История про одолженную жизнь. Том 3 (СИ) - Иванов Александр Анатольевич

Черное — однозначно мне к лицу!

Уверен, что Ию непременно бы порадовал мой сегодняшний прикид. Ия…вчера вечером я получил от нее сообщение, полное соболезнований, а также: «я соскучилась по тебе…» и много-много грустных смайликов. А уж как соскучился по ней я — это вообще никакими словами не передать, ведь Ия для меня не просто лучик света в этом царстве вечного мрака… Я влюблен в нее, чего уж тут скрывать.

— Да, мама! Я уже собралась и готова ехать…, — ответил я и взглянув в зеркало на вошедшую, заметил, что матушка была одета совершенно повседневно, — а разве ты не собираешься посетить похороны…дядюшек?

— Увы и ах, — развела она руками, — я что-то нехорошо себя сегодня чувствую. Мы с твоим папой решили, что я поеду в Имение, но вот отпевание, пожалуй, пропущу…ты же знаешь, как душно бывает в нашей церкви — это вредно для твоего брата. Может быть…может, посещу непосредственно похороны, но не уверена пока. Таким образом я доверяю тебе представлять нас обеих.

— Конечно, мам, — ответил я, изобразив на личике искреннюю улыбку, — твое здоровье и мой брат важнее, а с дядюшками ты всегда можешь попрощаться и позднее, если, конечно, у тебя есть, что им сказать…

«Матушка», взяв в руки черный платок, самолично повязала его на мою голову.

— Пойдем, — сказала она

— Секундочку, мам…, — ответил я и обратился к главной горничной, протянув той видеофон, — Мария, сделай мой виртуальный снимок, пожалуйста

Что та и сделала.

В момент, когда я выходил из комнаты, с громким «мряу!» из своего домика, с самой верхотуры, мягко спрыгнула Бобла и стрелой подлетела ко мне, обвив мою ногу своим хвостом. По комнате разносилось громкое кошачье урчание. Задержавшись, я взял на руки заурчавшую еще сильнее кошку, хотя, казалось бы, это невозможно, и немного погладив, отпустил трехцветную злодейку на свободу. Сделав два шага, оглянулся. Бобла смотрела на меня своими зелеными глазищами. Обычно с этой животиной мы живем как соседи, ее никогда не дозовешься, и она всегда сама по себе. Но сейчас… Будто сами высшие Силы, используя мою кошку как свой инструмент, посылают мне знак, но какой…? Что-то я становлюсь суеверным.

Страх — убивает разум. Я не могу позволить себе роскоши бояться.

Ехали мы втроем: я, «матушка» и ее Прислужница. «Папаша» же, умчался из дома с «батальоном» своей охраны ни свет ни заря. Всю дорогу до Имения я боролся с внутренним волнением.

Охрана… Мощные черные вэны, набитые вооруженной профессиональной охраной, едущие впереди и позади нас по выделенной для специальных служб, разнообразного имперского высокого чиновничества, а также лиц дворянского сословия, полосе. В этой Москве, такой законопослушной и не знавшей «святых девяностых», они выглядели совершенно чужеродно. Прохожие, а также, стоявшие в пробках автомобилисты, фотографировали наш кортеж. Члены Семьи, сколько я себя помню в этом мире, всегда передвигались с охраной. Но нужна она была, по сути, для защиты от психов или просто пьяных, ну и основное ее назначение — демонстрация нашего высочайшего социального статуса и финансового благополучия, но сейчас…

Сейчас все было иначе. Сейчас наш картеж напоминал скорее армейский конвой, мчавшийся по «горячей точке» и ожидавший, что в любой момент может быть обстрелян. И я вполне могу допустить то, что подобное и впрямь может произойти в один прекрасный день.

Прислонившись щекой к стеклу, наблюдал за жизнью снаружи. За людьми, что спешили этим ранним утром по своим делам.

Два мира. Два параллельных мира. В одной стране. В одном городе.

Мир простых обывателей, чья жизнь абсолютно спокойна, размерена и защищена государством от всевозможных потрясений, как физических, так и финансовых. Я не удивлюсь, если большинство здешних жителей за всю свою жизнь ни разу не слышали (не говоря уже о том, чтобы видеть) про акты насилия на улицах какого-либо из городов Империи, вроде той перестрелки у нашего офисного здания, даже из сообщений в местной Сети.

