Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина

С Мишенькой мы встречались потом ещё несколько раз, но прийти в психушку я больше не согласилась. Потом наступила зима, встречаться в парке стало холодно, а больше нам было негде. Как-то Мишенька в очередной раз уговаривал меня прийти на дежурство. Я снова отказалась, и он закатил страшную истерику на тему: «ты ничего не готова сделать ради меня!» Этим своим совсем не мужским проявлением он навсегда стёр себя из моего сердца.

Когда-то я всерьёз переживала на эту тему. Почему, мол, всё так грязно и мизерно? Почему любишь непременно «не тех», и чувства скоро уходят, оставляя тоскливую пустоту в груди, и её немедленно приходится заливать новыми чувствами, в которые уже не особо веришь, понимая их скоротечность? Почему не сложилось всё правильно, как в красивом романе — благородно, возвышенно, а, если физически, то, уж конечно, навсегда. Плохое воспитание? Трудное детство? Врождённая бездуховность? Нет, всеми этими общепринятыми атрибутами оправданий я никогда не отличалась. Тогда, что же? Почему даже самые серьёзные вещи происходят в моей жизни сумбурно, нелепо, так, будто бы и не со мной… Почему однажды утром, глядя на сложившееся, неприменно подумаешь: „Боже, куда я попала?! Для этого ли ты создавал меня?” И бежать, ломать, ссориться…

— Всё потому, что ты слишком большое внимание придаёшь собственной персоне! — поучал меня когда-то Свинтус. Ещё до того, как моё нытьё ему надоело, и наши разговоры обросли коростой непонимания.

Я усиленно пыталась требования «своей персоны» не замечать и высмеивать. От этого становилось ещё больнее и противнее, требований и претензий становилось всё больше. А потом поняла — надо успокоиться. У всех так, и ничего с этим не поделаешь… Время раскрепостило нас и открыло замечательную возможность — возможность быть самими собой. Человек в юности — всегда зверь. Встретились, принюхались, расстались. Нормальная тактика общения. И не грязь это вовсе — дань природе. Нет, есть, конечно, некоторые индивидуумы, которые переросли уже своё животное начало. Но мне до них далеко. В просветлённые меня никогда не тянуло.

А что касается потери девственности, так у меня ещё вполне цивильно всё прошло. Половина современниц, решив избавиться от груза невинности, грубо и мимоходом отдавалась первому встречному: «просто со знакомым я бы стеснялась, вдруг не так себя поведу, а он разочаруется или расскажет ещё кому». А одна девочка, не буду говорить, кто именно, спустя много лет с гордостью рассказывала о своей девичьей самоотверженности: тщетно пытаясь стать женщиной со своим любимым, она вконец отчаялась (у них отчего-то не получалось ничего), пошла дома в ванну, взяла ножницы и … И ничего ей за это потом не было. Никаких болячек, никаких претензий, никаких сожалений об отсутствии романтики. Наоборот, гордость: облегчила, мол, возлюбленному задачу. Они потом три года ещё встречались и трахались самозабвенно и здорово, и даже поженились потом. И его ничуть не смущало, что первым мужчиной у его невесты были ножницы. А потом, спустя год семейной жизни, стало вдруг смущать. «Нинель, ты меня подавляешь!» — говорил он ей, — «Ты всё решаешь сама и за меня! Ты превратила меня в тряпку!» А Нинельке не хотелось, конечно, с тряпкой жить, и она страдала от таких его признаний ужасно. В общем, отмучались до развода. А она мне потом всё это рассказывала и переживала: «Я на него лучшие годы потратила! Я ж до двадцати двух лет ни на кого, кроме него, не смотрела. Я так ему верила, как никогда теперь поверить не смогу». Она вообще жуткая максималистка, наша Нинель.

… «Ну что, колоться будешь?» — от Карпуши снова приходит мессага, — «Пойдём пыхнем, расскажешь, что тебя на уничтожение Рукописи сподвигло…»

Читаю сообщение. Слышу, как незаметно подкравшийся Вредактор фыркает — коротко, возмущённо, трагически…

И откуда у Вредактора такая дурацкая привычка — читать все тексты на наших экранах? Читает, потом три дня за сердце держится, переживает о моральном облике редакции. Поберег бы себя — не читал бы. Вредактору пятьдесят шесть лет, и его представления о морали делают его сердце абсолютно уязвимым. Он постоянно из-за нас переживает. А из-за меня, Карпуши и Сонечки — особенно. При этом он до сих пор ни разу не завёл с начальством разговор о нашем увольнении, хотя нашу вредоносную троицу на работу взяли без его ведома. Мы досталась «Женским Факам» в наследство от закрытого учредителями дружественного издания. Тот журнал сочли несвоевременным, и часть коллектива перевели на другой проект — прямо в лапы к Вредактору. При этом наша творческая специфика никого не волновала. Ну и что, что Сонечка собиралась работать корректором в молодёжном модном проекте? Теперь пусть переквалифицируется на женские истории, и баста.

