Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова

Последней парой у нас идет статистический анализ с Еленой Борисовной, которую я за то недолгое время, которое ее знаю, признала очаровательной, хотя предмет ее ужасно скучный и через чур мудреный. Зато, задания, которые она раздала для парного выполнения, отвлекают Иру и вытягивают ее из того печального состояния, в которое она погрузилась.

— Посчитай интервал, — просит меня Ира, пока разносит данные по колонкам.

Я наклоняюсь к сумке, которую бросила на пол рядом с партой, и на ощупь ищу там телефон, когда чувствую невесомое касание к своей ладони, которое тут же перерастает в мелкую щекотку крохотных ножек — что-то ползет по моей руке!

— А!

Паника и отвращение накрывают меня так быстро, что тело переходит в режим автоматических действий. Я вскакиваю с места и судорожно трясу рукой, что-то падает на пол и резво уползает, а я с двойным ужасом различаю в насекомом огромного таракана с длиннющими усами!

— Воронова, что стряслось? — кричит опешившая и перепуганная Елена Борисовна, быстрым шагом направляясь ко мне. По дороге она едва не сносит задетую парту.

— У нее в сумке таракан, — отвечает за меня Ира, за что спасибо ей огромное, ведь я не в силах выдать хоть какую-то информацию.

— Ну что же так кричать-то! Воронова, берите свою сумку и идите в туалет вытряхните!

Я слышу ее, но захлестнувший меня страх блокирует любой сигнал мозга, я не могу сдвинуться с места, только стою и глупо хлопаю глазами, как сова. Еще больший страх меня одолевает в тот момент, когда я чувствую катящиеся по щекам бусинки слез — только этого мне не хватало! И оглушающая тишина обомлевших одногрупников давит на меня и мои сдавшие нервы все сильнее. Нет, только не это! Не снова!

— Скопцова, отведите Воронову, — говорит Елена Ирке.

Та мигом подрывается с места, подхватывает мою сумку, хватает меня за руку и выволакивает из кабинета. Все это происходит в оглушительном молчании.

Стоит мне оказаться за дверью, остаться без свидетелей моей истерики, как я начинаю приходить в себя: снова чувствую биение сердца, которое казалось замерло на несколько минут, слышу шум крови в ушах, у меня покалывают кончики пальцев и кажется, что волосы на макушке шевелятся. Ирка доводит меня до туалета, и я беру себя в руки: умываюсь, стирая любое упоминание о непрошенных слезах, мою руки, намыливая их по локти, лишь бы уничтожить невидимый след насекомого, который я чувствую кожей, и только после этого забираю из рук подруги сумку.

— Ты как? — опасливо спрашивает Ира, наблюдая за моими рваными действиями.

— Теперь нужно всю сумку вывернуть наизнанку, — говорю я вместо ответа.

Подойдя к подоконнику вытряхиваю все содержимое. На пол скатываются ручки, карандаш и блеск для губ, остальные вещи разлетаются по деревянной поверхности. Я даже сумку выворачиваю наизнанку и хорошенько трясу, убеждаясь, что никаких насекомых в ней больше нет, а затем, хоть это и выглядит бессмысленно и глупо, проверяю каждую вещицу прежде чем вернуть ее внутрь.

— Какой же он придурок! — говорю запальчиво.

— Кто? — я подпрыгиваю, когда слышу Ирку, про которую успела забыть.

— Радецкий, конечно! — раздраженно фыркаю на Ирку, которая не понимает очевидных вещей.

— Марк? Да брось, ты сумку вечно на пол бросаешь, а в столовой еще и не такое ползает — вот и заполз туда таракан.

— Говорю тебе: это он! — упрямо повторяю я, а в памяти всплывают старательно задвинутое в самый дальний угол, воспоминание:

— Ворона, лови жука! — кричит мне Радецкий, когда мы с другими девчонками передыхаем на газоне после спортивных упражнений. Жутких размеров хлебник противно жужжа приземляется мне на белую футболку.

Я неосознанно начинаю дико истерично визжать, махать руками и стряхивать с себя несчастное насекомое, так же, как и я пострадавшее от рук неугомонного пятнадцатилетнего мальчишки. Девчонки в один миг разбежались от меня в стороны, а мальчишки окружили и что есть сил гоготали над моей истерикой. Тогда я совершенно не контролировала себя, и, хотя сразу же стряхнула черного жука, еще долго терла пыльными ладонями белоснежную футболку, стряхивая несуществующие угрозы моему психологическому здоровью. На мой визг прибежал перепуганный учитель и только благодаря ему я смогла успокоиться.

Одноклассники еще долго подшучивали надо мной, тыкали пальцем куда-нибудь наугад и кричали, что ползет жук, а я каждый раз, как идиотка, велась на это. Даже тогда, когда уже понимала, что врут, что жестоко шутят, все равно неосознанно подрывалась с места и судорожно выискивала глазами несуществующее насекомое, ужасно забавляя своим поведением одноклассников.

Но окончательно меня добил случай, когда Радецкий подложил мне на парту самодельный конвертик, который я по глупости вскрыла. Стоит ли говорить, что внутри лежало два ужасно страшных дохлых таракана? А что этот его поступок довел меня до очередной истерики, после которой классная руководительница, ставшая свидетелем моего состояния, отвела меня в медпункт, а там уже заботливые медсестры позвонили родителям и настоятельно рекомендовали показать меня психологу?

И после этого я должна поверить, что сегодняшнее происшествие случайность?

— Вер, ну хватит, нет там больше никого, — Ирка дергает меня за руку, пытаясь остановить дикие попытки проверить каждую страницу в тетради.

— Ира, я в порядке. Иди на пару, я скоро подойду.

Ирка сомневается, но все же уходит, беря с меня обещание, что я вернусь через десять минут. Я расправляюсь с сумкой, застегиваю молнию до самой последней стежки, но прежде чем вернуться снова подхожу к раковине. Прохладная вода приятно охлаждает разгоряченное лицо — щеки так и пылают, поэтому я умываюсь снова и снова.

Дверь открывается и подняв голову в зеркальном отражении я вижу того, кого видеть не должна.

— Это женский туалет, — констатирую я, глядя в глаза Радецкого через зеркало, при этом оставляю ладони под проточной водой.

— Слушай, я знаю, что ты обо мне думаешь…

— Да неужто? — я будто бы ждала этих слов, потому что меня прорывает, — например, что ты самовлюбленный зазнавшийся царек, который творит все, что изобретет его больное воображение ввиду вседозволенности и безнаказанности? — выдаю я, оборачиваясь и от души встряхиваю мокрыми ладонями, осознанно обдавая мелкими брызгами этого кретина, при этом забываю, что лицо тоже мокрое и уж совсем не забочусь о том, как выгляжу с, наверняка напрочь стертым макияжем.

— Что-то типа того, — чуть подумав, отвечает он, — но я помню твою фобию к этим усатым тварям еще со школы…

— Вот именно! — рычу я, тыча пальцем в его рожу, —