И мир здешней аристократии. Причем далеко не всякой. А тех ее представителей, что ближе к немыслимым деньгам и к невообразимой власти.

Впрочем, и среди Семейств политико-экономической элиты этого государства уже долгое время, судя по всему, существовал некий баланс. Те, из сильных мира сего, кто мог что-либо урвать — уже давным-давно это урвали. Что могли поделить меж собой — уже поделили. И места, которые было возможно занять — все уже заняты, кем надо.

А теперь, не без помощи Государя и его верной подручной — моей «матушки», устоявшийся баланс сил изменился. И совершенно не важно, действительно ли или же мнимо. А раз так, то появилась возможность, и обязательно найдутся те, кто вновь станет пытаться рвать и делить, такова природа вещей. И что характерно, рвать и делить предполагается, в том числе, Филатовых и их активы. А также, присваивать занятые ими рынки. И все это означает, что Кайа, как часть своей Семьи и как ее собственность, запросто может пострадать в намечающейся схватке. Или даже погибнуть…

Я, оторвав взор от окна, взглянул на «матушку». Та, с расслабленным выражением на лице, читала какой-то дамский роман.

…а схватка уже началась. И уже есть первые пострадавшие со стороны Филатовых…

Вчера вечером, за ужином, когда я уже собирался было поблагодарить «родителей» за приятную компанию и идти отдыхать, «папане» с «маманей» доложили о том, что к нам, на ночь глядя, заявилась одна из моих кузин.

— Проводите ее в столовую, — сказал «папаня»

И через пару минут в нашу столовую воющим вихрем ворвалась эта самая кузина.

Девятнадцатилетняя девица, по имени Софья, дочь одного из союзников «папаши» внутри Семьи. Она, как и я, проживала с родителями вне поместья, в одном из московских особняков, принадлежавших Семье, и в тех редких случаях, когда мы с ней пересекались, она была из тех редких людей, что никакой агрессии или явной неприязни ко мне не проявляли. Ей до меня вообще не было никакого дела и мы, насколько я помню, лишь пару раз вежливо поздоровались, да попрощались. И это уже вполне можно считать хорошими отношениями.

И вот теперь она неслась по столовой в совершеннейшей истерике. А когда она оказалась рядом, я смог рассмотреть ее как следует… Зареванная, с размазанными по лицу соплями. Просто какой-то треш. Совершенно неясно, каким образом она досюда добралась и почему охрана вообще позволила ей передвигаться в таком ужасном виде по улице.

Она мне здорово напомнила Художницу, тогда, в бальном Зале…

— Софья, что случилось? Софья, милая, что произошло? — это «родители», встав из-за стола, спросили в унисон

Она, оглядев нас растерянным взглядом, зарыдала пуще прежнего.

— Дядя…, тетя…, Кайа, — заикаясь и давясь от сотрясавших ее рыданий, произнесла она

Тут возможны два варианта, — подумал я, глядя на ужасную сцену, ибо это была вовсе не забавная истерика, а какой-то лютый ужас, и именно в таком состоянии люди чаще всего сводят счеты с жизнью, — либо у этой девицы умер кто-то очень близкий, родители, например, что очень вряд ли, ибо «папаша» был бы одним из первых, узнавших о подобного рода неприятности. Либо у нее накрылась медным тазом любовь. Ее настоящая, большая и чистая любовь…

— Со мной…поступили…как…с ненужной…вещью…попользовались и… и выкинули, — глотая слезы и слова, смогла наконец-таки произнести эта девица, — он сказал, что…все…отменяется…наши отношения…более…более не…не целесообразны…и…и…и…не нужны ему…

Тут она завыла еще громче.

— … и мы более…не можем…не можем быть вместе…

Софья, обессилев, рухнула было на колени, но «папаша» успел подхватить ее, прижав к себе.

Короче говоря, с этой девицей приключился пункт номер два. Она, похоже, должна была выскочить замуж по взаимной договоренности Семейств. Но теперь ситуация изменилась и «кина не будет», а кузина-то, судя по всему, влюбилась в того гражданина по уши. А он возьми и заяви ей прямо в глаза, что она теперь «не целесообразная»…

Тоже мне, блин, кадр. Зачем нужно было разрывать отношения так жестоко и столь бесцеремонно? Или та сторона и желала все сделать именно так, жестко и демонстративно, унизив таким образом наше Семейство? Очень похоже на то…