По ту сторону добра (Справедливость - мое ремесло - 5) - Владимир Кашин

А вот Андрей...

Что Андрей?

Мыслями она все время возвращается к нему! Сколько ей теперь осталось той жизни и сможет ли она найти потерянное? Конечно, если бы не Джейн и Роберт, ей было бы проще все решить. Джейн - это дочь Томсона, часть его... Но и частица ее - она отдала ей лучшие годы... Но захочет ли сам Андрей? Ведь она ему теперь чужая, совсем чужая...

Миссис Томсон всматривалась в чуть очерченное в ночных сумерках, подсвеченное далеким уличным фонарем большое прямоугольное окно. За ним ничего не вырисовывалось. Закрыла глаза, сон наплывал на нее волнами морского прибоя сильнее и сильнее, и она устала с ним бороться. Не было сил подняться из мягкого кресла, она откинула голову на высокую спинку, а затем отдалась волне, которая понесла ее в открытое море, в пучину сна...

7

- Я не знаю, для чего ты сюда вообще ехала! - сердито сказала Джейн, гася сигарету. - При твоем здоровье эти волнения тебя погубят.

- Ах, ты не понимаешь, Джейн... Как жаль, что нет у тебя сестры. Но есть брат, и ты его любишь... Я в большом долгу перед Таисией. И, если хочешь знать, перед собой тоже... Ведь могла найти ее раньше, не через тридцать лет. Правда, в этом деле отец наш приложил руки. Он был своеобразным человеком и не разрешал мне поехать в Советский Союз. Не знаю, или боялся, что я останусь тут, или, возможно, не хотел, чтобы волновалась, узнав о судьбе родных, а какая ждала их судьба во время оккупации, он хорошо понимал. Так или иначе, но при его жизни мне поехать не удалось. А когда господь позвал его к себе, я не могла надолго бросить мастерскую... После войны писала сюда письма и не получала ответа... Как теперь узнала, наша мама, выгнанная немцами из родного дома, где-то погибла. Это большое горе, и сердце мое разрывается от жалости...

Джейн подумала, что мать не все рассказывает. Ей не верилось, что родственные чувства могут вспыхнуть так внезапно, если они молчали столько лет. Подозревала: в том, что мать за короткое время пребывания на родине так изменилась, есть какие-то скрытые причины.

- Это слишком сентиментально, - пренебрежительно сказала она, упав на диван и положив голову на спинку. - Я не узнаю тебя, мама, ты всегда была деловой и рациональной.

- Ах, Джейн, Джейн... - Кэтрин поднялась из кресла, подошла к дочке и погладила ее по голове. - Это что-то другое, совсем другое. Я сама не думала, что эта встреча так меня потрясет.

- Теперь ясно, почему ты здесь заболела и вызвала меня. Для твоего сердца даже радости, если они внезапные, не очень полезны...

- Я не потому заболела.

- Ладно, ладно, - снисходительно улыбнулась Джейн. - Ведь я приехала. Теперь, слава богу, ты уже увиделась с сестрой и можно возвращаться домой. Генри пишет, что очень тоскует, что нужно готовиться к помолвке. Я обещала, что скоро буду с тобой дома.

Миссис Томсон, слегка кивая в такт словам дочери, подсела к ней.

- Нам нужно посоветоваться, доченька, об одном деле. Только не думай ничего плохого. Я не хочу обидеть вас, своих детей, - ни тебя, ни Роберта... У нас и правда небольшие доходы. Поэтому и советуюсь сейчас с тобой...

- Извини, мама, но, откровенно говоря, меня не очень тешит эта родня... И почему это ты так кошелек перед Таисией раскрываешь? Сама говоришь - мы не такие богатые...

- Но это же моя сестра. Я должна была бы привезти ей какой-нибудь подарок. Я ничего не купила, ибо не знала, найду ли ее... А теперь, когда нашла, хочется подарить что-то хорошее...

- Это в тебе вспыхнула твоя славянская натура: и душа, и кошелек настежь... Атавизм, мамуся.

- Славянская или не славянская, - уже рассердилась Кэтрин, - что ты в этом понимаешь?! Между прочим, что я такое Таисии купила? Шапку и рукавички!.. - И она отвернулась от дочери, давая понять, что разговор на эту тему закончен. - Ты жестокая! - На глазах у миссис Томсон выступили слезы.

- Я не жестокая, а справедливая! - Джейн стремительно вскочила с дивана, взяла со столика свою сумочку. - И лучше открыто высказывать свои мысли, нежели таить в себе... Мы собираемся на выставку. Ты не поедешь с нами?

- Кто это "мы"? - вытирая слезы, спросила Кэтрин.

- Ребята и девушки из Портсмута и Брайтона. Этот рыжий Фрэнк и его друзья. Они завтра уезжают дальше, в Ленинград.

- Нет, - сказала миссис Томсон, - я не поеду... Выходит, ты против того, чтобы я хотя бы немножко помогла твоей тетке?..

Джейн сердито повела плечами:

- В конце концов, это твои деньги и твое дело. И я тебе не советчик...

