Князь Изгой - Яр Серебров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молотом послужил дубовый кряж в шесть центнеров весом, тот для прочности стянули стержнями и выбили шип по краю, под направляющие. Артель Прокла ладила копр, а люди Курьяна, сани под него. Вроде ничего сложного, а поди ты, три дня провозились. Сбили раму на скобах и клёпках, завели «бабу» в пазы и готово. Копр подняли на попа, и тем же вечером начали сваи бить.
Обслуживало установку всего трое отроков, а чтобы копр не простаивал, били в две смены. Не столько копр, сколько грохот от ударов распугал лесную живность и немалую часть жителей Ивани, до сего дня не видавших такого чуда. Пошла очередная волна слухов. Мол ворожит Прохор, мало того, непотребство устроил с грохотом, так и водится с нечистой силой. Разве может леший разрешить, обычному то человеку лесной покой рушить?
Я на то лишь усмехался. Чего нам лешего бояться то? Работа кипит круглые сутки, вона костры повсюду. Отогреваем ими промёрзшую землю под сваи и траншеи. Как лунку прокопали, подвозят платформу. Сваю с заостренным и обожжённым концом зажимали грейферным захватом клещевого типа[2] и потянув через двойной полиспаст поднимали. Благо высота рамы в шесть метров позволяла, а лошадка легко справлялась с грузом. Сваю заводили в центрователь и в дело вступал баба, если кто не понял я про деревянную речь веду. Дубовая, в половину тонны весом. Окована по низу и верху и крюк наверху имеет, она на параллельном захвату ролике ходит. Подняли, в верхней точке эксцентрик, закрепленный на санях тягловой лошади, отжимали и «баба», под действием сил тяготения, устремлялась на оголовье.
Обработка пазов и направляющих «машины» оставляла желать лучшего, но незначительное падение потенциальной энергии вследствие трения, компенсировалось точностью траектории. Говоря человеческим языком, благодаря пазам вырубленным в бревне «баба» била точно по бревну, а не абы куда, что нередко встречается у копров свободного падения. И била крепко. С удара, бывало, бревно на четверть метра в землю загоняло.
Бах-Бах-бах. Минут за пятнадцать сваю загоняли, а вскоре наловчились так что весь цикл установки не более двадцати минут длился, а всё благодаря нормальным роликам. Свай больших и малых нужно больше сотни на клети, на станки и навесы. В помощь большому сладили малый копр на деревянных роликах и бур. Ох намучался Добрын с этим инструментом. Больно непривычный, хорошо, что с помощью купленной плинфы малость горн переделал и поставил малую печь для плавки бронзы.
Глава 9
Авдейка:
Зима выдалась голодной. Почитай три лета без отца, тот сгинул с торговым караваном, куда нанялся проводником. Мать едва тащила на себе пятерых детей, из которых Авдейка самый старший. А когда слух пошёл, что Богдан набирает на работы отроков, Авдейка у складов с самого утра был, а то, что мешок овса насыпали вместо резан, так оно и к лучшему. До весны мать с сестрёнками дотянет.
Одежа у меня так себе, а тут овчину дали, да рукавицы добротные! Когда снег чистили, спросили, умею ли с мерином управляться. Как не уметь? У соседа пара кобылок, так я завсегда помогал, сызмальства. Поставили на волокуши чудные из трёх лаг. Ловко те снег счищали, словно ножом подсекали. Одно в толк не возьму, почто Прохору снег в чистом поле чистить? Почто нельзя поверх снегов торить дорогу? Чудной всё же гость, у него даже говор не нашенский. А как закончили с дорогами, так поставили меня камыш на болото резать. Дело привычно, но тяжело по малолетству. Утром отвезут всех на реку, а вечером забирают. В обед же хлёбово[2] с мясом дают. Грех жаловаться, кормят у Прохора куда лучше, чем дома. Скоромное в последний раз едал в прошлые лета, а у него то через день! Да ещё клюкву с мёдом давал, а та куда вкусней, чем лебеда али берёзовая каша.
Прохор каждый вечер отроков обспрашивал да малевать просил, вскоре и до нас добрался. Раздал бересты мягкой да белой, аки кожа. Покажет листок с ризами, а после угольком просит рисовать фигурки, закорючки да черты ровные. Не все справлялись, он листок прячет. Мне сие не трудно, крепко помню. После, другой лист показал с колечками разрезанными, навроде кольчужных. Просил называть как те колечки повёрнуты. Сперва крупные, а после и до самых мелких дошло. Прохор глаголет, что остроту зрения проверяет. Чудные сии слова, как же глаз может быть острый?
Говорит мне: «Молодец Авдейка, прошёл тест». Сызнова слово иноземное, не ведаю смысла. С того дня меня, да Ратишу от работ освободили, да дали по плите медной и скобу из железа. Той скобой и тёрли мы енту плиту, а после намазывали углём и соединяли. Ежели друг о дружку те потереть, на каждой пятна останутся, вон их то мы тёрли дабы гладко вышло. Цельную седмицу на плиту ушло! Трудная работа и нудная аки просо перебирать. Зато в тепле и кормят добро, уж куда лучше, чем в мороз камыш резать. Прохор работу каждый вечер смотрит, да указывает, что не так. Во вторую седмицу думали, что всё исправили. Куда там! Вона, ентот чудак третью плиту принёс, говорит какая контрольная и сызнова тереть, да много трудней, ибо пятен на той больше и сильно мельче, аки веснушки.
В подклети с нами Ерофейка сидит. Он прежде у гончара подмастерьем был, оттого и круг шустро ногами крутит, тока на том заместо глины плита аки у нас, а аккурат в серёдке малая впадинка. Ерофейка в неё пыль каменную сыплет, да водицу подливает и точит камень прозрачный. Красивый! Нешто плошку ладит? Ежели в тот глянуть, будто больше всё делает! Ведовство сие! Он мне посмотреть дал, я же едва не разбил, тако перепугался. Прохор же подзатыльник отвесил и наказал, что не ведовство то, а лупа — латинская удумка. Токмо глаголит плохая совсем, и ту Ерофейке две седмицы точить, не меньше.
На другой день показал полоску медную с дыркой малой, а на ней
