Гайдебуровский старик - Елена Сазанович

Впрочем, здесь я дал промах. Причем тут гости, если это торговая лавка, где покупатели бывают уж точно. Он на лету ухватился за мою оплошность.

– Я не говорю о гостях. Гости меня не интересуют. Я говорю о покупателях. Разве они не посещают ваш антикварный магазин.

– Посещают. Но довольно редко.

Я вновь сделал промашку.

– Ну что ж. Это только облегчает дело. В таком случае вам легче будет припомнить этого человека.

И он стал нащупывать свои карманы. Он так тщательно их нащупывал, словно их у него было тысячи. А всего-то – карманы в брюках, рубашке и пиджаке. А костюмчик-то английский. Почему-то некстати подумал я, словно в английском костюме проще было отыскать нужную вещь. Вот, я так и знал, он нашел то, что ему нужно непременно во внутреннем кармане. Прямо смешно! Он прекрасно знал, что это там и лежит. Этот человек знал все. И все умел раскладывать по своим местам.

– Григорий Карманов, собственной персоной, – он протянул мне фотографию.

Не знаю даже почему, но я уже хорошо владел собой. Возможно, это был некоторый протест против моего непрошенного гостя. Возможно, какое-то мальчишество, желание доказать, что я совсем его не боюсь. И я не менее уравновешен и благороден. И тоже вполне, вполне, могу стать героем чьего-нибудь романа. На каждого человека найдется свой автор. И на каждого автора – свой человек (!).

Я взял фотографию из его рук. Я прекрасно был подготовлен к этому. И прекрасно знал, что это будет именно мое фото. Что ж. Тася постаралась на славу, предоставив именно эту мою физиономию. Она была настолько четкой, что казалось, сверху по изображению, еще кто-то намеренно прошелся карандашом. Чтобы подчеркнуть мои и без того резкие черты лица. Зеленые глаза и темные волосы. Тяжелый подбородок и ровный нос. И даже маленькая родинка на левом виске была удивительно видна. Это действительно была одна из самых удачных моих фотографий. Я вообще мало верил в эту чушь, что по фотке можно легко найти человека. Миллион найдется похожих на нас людей. Ну, только если не шрам на пол лица или бородавка на носу. А так… Чтобы отличить в толпе незнакомца, нужно по меньшей мере хоть раз за ним понаблюдать. Его походку, манеры, жесты. А остальное – случайность или сказки для любителей детективов.

И все же, по всем правилам игры, я стал тщательно рассматривать свою фотографию. Я морщил лоб. Чесал за ухом, теребил приклеенную бороду. Я даже хотел понюхать фото. Но вовремя сообразил, что не стоит преувеличивать.

– Увы, – глубоко вздохнул я, словно очень сожалел, что мне так и не пришлось познакомиться с этим человеком. – Я его вижу впервые.

– Возможно, просто вам стоит одеть очки? Я не хочу подчеркивать ваш возраст. Но все же…

Вот здесь я внутренне напрягся. Черт побери! Мне ни разу не пришла в голову мысль об очках! Антиквар действительно был очень и очень стар, но почему, почему мне не попадались на глаза очки. И мысли кувырком, вихрем, бурей, ураганом пронеслись в моей голове. И среди этого хаоса я вспомнил нужный мне эпизод. Когда старик предлагал мне посмотреть на ручку Ржешевского, акцентируя внимание на стальное перо. Он, черт побери, не надел, ну не надел очки! Он прекрасно все видел.

И я мгновенно успокоился и расслабился. Меня на мякине не проведешь.

– А вы знаете, молодой человек, – я даже снисходительно усмехнулся, – я прекрасно, к вашему удивлению, вижу. И мне могут позавидовать многие молодые. Впрочем, в молодости я был близорук. Очень близорук. Сами понимаете – профессия. Скурпулезное разглядывание мелочей. И при этом вечное напряжение – что-либо не упустить. Мои глаза ничего не упускали. Но именно поэтому зрение ослабло. Но с возрастом… Думаю, вам знакомы подобные случаи. Когда сильная близорукость плавно переходит в состояние дальнозоркости. У некоторых она остается и им приписывают другие в придачу линзы. А у некоторых, на каком-то этапе останавливается. Как бы, проще говоря, близорукость сталкивается с дальнозоркостью и зрение восстанавливается. Ни шага вперед, ни шага назад. Полнейшее равновесие. Мне очень повезло. Это со мной и случилось. Возможно, бог воздал мне за кропотливый труд. Возможно, сам труд победил мою незрячесть. Возможно, сама история захотела, чтобы я лучше ее видел. В старости. Когда уже приобретаешь много опыта, но, увы, и много болезней. Во всяком случае, от одного недуга я избавился.

– Похвально, – он искренне похвалил меня.

Интересно, а сам он очкарик? Впрочем, уже не интересно. Мне нужно было, чтобы он поскорее смылся. Тася-таки ловко отомстила мне! Таки заявила на мою пропажу! Только я недоумевал, каким образом она так обтяпала, чтобы искали меня именно здесь, у меня. Она ведь и понятия не имела, как я провел тот осенний, дождливый день! И на улице было – ни души. Ливень хлестал! И я от холода, по чистой случайности, заглянул в лавку антиквара. Нет, нет, и нет. Это просто месть Таси за то, что я ее уволил. И не больше. Просто доставить мне мелкие неприятности. У них нет никаких улик. И я должен окончательно успокоиться.

