Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спокойно, этой девочке явно не нужна твоя защита. Она сама кому хочешь руку по локоть откусит.
— Тебе что нужно? — не выдерживаю я. Встречи с этим человеком ранним дождливым утром совершенно не добавляет баллов к моему настроению.
— Вер, такси подъезжает, — говорит мне Димка, а я благодарю всех богов, что ранним утром в пустом городе добраться куда угодно можно за считанные минуты. Складываю промокший насквозь зонтик в надежде, что стоять на улице нам осталось не долго.
— Увидимся на парах, — говорит Марк при этом ухмыляется, как придурок.
— Ага. Ох черт, с зонта капает. Погоди, а то намочу машину, — и пока никто ничего не сообразил направляю зонт в сторону Радецкого и нажимаю на кнопку, несколько раз стряхиваю и снова складываю зонтик. Сзади Димка издает нечто наподобие смешка. Господи, я бы многое отдала, чтобы еще когда-нибудь увидеть такое выражение лица у Радецкого. Покрытое крупными каплями, выражающее абсолютное негодование и при этом невероятную злость лицо. О да! Лучшее утро в моей жизни!
— Стерва, — произносит он одними губами, но я только лучезарно улыбаюсь ему в ответ.
— До встречи на парах, — бросаю я на прощание.
Уже в такси Димка смеется в голос, а я кошусь на хмурого водителя.
— Нет, ты неподражаема, — выдает друг сквозь поток смеха.
— Он заслужил.
— Безусловно!
— Погоди ка, а о чем это ты там говорил? Ты с Марком меня обсуждал на своих сборах что ли?
Димкин смех мгновенно исчезает, а сам он принимает вид придурковатый.
— Говори, — предупреждающе щурюсь я.
— Вер, не обращай внимания. Просто сказал, чтобы он вокруг тебя не отирался.
— С чего бы у вас возник такой разговор?
— Да не важно. Главное, он ответил, что до тебя ему дела нет и никого он доставать не собирается.
— Значит вот так он ответил… — пробормотала я.
Ну надо же какой придурок — дела ему до меня, значит, нет. А с пятого класса доставал он меня просто так? Даже обидно такое слышать. Я-то думала он меня за что-то конкретное невзлюбил, ну там, сказала лишнего, или домашку списать не дала. А он вот так значит!
— Вер, ты обещала мне все рассказать, если будет плохо, — напоминает мне Димка. Я перевожу на него взгляд, и почему-то чувствую несильную боль в руке — оказывается, я задумалась настолько, что впилась ногтями в собственную ладонь. Облегчение наступает едва я разжимаю кулак, но на коже остаются глубокие следы-полулунки.
— Если будет плохо — скажу. Пока только у Ирки совсем не ладится. Мартынов ее достал, — говорю я между прочим, чтобы отвлечь его внимание от себя.
— Егор? Да с ним вообще что-то неладное в последнее время, — признается Димка, — ей Богу, как бес вселился. Представляешь, даже не отмечал с нами победу нашу, напивался там, где-то в своем номере, хотя тренер нам категорически запрещает пить. Ну понемногу, но не до полного беспамятства. И злой ходил, как черт, разве что на людей не кидался. Хотя в игре и такой момент был.
— По всем признакам прямо-таки влюбился, — хмыкаю я.
— Ну а что он не человек что ли? Влюбиться не может?
— Может, — согласно киваю я, — но тогда я Ире сочувствую.
— Это еще почему?
— В нее влюбился Мартынов, — удивительно, как Димка не понимает очевидных вещей, — само по себе стремно.
Димка только глаза закатывает на мой ответ. А тем временем такси подвозит нас к дому.
— Еще раз поздравляю с победой, — кричу я другу на прощание. Дождь усилился, и намокать как-то не хочется, поэтому мы наскоро чмокнулись и разошлись.
Часы показывали всего лишь половину пятого утра. Папа еще спал, а я тихонько пробралась в свою спальню и завалилась на кровать, едва успев снять с себя джинсы, и под действием теплого одеяла и до безумия мягкой подушки мгновенно уснула.
— Вера! — я подпрыгиваю на месте и едва не опрокидываю на себя полный бокал остывшего чая. Кажется, уснула за столом.
После утренней вылазки чувствую себя вареным пельменем, хотя мне и удалось еще немного поспать.
— Ты завтракаешь только чаем? — строго спрашивает папа, нависая скалой.
— Просто я не голодная, — честно бормочу я, отхлебывая из чашки.
— Это уже не шутки, ты вообще ничего не ешь? Завтракаешь чаем, обедаешь чаем, ужинаешь тоже чаем!
— Пап, ну ты чего?
— Ты себя в зеркало видела?
А что в зеркале? Вот на весах с утра картинка была интереснее на целых два килограмма.
— Вера, хочешь стать анорексичкой?
— Не преувеличивай. Я просто слежу за фигурой.
— Следить за фигурой нужно, — соглашается папа, — но не отказываться же от еды!
— Но я действительно не голодная.
— Все равно. Я заварил тебе овсянку. Хоть что-то поешь.
Передо мной на столе оказывается тарелка с небольшой порцией каши с мелкими кусочками фруктов, а папа смотрит на меня выжидающе, и под этим взглядом мне приходится взять ложку и отправить порцию каши в рот. Она еще теплая и довольно сладкая. И мне сразу же хочется съесть еще немного, и еще, пока тарелка не опустела.
— Ну вот, — папа довольно кивает головой, отправляя пустую тарелку в раковину, — и про обед не забудь.
Я соглашаюсь с папой, лишь бы не спорить, но едва он выходит из кухни меня посещает чувство вины за то, что я съела такую большую порцию каши. Овсянка ведь сплошной углевод, тяжелая пища и непременно отложится в самом ненужном месте. И как можно быть такой безвольной?
Еще хуже мое настроение становится в тот момент, когда мое трикотажное белое платье, которое в последний раз сидело на мне немного свободно, вдруг оказалось велико и словно мешком заволокло фигуру. Положение спас только поясок, который приталил эту мешковину. А между тем в зеркало на меня смотрела отнюдь не стройная девушка, я все еще вижу лишние килограммы, которые непременно нужно убирать. Еще и усталый видок после доброго утра превращает меня в сорокалетнюю женщину, зарабатывающую на жизнь торговлей селедкой на рынке с утра до вечера. Мне пришлось нанести немного больше макияжа, чем обычно, чтобы скрыть бледность кожи и темные круги под глазами, и наложить светлые румяна. И хотя выглядеть я стала лучше, все же еще немного похудеть мне бы не помешало.
— Выглядишь изможденной, — говорит мне Ира при встрече, — надо же, как ты похудела. Я даже не замечала.
— Утром встречала Димку со сборов,
