Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

Местная милиция из предметов форменной одежды носила только кителя и фуражки. Нижняя часть их гардероба чаще всего состояла из спортивных брюк и литых резиновых сапог.

Здание, в котором размещался учебный центр, находилось на ремонте (который, судя по всему, длился уже не первый год). Тем не менее слушателей встречали с распростертыми объятиями. Первым делом каждому из них вручали скатанный в трубку матрас и предлагали самому подыскать подходящее пристанище.

Скитаясь по коридорам, усыпанным битым кирпичом, и по спальням, заляпанным известкой, Костя попутно знакомился с такими же, как и он сам, бедолагами, прибывшими сюда со всех концов нашей необъятной родины.

Был здесь азербайджанец Ахмед, которому не дали догулять собственную свадьбу. («Как же они, гады, посмели?» – удивился Костя. «Нет на них закона! На пятый день забрали», – печально сообщил Ахмед. «Сколько же у вас свадьба длится?» – еще больше удивился Костя. «Месяц, как и положено», – объяснил несчастный молодожен.)

Был каракалпак Рамазан, еще не старый человек, у которого дома осталось одиннадцать детей. Он честно признался, что каждый день брал по рублю с каждого базарного торговца, но две трети выручки передавал начальнику. За что же тот так безжалостно обошелся с ним? Наверное, кто-то другой пообещал начальнику платить больше.

Был эстонец Аугуст, наверное, самый счастливый из слушателей. Форму он не носил, козыряя справкой из хозо о том, что вещевым довольствием не обеспечен в связи с отсутствием на складе требуемого размера. Роста в Аугусто было два метра три сантиметра. Будь он русским – обязательно получил бы кличку Дядя Степа. Однако эстонцы поэта Михалкова не читали. Бескультурье, ничего не скажешь.

Кроме того, здесь были молдаване, грузины, украинцы, туркмены, буряты и уроженцы почти всех городов России. Был даже один уйгур, гордый и заносчивый малый, отказывавшийся ехать на переподготовку до тех пор, пока бухгалтерия не выдала ему на дорогу двести рублей.

Слушатели селились землячествами. Прибалты – отдельно, азиаты – отдельно, кавказцы – отдельно. Армяне все же были милей грузинам, чем хохлы или кацапы.

Свой выбор Костя остановил на почти пустой спальне, расположенной в самом конце коридора. В ней стояли деревянные подмостки и бочки с водоэмульсионной краской, зато все стекла в окнах были целы, а двери плотно закрывались. Из подсобки он приволок ржавую панцирную койку и фанерную тумбочку, внутри которой крупными буквами было написано «Зина живет по адресу: ул. Кузнечная, д.5».

К концу дня к нему присоединились еще несколько человек, в том числе бывший инспектор ГАИ из города Грозного Василь Васильевич Преснов, личность весьма колоритная. Себя он считал терским казаком, хотя внешностью больше напоминал тибетского йети. Когда соседи по комнате ради знакомства стали сбрасываться по рублю, он, кинув в общий котел пятерку, заявил: «А мне шампанского».

Неся службу среди чеченцев и совместно с чеченцами, он всех их презрительно называл «зверями», на чем однажды и погорел. Остановив легковушку, за рулем которой сидел типичный представитель коренного населения, Василь Васильевич вполне добродушно сказал: «Предъяви права, зверь», на что тот возмущенно ответил: «Я нэ звэр! Я пэрвый сэкретарь райкома партыи!» На беду Василия Васильевича, это оказалось правдой.

Вечер и добрая часть ночи прошли в веселом застолье, а утром начались суровые будни. На весь корпус функционировал только один умывальник с пятью кранами, а туалет вообще был забит досками крест-накрест.

Поскольку собственная столовая по причине все того же ремонта бездействовала, слушателей строем повели в городское кафе, до которого было не меньше километра.

Шли по проспекту, под замечания горожан типа: «Опять к нам этих тунеядцев со всего света пригнали!» Жирная грязь, натасканная из боковых улиц, покрывала асфальт толстым слоем, и при каждом шаге Костя ощущал, как ее брызги долетают ему чуть ли не до затылка.

Кафе носило весьма символическое название «Дружба» и снаружи выглядело как кавалерийский манеж. (Изнутри, к слову говоря, оно выглядело в том же духе, только пол был не из опилок, а из керамической плитки.)

Надо полагать, что для местного общепита договор с учебным центром был величайшим благом, позволяющим безо всякого труда выполнить финансовый план.