И едва я окончательно успокоился. И даже встал, давая понять, что наш разговор окончен, как увидел через витрину парочку Косулек. Которые откровенно косились в мою сторону. Такие же кругленькие, румяненькие, кудрявенькие. Мне вдруг захотелось представить, как бы они смотрелись на сковороде. Но представить столь занимательную картину я не успел.

Роман сделал жест рукой. Косульки исчезли из поля зрения и через секунду возникли в фокусе моей комнаты. Нарочито шумно топчась на пороге, сбивая мокрый снег со своих сапог. Самое удивительное, что и сапоги у них были почти одинаковые. С широким голенищем, гармошкой, и скривленные сбоку от подошв. Спецодежда, что ли?

– Проходите, – Роман вновь сделал этот дурацкий жест рукой. Впрочем, он, надо признать, выходил довольно красивым. И с каких пор он так красиво распоряжается в моем магазине? Понятия не имея, что он не мой.

Косульки мелкими шажками, в своих кривеньких сапожках подобострастно подбежали к сыщику.

– Расскажите, граждане, что вы видели в этот день, – Роман вновь вытащил свою книжонку и вслух зачитал дату. Все-таки плохо у него получается играть в рассеянность и забывчивость.

– В этот день, – шумно и радостно выдохнула жена Косулька, словно раскаленный самовар. – В этот день мы видели, как к антиквару – она тут же себя отредактировала. – К нашему глубокоуважаемому господину антиквару, нашему, так сказать, почтенному соседу по торговому бизнесу, нашему старожилу района, нашему…

И вновь легкий и красивый жест Романа, по-простому означавший: заткнись, дура, и ближе к делу.

Косульки, похоже, на всякий случай, решили оставить себе пути отступления, раз начали с песни оды моей персоне.

– Да, так вот, к нашему глубокоуважаемому Аристарху Модестовичу заходил молодой парень.

Роман вновь долго копошился в своих карманах. Наконец, нашел мою фотку. Она мигом оказалась в пухлых ручках Косулек.

– Да, да, он, он и заходил. И родинка, вот эта, на левом виске, – Косулька бесцеремонно ткнула жирным пальцем прямо в мою родинку. Мне казалось, что она ее вот так, запросто, раздавила. И висок запульсировал. И сильно заболел. Я машинально схватился за него. Благо под моими седыми длинными волосами родинку было совершенно не видно. И благо, она оказалась на месте.

Вот наглые лжецы! Как она могла разглядеть родинку в тот пасмурный, дождливый день! Когда и антикварную лавку я с трудом разглядел! Разве что тучи, которые вот-вот могли свалиться на голову! Но о погоде я упомянуть не мог. Я же не помнил. Пока не мог.

– Боюсь, вы ошибаетесь, многоуважаемые, – в такт им ответил я. Приблизился красному дубовому столу и стал в нем рыться, медленно и важно, подражая Роману. – Вот, какое вы говорите число? Вот! – я бесцеремонно ткнул пальцем в журнал записей и отчетов. Подражая Косулькам. – Вот! Человек с таким именем и фамилией в записях моих покупателей не значится! И не может значиться. Иначе бы я его запомнил.

Тут вступил в разговор муж Косулька, до этого почтенно молчавший и сложивший свои пухлые ручонки на груди, словно на похоронах.

– Извините почтенный Аристарх Модестович – он по примеру своей жены оставлял за собой пути отступления. – Вы, безусловно, занятой человек. И мы знаем ваши безусловные заслуги, – тут он запнулся, – и величайшие заслуги, – он вновь запнулся. И мне показалось, он хочет сказать: перед отечеством. Но не рискнул. – Ваши неимоверные заслуги перед сохранением исторической памяти (нашелся он). Но вдруг у вас самого нет памяти? – неожиданно бестактно ляпнул он. Но тут же исправился. – Такой почтенный возраст. Эти трудные прожитые годы…

Я уже не мог это вынести и перебил его.

– Есть записи в моем журнале. Они к возрасту не имеют отношения.

– Вот! – Косулька ткнул толстым пальцем вверх (И что они все тычут своими пальцами, в небо, что ли, желают попасть!). – Вот оно! Дело не в журнале, уважаемый! В журнале записываются, как я понял, фамилии ваших клиентов! А тот парень никаким образом не подходил под образ вашего покупателя! И не потому, что я его раньше не видел! Просто уж очень он простеньким был для вашей солидной антикварной лавки. Этакие потрепанные джинсы и дырявые кроссовки! Создалось впечатление… Более того – это мое откровенное мнение, которое я сейчас и выскажу! А состоит оно в том – что парень этот случайно забежал в вашу лавку! Я человек наблюдательный! И прямо выскажусь! Забежал он к вам, чтобы скрыться от дождя! Вот мое мнение.