Впрочем, новой работе мы пошли на пользу. Именно с нашим приходом, логотип журнала несколько видоизменился, и издание начало считаться концептуальным. Правда Вредактор считает, что это его Вредакторская заслуга. Нас — наркоманов, развратников и извращенцев — он никак не может заподозрить в принесении пользы. Мы давно считаем, что он держит нас в редакции ради того, чтобы было о чём пострадать вечерами.

— Не коллектив — бордель вперемешку с бараком… — всхлипывает он, гордясь в тоже время своею тяжелой долей. А жена его жалеет, и понимает. И от этого им делается счастье. Вредактор и при нас пытается жаловаться:

— Господи, ну Марина, ну как вы разговариваете? Я удивляюсь, как вас ещё в приличных фирмах принимают.

— Принимают просто офигительно, господин Гла Вредактор. Кормят, пОют, ещё приглашают. А что? Хотите, вас собой возьму?

— Ох, у меня своих дел хватает, — квохчет возмущенный Вредактор, — Бесфамильная, чем вы занимаетесь на рабочем месте? Снова Галкиной сердечки с поцелуйчиками шлёте? Вы же взрослые женщины… Постеснялись бы хоть меня, старика…

Отчего-то Вредактор был уверен, что мы с Сонечкой и Нинелькой развратные лесбиянки. Может, оттого, что иногда мы обменивались виртуальными поцелуйчиками — просто так или в благодарность за какую-нибудь классную идею. Может, из-за того, что у Нинель есть дурацкая привычка приглашать меня с собой в туалет.

— Пойдём, посторожишь! — приглашает она громогласно, что на самом деле значит — пойдём, подержишь сумочку, а потом постоим, покурим, очередными сплетнями поделимся.

Сонечка в туалет ходит одна, но зато на каждом перекуре пропадает часами и довольно громко, не стесняясь распахнутой над нами форточки Вредактора, делится очередными своими удачами и промахами.

Сонечка и вправду страшная развратница. У них с Нинелькой сложились похожие судьбы. Обе рано и неудачно выскочили замуж. Возможно, они потому друг друга и не терпели, что к одним и тем же вещам относились настолько по-разному. Нинель скорбела и была переполнена образом «одинокой женщины, которая никому не верит», Сонечка была счастлива возможностью не хранить никому верность и навёрстывала упущенные в замужестве возможности. Ничуть не смущаясь, она рассказывала всем и каждому о своих похождениях и страшно гордилась, что в свои «тридцать с гаком» всё ещё пользуется повышенным спросом.

— И у мужчин, и у женщин, и у старых и у молоденьких совсем, — горделиво признавалась она, и всем нам становилось понятно, что Сонечка действительно сильно «не в себе». — Жизнь — штука непредсказуемая, — оправдывалась она. — Пока даёт, надо брать от неё всё… Вот я во времена замужества так не думала, и зачахла совсем. А теперь — расцветаю.

В этом смысле Сонечка меня никогда не понимала, и негодовала от моей политики отношений с клиентами.

— Ты просто крутишь динамо! — возмущалась она, — Улыбаешься, вертишься… Люди рассчитывают!

Сама Сонечка пустых надежд клиентам не даёт никогда, считая это признаком дурного тона. Все поданные ею знаки многообещающи, и она по-царски щедро выполняет свои обещания.

— Не даю я никаких поводов, — отбрыкивалась от Соничкиных обвинений я, — Совместное распитие спиртных напитков вовсе ничего не обозначает. Да если хочешь знать, большинству мужиков возможность поплакаться в жилетку значительно нужнее. Секс-партнёрами современные обеспеченные мужчины уже пресытились. У них теперь дефецит задушевных разговоров и искренних отношений. И тут такая появляюсь я! — так я говорила обычно, когда переставала уже оправдываться, а начинала просто кривляться, — Специалист по задушевным разговорам и взаимопониманию… Ну, как тут им, бедненьким, пару статеек у меня не заказать?

— Кошмар! — серьёзно осмысливала происходящее Сонечка, — Марина, ты дружишь за деньги. Это отвратительно! Ты — просто моральная проститутка! — потом добавляла весело, — Ты — моральная, а я — аморальная. Вот так коллективчик! — хохотала она уже громко и от души.

Не знаю уж, кто из нас прав. Наверное, обе. Обе честно спим с теми, с кем хочется. Просто мне хочется далеко не с каждым.