Остров дельфинов - Артур Кларк

Но Джонни, впервые увидевший косатку, был слегка разочарован. Она оказалась меньше, чем он ожидал, хоть и была значительно крупнее любого дельфина. Когда грузовой вертолет исчез вдали и уже можно было не кричать, а просто разговаривать, Джонни поделился своим разочарованием с Миком.

– Так это же самка, – ответил Мик. – Они вдвое меньше самцов.

Поэтому их гораздо легче содержать в неволе. Этой, пожалуй, достаточно центнера рыбы в день.

Несмотря на понятное предубеждение, Джонни пришлось признать, что косатка красива. Пестрая расцветка – белая снизу, черная на спине, большое белое пятно за каждым глазом – она была просто неотразима. Из-за этих пятен она тут же получила прозвище «Снежинка».

Окончив осмотр бассейна, косатка принялась разглядывать окружающий мир. Она высунула массивную голову из воды, обвела умным, проницательным взором толпу и лениво разинула пасть.

При виде этих страшных, похожих на заостренные колья зубов среди зрителей пронесся почтительный шепот. Кажется, Снежинка правильно оценила произведенный ею эффект, потому что снова зевнула, еще шире раскрыв пасть и показав во всей красе ряды ужасающих зубов. У дельфинов зубы маленькие, похожие на булавки, они служат просто для того, чтобы схватить рыбу, перед тем как проглотить ее целиком. Но эти зубы… Они выполняли ту же работу, что и акульи. Могли перекусить пополам тюленя или дельфина, а то и человека.

Итак, на острове появилась своя косатка! Конечно, всем не терпелось увидеть, что будет с ней делать профессор. Первые три дня он оставлял ее в покое. Должна же она привыкнуть к новой обстановке и оправиться от потрясения, вызванного перевозкой. Однако косатка уже несколько месяцев прожила в неволе и вполне привыкла к людям. Она очень быстро успокоилась и пожирала с одинаковой жадностью всю рыбу, которую ей давали, – и живую, и снулую.

Обязанность кормить косатку возложили на семью Мика. Это делал обычно отец Мика, Джо Науру, или его дядя Стефен, шкипер «Летучей рыбы».

Взялись-то они за этот труд, чтоб немножко подзаработать, однако вскоре прониклись симпатией к своей подопечной. Косатка оказалась не только умной – это никого не удивляло. Она была еще и добродушной, что уж совсем как будто не вязалось с ее репутацией убийцы. Особенно симпатизировал ей Мик, а она встречала его с явным удовольствием всякий раз, как он появлялся у бассейна, и выказывала разочарование, если он уходил, ничем ее не угостив.

Убедившись, что Снежинка успокоилась и обрела вкус к жизни, профессор приступил к первым опытам. Через подводный гидрофон он передал несколько фраз на языке дельфинов, записанных на пленку, и стал наблюдать ее реакцию.

Сначала эта реакция была весьма бурной. Косатка принялась носиться по бассейну во всех направлениях, разыскивая, откуда шел голос.

Несомненно, она его узнала, он связывался у нее с представлением о пище, и она решила, что кушать подано.

Всего через несколько минут косатка поняла, что обманута – в бассейне нет никаких дельфинов. Она продолжала прислушиваться к звукам, несшимся из гидрофона, но гоняться за ними больше не собиралась.

Профессор Казан был разочарован, он-то надеялся что, услышав дельфинью речь, косатка ответит на своем языке! Но она упорно молчала.

Профессор уже кое-что знал о языке «оркан» – языке косаток. Он изучил магнитофонные записи звуков, издаваемых косатками. А безошибочна электронная память ОСКАРА помогла выделить из всей массы записей слова, совпадавшие с дельфиньими. Таких слов оказалось немало. Например, названия некоторых рыб у косаток звучали почти так же, как у дельфинов.

Вероятно, оба языка, подобно английскому и немецкому или французскому и итальянскому, происходили от некоего общего древнего корня. Профессор Казан считал, что такое родство поможет ему и упростит работу.

Однако нежелание Снежинки общаться с ним не обескуражило профессора. В сущности, он собирался использовать ее в других целях, которые не зависели от ее доброй воли.

Недели через две после водворения Снежинки на остров из Индии прибыла группа специалистов по медицинской аппаратуре. Они немедля принялись устанавливать вдоль бортика бассейна электронное оборудование.

Как только они закончили эту работу, из бассейна спустили почти всю воду, и возмущенная косатка беспомощно забарахталась на мелководье.

Теперь за дело взялись десять мужчин. Они были вооружены толстыми канатами и массивной деревянной рамой, сконструированной так, чтобы косатка не могла шевельнуть головой.

Все это ей не слишком понравилось, впрочем, так же как и Мику, которому поручили окатывать Снежинку водой из шланга, чтобы ее кожа не высохла на солнце.

– Никто тебя не обидит, старушка, – успокаивал он косатку. Потерпи немножко, скоро опять заплаваешь.

Но сейчас же сам Мик встревожился по-настоящему: один из техников подошел к Снежинке, держа в руках какой-то странный инструмент, не то шприц, не то электрическое сверло, не то помесь их обоих. Этот тип тщательно наметил участок на верхней стороне ее головы и приставил свою штуку к этому месту. Потом нажал кнопку. Послышалось негромкое, но пронзительное завывание мотора, и игла вошла глубоко в мозг Снежинки, проникнув сквозь толстые кости черепа с такой же легкостью, с какой нож режет масло.

Эта процедура расстроила Мика куда больше, чем саму Снежинку. Она ощутила… не больше чем булавочный укол и почти не обратила на него внимания. Это не могло удивить никого, хоть сколько-нибудь знающего физиологию, но Мик, как и большинство людей, ничего не слышал об одной любопытной особенности мозга: он лишен всякой чувствительности. Его можно резать или протыкать, не причиняя его обладателю боли.

В мозг Снежинки ввели десять датчиков. К ним присоединили провода, концы которых помещались в плоской обтекаемой коробке, укрепленной на затылке косатки. Вся операция продолжалась меньше часа. Потом бассейн снова заполнили водой, и Снежинка принялась лениво плавать взад и вперед, фыркая и отдуваясь. Эксперимент явно не причинил ей вреда, хотя Мику показалось, что Снежинка посмотрела на него с обидой, так, как может смотреть человек, брошенный в беде другом, на которого он рассчитывал.

На следующий день из Нью-Дели прибыл доктор Саха. Он был не только членом Консультативного комитета института и старым другом профессора Казана, но и всемирно известным ученым, специалистом по проблемам, связанным с самым сложным из всех органов человеческого тела – мозгом.

– В последний раз я использовал эту аппаратуру для работы со слоном, – сказал физиолог, глядя на Снежинку, плававшую в бассейне. Эксперимент еще не был окончен, а я уже вертел его хоботом, как хотел, да так точно, что мог печатать им на пишущей машинке.