян против мусульман. Солдаты-армяне, вернувшиеся домой, стремятся попасть в армию известного тебе паши́, в которой уже несколько тысяч человек. Они ждут только команду, чтоб начать резню мусульман. С другой стороны — в Джульфу и Ордубад вступили османцы. Если начнут резню мусульман, османцы пойдут с ножами по армянским селам, и кровь людская потечет как вода. Не знаю, как быть. Очень прошу тебя, дай совет! Поспеши с ответом, не то будет поздно. Передай привет товарищам и посоветуйся с ними. Письмо посылаю с верным человеком. Остаюсь твой брат Деде».

УПРЕКИ МАТЕРИ

В начале апреля три дня бушевала метель. Снег валил беспрестанно. Скот оставался в хлевах, но кормов не было. Ни клочка сена, ни соломы.

В один из таких дней отец и мать повздорили: посыпались упреки матери, и лишь изредка, прерывая молчание, отец хмуро бурчал: «Проклятье шайтану, проклятье шайтану!»

Вообще-то мать была терпеливой, сдержанной женщиной. Видимо, ее терпение иссякло. Одиннадцать лет она ждала отца из Баку. Но вот он дома, однако жизнь наша не слишком изменилась за эти полтора года, что отец с нами. Первое время он почти всегда был с нами, с удовольствием занимался хозяйством, не отходил от матери ни на шаг, но последнее время неделями пропадал в окрестных селах, а когда бывал дома, то к нему постоянно приходили люди и они подолгу о чем-то говорили. По-прежнему хозяйство держалось на матери, и она работала с восхода до заката не разгибая спины. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, было письмо, которое отец продиктовал мне. В нем он сам признавался, что занят не домом, а какими-то посторонними делами.

У матери звенел от напряжения голос, когда она упрекала отца:

— Послушай и ты меня наконец! Я долго молчала, ждала, а вдруг ты найдешь время подумать о нас. Но нет, тебя больше волнуют нужды посторонних людей, как будто, кроме тебя, некому о них позаботиться! В селе пятьсот домов, а таких, как ты, только один! Теперь я понимаю, почему ты долго не возвращался из Баку, даже письма посылал редко. Так вот, сын Атакиши! До сих пор ты слушал кого угодно, теперь — хоть раз в жизни — выслушай меня! Моя судьба меня не волнует, разговор не обо мне. Но ты обязан подумать о собственном сыне. Когда нечего будет есть, никто не принесет тебе даже один чурек. Деньги, что ты заработал в Баку, давно кончились. Все, что было возможно, я продала. Зерна у нас едва ли на месяц. Масла нет ни грамма. Последний круг сыра мотала мы уже начали есть. Весь наш скот — кожа да кости. Кто много посеял, тот много и собрал, сараи их полны соломой. А что может быть у нас, если, кроме разговоров, ты ничего не сеял и не жал?

Мне было жаль мать. Я понимал ее состояние. Отец молча ходил по комнате, а потом остановился:

— Ты во всем права, Нэнэгыз. Бедняжка, с тех самых пор, как ты вышла за меня замуж, у тебя не было светлого дня. Я прошу у тебя за все прощения. — Мать недоверчиво взглянула на отца, а он, через силу улыбнувшись, закончил: — Но теперь, обещаю тебе, все у нас будет хорошо.

Мать только махнула рукой:

— Говоришь ты хорошо, будто Коран читаешь, а что будет — посмотрим!

Отец снова мерил шагами комнату, погрузившись в нескончаемые думы, лицо у него хмурое, взгляд сосредоточенный.

Во дворе залаяла собака. Я выбежал из дома. У ворот стоял мой школьный учитель.

— Ты мне нужен, Будаг, — сказал Эйваз-муэллим.

Я придержал собаку и пригласил учителя в дом. Эйваз-муэллим держал под мышкой большой сверток. Несмотря на приглашение отца и матери, учитель не сел.

— Прошу прощения, если помешал.

Его заверили, что приход учителя — большая радость в доме.

— Я знаю, что ваша семья, как и многие другие, переживает тяжелое время… засуха… неурожай… Уповая, на