Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Положили, стали лечить. Наметили план обследования. Но сгоряча госпитализировали в середине недели, и случились выходные. Орел сквозь зубы, а потом и Лера – настойчиво стали просить отпустить парня на выходные домой.

Видел в пятницу, после обеда, как они уходили из больницы. Впереди гордо шагала Лера с круглым, наконец-то, животом, в котором, по данным УЗИ, уже качался в водном пузыре эмбрион по фамилии Орел. Сзади и сбоку, беззвучно чертыхаясь, спешил будущий отец, нагруженный пакетами. (Этот феномен меня всегда занимал. Стоит больному пару дней полежать в больнице, и он обрастает кучей вещей! Поступает с небольшим пакетом, в котором смена белья, гигиенические причиндалы да журнал с картинками, а выписывается с кучей пакетов и сумок – рук не хватает!) Замыкал караван унылый Филипп в спортивном костюме «на вырост». На куртке написано почему-то «CITY GIRL». Наши сестры мастерицы покупать такие вещи в «секонд-хендах».

Я дежурил в пятницу на субботу. Уже в субботу, возвращаясь с утреннего отчета, увидел вдруг Филиппа, сидящего в холле с книгой.

– Ты же только вчера домой уходил? Чего вернулся и когда?

– Я, дядя Паша, еще вчера вечером приехал. Мне в больнице лучше.

И Филипп уткнулся в книгу.

Anamnesis vitae

В медицине много спешки. Кто бывал в коридорах наших больниц, мог видеть, что медики не ходят степенно, а почти всегда – бегут. Отчего бы и не побежать? Вот и бежит: шапочка дыбором, сзади ветерок завивается, в глазах – мысль. Занятой человек! До ординаторской добежал, пукнул, плюхнулся в кресло и начал чай пить.

Почему несется по коридору вот эта санитарка с грохочущей каталкой? А несется она потому, что отвезти каталку надо было еще час назад, а она вместо этого где-то проболтала, пропила чаю, прокурила…

Процедурная сестра мечется по отделению со штативами для капельниц. Спешит она потому, что на ее месте должны работать как минимум три сестры, а не одна. И еще потому, что врачи назначили много внутривенных инфузий. Но с врачей того требует заведующий и стандарты оказания медпомощи. И так далее по восходящей и по кругу. По порочному кругу нашей медицины.

Свобода слова

Заведующий нашим хирургическим отделением изъяснялся так:

«Ни х@я себе, засранцы! Вы не только не врачи, вы ими и быть не хотите! Мать вашу!», «Не так много на свете мудаков – х@й, да ни х@я, но все они собрались в нашей больнице, ЕБТВМ!», «В гробу я видал ваши гайдлайны и абстракты на вашем е@бучем английском! Я сам книги пишу! Ты и ты, – руки в ноги и х@ярьте в операционную! Больной скоро п@здой накроется, а вы все языки чешете и х@ем груши околачиваете! Прохиндеи!»

Вне отделения заведующий не матерился категорически. Был всегда мил и застенчив. Но стоило ему переступить порог хирургии – тут же слышалось:

– Мать вашу! Я вам, бл@дь, головы поотрываю и скажу, что так и было! Это кто…

Далее шла краткая оценка уборки отделения, внешнего вида сотрудников и больных, историй болезней, качества лекарств, нас – врачей и характера предстоящей на день работы… Говоря его языком, п@здюлей можно было получить в любую минуту.

– Что сидишь? Если все сделал и написал – иди домой! – говорил он мне, сидящему над историей болезни поздно вечером. (Уходить раньше заведующего из больницы было равносильно самоубийству.)

– Да вроде как всё, В. К.! – мямлил я.

– Точно всё? – и тут же уверенным жестом извлекал из стопы историй болезней именно те две истории, в которых (и я это сам знал!) мною были сделаны серьезные промахи!

После разоблачения следовало несколько непечатных фраз и месяц отлучения от операционной.

– А вы вообще все можете съе@вать отсюда! Я один могу в отделении работать!

Но сегодня утром заведующий молча выслушал доклад сестер на «пятиминутке», потер плохо выбритый подбородок и сказал:

– Хорошо. В десять, как всегда, – общий обход. Давайте работать…

В ординаторской повисла тишина. Нифантий внимательно посмотрел на заведующего: «Он ведь моложе меня на десять лет! Давление или диабет клюнул? Мешки под глазами, лицо отечное… Может быть – почки?»

Ночная сестра заведующего задумалась: «То-то у него прыти поубавилось… Не тянет уже, старый конь! Раньше, бывало… А сейчас – раз! – и захрапел в две дырочки. Не то что Александр Иосифович….»

