История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо

Ликвидация русских пленных, добивание раненых солдат на поле боя и массовые расстрелы в качестве возмездия были, без сомнения, обусловлены расистскими установками, прочно внушенными солдатам армии вторжения. Им при каждом удобном случае объяснялось, что они должны бороться «против враждебной расы и носителей низших культур». Командование армии позаботилось о том, чтобы вызвать у собственных солдат «здоровое чувство ненависти» и подавить возможное проявление «сентиментальности и милосердия» в борьбе. Хотя на каждого из немецких солдат эта пропаганда подействовала по-своему, в разной мере, все они едва ли принимали во внимание право вражеских пленников на жизнь.

Историк Феликс Ремер на основе всех имеющихся в распоряжении немецких источников впервые исследовал эскалацию насилия на Восточном фронте. Он установил, что апогей насилия пришелся на первые недели войны с Россией, чтобы временно стихнуть поздним летом и осенью. Во время зимнего кризиса в 1941-42 годах количество эксцессов по причине ожесточенного характера ведения войны снова возросло. Когда Восточная армия вынуждена была хаотично отступать, военнопленные часто расстреливались сразу по несколько человек, так как вывезти их было невозможно. До конца войны снова и снова чередовались фазы актов неконтролируемого насилия и взвешенного поведения. Хотя убийства пленников на поле сражения все же никогда полностью не исчезали из повседневности той войны. Немцы и русские воспринимали войну как борьбу не на жизнь, а на смерть «вне рамок традиций и норм законов». И если воюющие стороны на североафриканских и западноевропейских полях сражения еще придерживались международно-правовых норм, то на Восточном фронте нормы эти в значительной степени были отменены вследствие так называемой борьбы мировоззрений. Поэтому армейское руководство по обе стороны линии фронта предпринимало лишь робкие и единичные попытки ограничить эскалацию насилия. Впрочем, когда немцы в ходе войны уяснили, что «подстрекательство» войск к осуществлению на практике расового учения и акции устрашения приводило только к усилению сопротивления Красной армии, были предприняты попытки приостановить неконтролируемое насилие, — конечно, с разным успехом на разных территориях и в разное время. В конечном счете в начальной стадии кампании обе воюющие стороны настолько замарались в крови, что «возвращение к формам „нормальной европейской войны“ было исключено, как бы этого ни хотели обе стороны конфликта», — рассуждает историк Феликс Ремер. Хотя имеются и многочисленные свидетельства о проявлении человечности и милосердия в этой войне, несомненно, что до мая 1945 года не только в воскресных речах некоторых национал-социалистических руководителей, но и, что важнее, в умах солдат по разные стороны фронта не прекращалась война мировоззрений.

Одним из самых крупных немецких преступлений, в которое в России был вовлечен и вермахт, было, без сомнения, убийство евреев. В течение первых двенадцати месяцев операции «Барбаросса» было убито примерно 900 000 евреев, из которых 500 000 в районе боевых действий армии. Массовые убийства совершались в несколько фаз. Сначала была, очевидно, запланирована ликвидация лишь еврейско-большевистских кадровых работников. В июле 1941-го национал-социалисты дошли до решения убивать всех еврейских мужчин, а начиная с августа 1941 года — также женщин и детей.

Впрочем, только относительно малая часть еврейского населения была расстреляна силами вермахта, вероятно, около 20 000 человек. 707-я пехотная дивизия была единственным оперативным соединением, которое организовывало «самостоятельно и систематически массовые бойни евреев со стотысячными жертвами», — утверждал историк Кристиан Герлах. Только осенью 1941 года подразделения дивизии уничтожили более 10 000 евреев. Командующий дивизией генерал-майор Бехтольсхайм[78], фанатичный антисемит, издал 19 октября 1941 года следующую директиву: «Евреи — это наши смертельные враги. Они — не люди в европейском культурном смысле, а в юности воспитанные преступники, с детства обученные издевательствам. Эти чудовища должны быть уничтожены». Бехтольсхайм не был, конечно, в своем крайнем антисемитизме типичным генералом вермахта, а 707-я пехотная дивизия отнюдь не была средним в этом смысле подразделением. Хотя вермахт при массовом уничтожении евреев выступал отнюдь не как преступник, тем не менее это не может скрыть тот факт, что армия поддерживала холокост, помогая при транспортировке своими заградительными отрядами, при печати объявлений или выставлении часовых карательным отрядам СС. Бруно Менцель, солдат 281-й охранной дивизии, рассказывал в интервью ZDF о том, как его батальон принимал участие в убийствах евреев в белорусском местечке Крупки, к северо-востоку от Минска. «Накануне вечером пришел наш командир взвода и сказал: „Завтра у нас, ребята, трудное задание. Тот, кто не хочет в этом участвовать, может не участвовать“. Никто не встал и не сказал: „Я не участвую“. Это было бы проявлением трусости перед врагом. Никто вообще ничего не сказал. Ночью в два часа началась тревога, и весь этот город Крупки был оцеплен нашими подразделениями, и в 8 часов утра прибыл офицер СС с двумя людьми и объявил повсюду, что евреи должны были явиться на рыночную площадь с целью дальнейшей эвакуации. Мы ходили по домам и говорили: „Выходите! К рыночной площади, к рыночной площади“. Они могли взять с собой все, что они могли унести. Во второй половине дня все шли по шоссе до убранной пашни. И вдруг прозвучало: „Всем стоять! Солдаты, на расстояние!“ И тогда они должны были встать перед глубокими рвами. Каждый раз десять евреев должны были снять верхнюю одежду, получали выстрел в затылок и один за другим кувырком летели в котлован. Их расстреливали не останавливаясь».