Слушатели – люди дисциплинированные. Это вам не привереды, которые заявились в кафе, сжимая в кулаке свои кровные семьдесят копеек. Эти все сожрут, благо деньги уплачены вперед. Так почему бы им не скормить неликвиды, давно загромождавшие склады и подвалы? Соленые огурчики отмыть от плесени; в мясо, сто раз замороженное и размороженное, добавить побольше чеснока и перчика; прогорклую муку лишний раз просеять; рыбу проветрить; давно подлежащие списанию сухофрукты – перебрать.

Материализованный результат этих умозаключений и был представлен на дегустацию слушателям. Комья манной каши выглядели словно застывшие плевки верблюда-драмодера. Котлеты с гарниром из перловки могли убить аппетит даже у знаменитого обжоры ефрейтора Балоуна. Компот походил на подкрашенную марганцовкой водопроводную воду. Кроме того, порции были просто мизерными. Можно было подумать, что здесь собираются кормить не матерых мужиков, а младшую группу детсада.

Костя, в армии привыкший и не к такому, покорно принялся за еду. Его примеру последовали почти все славяне, за исключением только язвенников. Прибалты, априорно не ожидавшие от советской власти ничего хорошего, тоже вели себя сдержанно. Возмутились одни только кавказцы, тут им надо отдать должное.

Манная каша полетела на пол, котлеты – в официантов. На шум примчался директор кафе. Спустя четверть часа по вызову прибыл начальник учебного центра – честный, но чересчур зажившийся на этом свете, сентиментальный от старости полковник. Последним членом триумвирата стала заведующая производством, чей здоровый цвет лица сразу наводил мысль о преимуществах домашнего питания.

Слушателей, в особенности кавказцев и горячо их поддержавших хохлов, кое-как успокоили. Затем стали изучать калькуляцию. Сразу выяснилось, что в «продуктах вложения» имеет место пересортица, а технология приготовления нарушена по вине неопытных поваров, недавно закончивших кулинарное училище. А вот недостаточная величина порций связана с тем, что еще не на всех слушателей поступили продовольственные аттестаты. Поэтому семьдесят порций приходится делить на сто человек.

Поправить все эти недостатки было обещано в самое ближайшее время. И действительно, дней через пять, когда слушатели уничтожили все залежавшиеся съестные припасы, кормежка слегка улучшилась. Однако кавказцы в кафе «Дружба» больше не показывались. Продукты они приобретали на рынке за собственные деньги, а еду готовили в комнатах, игнорируя все возражения коменданта.

Косте приятно было иногда вдохнуть вечерком аромат шашлыка и запах хванчкары.

Глава 12

Будни и праздники

Коренное население республики приходилось ближайшей родней тем племенам, которые в русских летописях называются «чудью белоглазой». Между собой они делились на три обособленных народа – шокчи, мокчи и мерзь. Почему-то их языки сильно разнились между собой. Соответственно центральная республиканская газета издавалась в трех вариантах – «Шокча Правда», «Мокча Правда» и «Мерзя Правда». Шрифт везде был русский, но ни единого слова, кроме пресловутой «Правды», Костя разобрать не мог, как ни старался.

От смешения аборигенов с лихими людьми (которых начали ссылать сюда еще в допетровские времена), а впоследствии и с зэками образовался довольно симпатичный и дружелюбный народ. Курсантов, в отличие от своей собственной милиции, они уважали и жалели. Входили, так сказать, в положение. Если какой-нибудь подвыпивший курсант засыпал вдруг прямо в канаве, его обязательно доставляли под родную крышу – когда волоком, а когда и на тачке. А уж отказать приезжему в ласке для местной девушки было просто позором.

В промтоварных магазинах было пустовато даже по отечественным меркам, зато мясные отделы гастрономов поражали своим изобилием.

– Ничего особенного, – объясняли такой феномен продавцы. – Неурожай у нас. Вот и забили в колхозах всю скотину, поскольку кормить нечем. А весной не будет ни мяса, ни молока.

Учение продвигалось туго. То не хватало преподавателей, то учебных пособий, а иногда вообще объявляли аврал и всех слушателей бросали на разгрузку цемента или рытье траншеи под теплотрассу. Да и чему можно было учить Василь Васильевича, о милицейской службе знавшего больше, чем сам министр внутренних дел, или гиганта Аугуста, из трех русских слов понимавшего лишь одно.

Между тем гнилая осень с непривычной быстротой переходила в студеную зиму. Котельная грела еле-еле, и слушателям теперь приходилось спать одетыми. А тут еще кому-то из местных начальников пришла в голову мысль привлечь заезжую милицию к патрулированию города, ведь как-никак приближались славные октябрьские праздники, в преддверии которых нельзя было допустить ни одного чрезвычайного происшествия.