Александр Иосифович Липкин вскинул голову и напрягся: «Так! Этому, похоже, абзац! Я-то ждал Нифантия… Но так – даже лучше: освободится место заведующего, и туда сунут Нифантия. Нифантий не потянет. Пара стрессов, пара лишних рюмок… Раз-два – и спекся, старпер хренов! Тут-то мое время и настанет!»

Хирург-виртуоз Переверзев, находящийся в нирване после дозы, спустился с облака номер «девять» по шелковой веревочной лестнице в ординаторскую: «Sic transit gloria… Ему там будет хорошо. И не надо надеяться, и не надо бояться… Число-то сегодня какое?»

Заведующий еще раз потер подбородок и добавил:

– И чтоб я, ебт@мать, больше не видел сестер без шапочек! Я ваши локоны, бл@дь, – на х@ю вертел, прошмандовки! Сестры – по местам стоять! Врачи – остаться! Я вам еще скажу пару теплых!

И Нифантий, и все сестры, включая и законную, и ночную, и Александр Иосифович, и даже виртуоз на своем облаке облегченно выдохнули, заулыбались и взбодрились. Жизнь вошла в свою колею и весело покатилась туда, куда катилась и ранее, – под откос.

Anamnesis vitae

Рассказал др. Бугаев (СПб, ГИДУВ).

Читая лекции, я увидел курсанта, у которого был грубый рубец по срединной линии шеи. Начинался рубец под подбородком и уходил под галстук молодого врача.

В перерыве я спросил у него:

– Что за операцию вам делали? Совершенно необычный рубец!

– Меня вскрывали, – ответствовал доктор.

И рассказал такую историю. Был он хирургом, в какой-то заштатной больничке. Работы – никакой. Скука. Стал попивать с другом-терапевтом. Однажды за выпивкой стало им так невыносимо скучно, что хирург предложил терапевту: «Давай я тебе аппендицит вырежу». Кликнули операционную сестру. Выпили уже втроем для храбрости, и хирург аппендикс у приятеля удалил. Выпили за удачную операцию.

«А теперь, – говорит терапевт, – я тебя вскрою!» Хирург лег на стол, и терапевт одним махом большим прозекторским ножом вскрыл друга «по Шору» – патологоанатомический разрез от подбородка до лобка. Из распоротого живота поперли раздутые петли кишечника.

По невероятному пьяному везению – ничего внутри не повредилось.

Ребята вмиг протрезвели. Виновник накрыл внутренности друга влажными пеленками и долго искал трезвого хирурга по окрестным ЦРБ, чтобы зашить брюхо.

Такие разные нейрохирургии

I

Наша нейрохирургия состоит из двух отделений: «нейротравмы» и «плановой нейрохирургии». Но это не два отделения, а два параллельных мира! В нейротравму попадают обычно люди трудоспособные или готовые к труду. Чаще всего они молоды, иногда – очень молоды. Зеленые такие и сопливые. Эти – особенно зловредны и мерзопакостны. До получения травмы они были полны сил, энергии и очень часто – алкоголя. И если таковым не сносит голову сразу и начисто, то выздоравливают они достаточно быстро.

Выздоравливая, они начинают бродить по отделению, по больнице, по ее территории. Злоупотребляют, пристают к медсестрам (о самих медсестрах – чуть позже!), плюют, а то и мочатся по углам и тушат окурки о переплеты новых стеклопакетов. А мы ремонт европейский именно для них недавно сделали!

Людей интеллигентных и женщин среди пациентов нейротравмы немного. Разве что повезет разбиться заслуженному учителю на «Оке» о банкирский «порш», и мы ему бываем очень рады. Учителю, а не «поршу».

Женщины представлены, в основном, придорожными бабочками, бомжихами с помоек и битыми на выпускных вечерах старшеклассницами. Интеллигентные женщины предпочитают ломать шеи, и это плохо для них кончается.

Мужские палаты в нейротравме ржут, громко слушают шансон до позднего вечера и ничем, кроме мата и обещания выписать с алкогольным больничным листом, их пронять невозможно.

В часы посещений навещают их такие же гоблины и их родители. Человеку непривычному общаться с таковыми – трудно. Они то забитые и бестолковые, а то вдруг – наглые и истеричные. Рвут рубахи на груди (у себя – фигурально, на враче – могут и в реале порвать!), грозят прокуратурой и письмом к собрату по разуму в Кремль. На что они жалуются и чего хотят – понять бывает очень трудно.

Но медсестрички наши, особенно – молодые и незамужние, охотнее работают в нейротравме, чем в плановой нейрохирургии! В нейротравме меньше больных, требующих ухода, и меньше назначений на больную голову. Предвыписных молодых людей сестрички привлекают к полезному для себя труду: поднести, принести, приподнять тяжелого больного, вынести мусор, покойника вывезти… И так далее.