Сотрудничество СС с армией всегда проходило без осложнений. Особая группа «А» в октябре 1941 года даже смогла рапортовать о том, что сотрудничество с 4-й танковой группой под командованием генерал-полковника Гепнера было очень тесным и даже сердечным. Собственно, договоренности, достигнутые перед началом операции «Барбаросса», предусматривали то, что отряды СС только в особых случаях могли исполнять свои карательные функции в районе боевых действий армии. В этой зоне, которая простиралась почти на 200 км в глубь тыла, полномочия командования вермахта были не ограничены. Но генералы, казалось, рассматривали убийства мужчин-евреев как желанный вклад в оборону оккупированных территорий. Таким образом, они позволяли оперативным группам СС следовать за передовыми отрядами танковых частей, чтобы они после занятия русских городов и деревень могли приступить к массовым убийствам.

Убийства евреев приняли в области боевых действий 6-й армии ужасные размеры. Это объяснялось, с одной стороны, тем, что район ее боевых действий охватывал несколько крупных украинских городов, в которых, несмотря на бегство и эвакуацию, все еще оставалось большое количество евреев. С другой стороны, генерал-фельдмаршал Вальтер фон Райхенау занимал решительно национал-социалистскую, антиславянскую и антисемитскую позицию. Он был совершенно своеобразным человеком, мнение которого не по всем пунктам совпадало с национал-социалистским руководством. В 1939 году он даже активно протестовал против французской кампании и также был в контакте с Карлом Герделером. Честолюбие и его политические убеждения в России, конечно, привели к тому, что он неудержимо и решительно способствовал убийствам евреев.

В районе боевых действий армии Райхенау произошел особенно ужасающий пример взаимодействия боевых групп и вермахта. Начальник гарнизона Белая Церковь в Украине отдал в середине августа приказ явиться в комендатуру примерно 800 местным евреям. Тайная военная полиция передала их группам СС, и те ликвидировали их. Солдат Франц Колер стал случайным свидетелем тех событий. «Я увидел это и подумал: „Зачем это люди там впереди делают кувырок? Делают кувырок и исчезают“, — вспоминает он в интервью ZDF. — „Там стоит ряд из нескольких человек, которые делают одновременный кувырок. Что это?“ — об этом я думал. Я подошел поближе, до тех пор, пока не рассмотрел, что они были расстреляны и лежали в яме. Я не мог поверить в это. Там были женщины, детей не было. Я сказал себе, но так же не бывает. Мы же не убиваем гражданских. И я тогда пошел туда. Я обратился к одному часовому СС, который тоже до этого принимал участие в расстреле. Он был моего возраста или немного младше меня. Я говорю: „Что все это значит? Что вы здесь делаете?“ — „Выполняем приказ фюрера“, — ответил он. „Да такого быть не может“, — возражаю я. „Но у нас есть приказ расстреливать всех евреев“. Я говорю: „Исключено!“ — „Но это так.“» — «Этого я никогда не забуду, — рассказывает далее Франц Колер. — Там были пожилой мужчина и две женщины. Должно быть, это были его дочери. Их осталось трое. Он взял женщин за руки, а потом пришел эсесовец и расстрелял их из пистолета. Выстрелом в затылок. Сначала дочерей, а он продолжал держать их за руки. А потом очередь дошла и до него».