Она постояла посреди комнаты еще несколько секунд - вспоминала, не забыла ли что-нибудь нужное, - и, повернувшись, пошла к двери. Уже открыв ее, вернулась, поцеловала мать в щеку:

- Не волнуйся. Главное, береги здоровье... - Помахала рукой и скрылась за дверью.

* * *

Таисия Григорьевна вместе с Кэтрин вышла на крылечко дачи. Обвела взглядом кусты крыжовника, сарай, на стену которого опирался поваленный забор, старые сливы, кроны их тонули в потемневшем небе. Бориса нигде не было. Поняла: муж ушел, чтобы не прощаться с Кэтрин. Ей стало неудобно перед ней, и она громко крикнула в глубь двора:

- Борис!

Никакого ответа. Только ветер, казалось, сильней зашумел на пустом дворе, в сливах.

- Боря! - позвала еще раз и, не ожидая ответа, повернулась к сестре: - Ну и человек! Уже куда-то смылся!

Миссис Томсон невозмутимо молчала. Подумала, что Таисии и в этом не посчастливилось. Муж попался с норовом. Но ничего не сказала.

Сестры спустились с крылечка. Вышли на дачный проселок. Кэтрин несла букет цветов, который Таисия нарвала по дороге к калитке.

Бориса Сергеевича и на улице не было.

- Куда он мог запропаститься? - удивленно пожала плечами Таисия, хотя уже догадалась, что муж поплелся к ларьку.

Женщины пошли бережком, заросшим кустами лозы, за которыми был узенький дачный пляж и причал для катеров. На пляже миссис Томсон отыскала дочку, и они направились к речному трамваю.

Таисия Григорьевна долго, пока не исчез катер в сумерках, махала ему вслед рукой.

...Борис ждал ее на даче. Она не ошиблась. Он ходил в ларек и принес "Бiле мiцне". Ожидая ее, разлил вино в стаканы и, кажется, успел уже выпить.

- Боренька, куда ты исчез? - ласково спросила Таисия Григорьевна. Так неудобно было перед сестрой Катрусей.

Он нахмурил косматые, седые, торчавшие во все стороны брови, сердито сверкнул глазами.

- Не Катруся, а Кэт. По-немецки - кошка! И не сестра! Она давно тебе чужая, эта миссис Томсон... Пани Томсон... Скажите пожалуйста - пани из голой деревни...

- Ну, чего ты действительно, Боренька, - мягко произнесла Таисия Григорьевна, беря стакан. - Ведь родная сестра! Пойми, родная...

- Которая объявилась только через тридцать лет!

- И все-таки родная. А как мы ее принимаем?..

- Она же этого не пьет... - покосился он на свой стакан. - Чем же ее угощать?

- Стыд, да и только. И живем с тобой на смех людям. Джейн и заходить не хочет.

- По-моему, я живу лучше, чем эта миссис. Плевать я хотел на ее деньги!.. А ну покажи, - вдруг кивнул он на ее руку, - что там у тебя?

Вздохнув, Таисия Григорьевна подняла из-под стола руку и молча сняла с пальца красивый перстень с камнем. Борис Сергеевич положил его на свою ладонь.

- Руку протягиваем за милостыней! Сначала меховую шапку и перчаточки, теперь перстень... А что дальше? - Голос его то усиливался, приобретая металлические нотки, то спадал до шепота. - Вот это и есть стыд и позор!

- Боренька, да что ты! - еле слышно прошептала Таисия Григорьевна. Ведь не чужая подарила, родная... Поможет дачку отремонтировать, в квартире ремонт сделаем и не будем стоять с цветами и сливами возле метро...

- Это не позор, что цветы продаем. Не спекулируем, как Поликарп Крапивцев. Позор - вот это. - Он поднялся и, крепко зажав перстень, направился к открытому окну, словно собираясь забросить его в кусты.

Таисия Григорьевна вскочила.

Борис Сергеевич сжал пальцы в кулак, чтобы жена не смогла выхватить перстень.

- А ты подумала, - закричал он гневно и затопал ногами, - ты подумала, откуда у нее деньги?! Ты подумала, где и как они нажиты или награблены? Не хочу! И не дам, не позволю! Не надо мне! Нам вполне хватает того, что имеем. Жили и будем жить! Не смей!..

Таисия Григорьевна заплакала.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Олесь Залищук пришел на дачу, когда у Таисии Григорьевны была в гостях Кэтрин. Сестры сидели на лавочке около домика. Миссис Томсон что-то вязала и старалась развлечь сестру рассказами о своих путешествиях. Хозяйка дачи смотрела вокруг с таким выражением на обрюзгшем лице, что казалось, тронь ее - и польются слезы. Она и раньше была слезливая, особенно когда вспоминала свою неудавшуюся театральную карьеру. А теперь, после смерти Бориса Сергеевича, досыта наплакавшись, стала одутловатой, медлительной и неповоротливой. Ничего не хотела, ничего не просила, ничего не ждала, кроме сочувствия, и если заговаривала, то лишь затем, чтобы сказать, какая она теперь, без Бориса Сергеевича, одинокая. Но и это не договаривала до конца, потому что из глаз начинали капать слезы. Могла целый день не есть, и если бы не Кэтрин, которая каждое утро или приезжала к ней на дачу, или приводила ее к себе в гостиницу, кто знает, что с ней было бы...