По слову Блистательного Дома - Эльберд Гаглоев

ГЛАВА 9

Потому как первое, что я увидел, была привычная мне антенна на толстом трехметровом, металлически поблескивающем древке, зачем-то, наверное, для красоты, окованная широкими золотыми кольцами и усеянная, наверное, с целью удовлетворения новорусских запросов владельца, множеством золотых же нашлепок. Сама антенна была простецкая, из двух изящно сваренных металлических, зачем-то заточенных колец. Зачем заточенных? А затем, что это была секира. Какое-то время мне понадобилось на осмысление этого странного природного явления. Кому нужна секира таких размеров? Тот, кому она была нужна, стоял, небрежно возложив руку, левую руку, на описанный выше предмет, в правой же он держал тончайшей работы шлем, выполненный в форме головы дракона и достаточно доброжелательно смотрел на вашего покорного слугу.

И был он метров пяти ростом. Превосходно развитую, атлетичную фигуру, как печатка, обтягивал кожаный доспех цвета расплавленного золота, от шеи до пят покрытый странной полупрозрачной чешуей. Нечеловечески правильные черты лица освещались странным светом изумрудных глаз. Тяжелые золотые волосы были схвачены диадемой черного металла с черным же, потрясающе черным, камнем над переносьем.

— Мамочка моя! Да какой же он красивый, — вырвалось у меня. Банальщина. — Быть того не может.

Черный камень в диадеме удивленно моргнул. Одновременно с двумя потрясающими изумрудными глазами. Я был абсолютно деморализован.

— Тивас, — жалобно позвал я. — У него три глаза.

— Знаю. Ты вроде как биться с ним собирался.

— Не могу. Очень уж он красивый.

Как будто где-то вдали зазвенели хрустальные колокольчики. Далеко-далеко, тихо-тихо. Умолкли. Я не сразу понял, что так странно смеется облитый доспехом гигант.

— У тебя странный ученик, Черное Лицо, — прозвучал широкий мягкий голос, абсолютно не подходящий к воинственной внешности великана. — С вагигами отказывались биться, страшась нашей силы, нашего колдовства, нашего оружия, нашего умения, наконец. Но впервые в жизни я слышу, а прожил я куда как долго, чтобы с вагигом отказывались биться потому, что он красив.

— Ты боялся нанести ущерб красоте, человек? — вопросил он меня. Именно вопросил, а не спросил.

Откашлявшись, я ответил:

— Это может показаться смешным, вагиг, но я отвечу — да.

Вагиг замолчал, изумленно рассматривая меня своими разноцветными глазами. Затем встряхнул головой.

— Я сложу об этом песню. Да. Я сложу об этом песню. Как имя твое, человек?

— А как твое, вагиг?

Он опять удивленно глянул на меня.

— Не скажу, что ты смел, но скажу — нахален. — Он изучающе уставился на меня. Его черный глаз подернулся странной дымкой. — Нет, скажу, ты — бесстрашен, но неучтив. Или ты гость в этом мире?

— Он — гость, — вмешался Тивас.

— Но это не извиняет тебя, человек. Незнание не оправдывает, — выдал он вдруг латинскую сентенцию. — Знай, как с кем говорить, и многого ты добьешься, не обнажая меча.

— Благодарю за совет.

— Ты продолжаешь изумлять меня, человек. Вы не любите слушать советы. Но хорошо, скажу, хоть вы люди и не любите наших имен. Я скажу тебе, но знай, чужак, они кажутся твоим собратьям излишне длинными. Твои собратья зовут меня Хуры'тн. Мои же называют Рагсом Рбасау'га.

— Меня зовут Саин, сын Фаразонда.

— Опять мне странно. Я знавал твоего отца, но о сыне его я слышал разное. И солгу, если скажу, что хорошего было больше. Но тот, о ком я слышал, и тот, кто стоит передо мной — не один человек. Я ведь не ошибаюсь, Черное Лицо? — перевел он взгляд на Тиваса.

— Ты проницателен, как и все твои соплеменники, — изящно ответил Тивас.

— Мое удивление все растет и растет. А песня становится все более странной. Я надеюсь увидеть тебя, Саин, воочию и поговорить. Теперь же мне должно оставить вас. А ты плетешь тяжелые чары, Черное Лицо. Твое умение становится изощренным, но не изящным. Задумайся над этим, — вперил он свой разноцветный взор в Тиваса.

Тот, к удивлению моему, смешался.

— Как умею, — буркнул он в ответ.

— Ты не подумал, что воины, вызванные тобой для боя с этим учеником, до конца жизни будут мучаться кошмарным сном о своей погибели. — Он строго уставился на моего темнолицего гуру. Но миг, и выражение лица его смягчилось. — Хотя… Вдруг они задумаются, что не для боя приходит живущий в этот мир. Отнюдь не для боя. Но хватит. Мне все труднее оставаться в этом сне. Запомни, Черное Лицо, чары твои не для вагигов. Ты чересчур молод. Но я благодарен. Вдвоем вы принесли мне удовольствие, и не в моем обычае не отметить встречу подарком. — Он стянул с руки перчатку и снял с пальца перстень ярко-белого металла с камнем цвета морской волны и протянул его на ладони Тивасу. Удивительно. Ладонь была размеров исполинских, а перстень, только что снятый с изящного, но толщиной в древко лопаты, пальца, было совершенно нормального размера.

— Тебе же, странный человек Саин, я подарю вот это, — и, сунув руку за спину, протянул мне ярко-синий камень на мрачной черной цепи. — По этому камню любой вагиг узнает, что с тобой любопытно разговаривать. Носи его. Теперь — прощайте.

И исчез.

Какое-то время мы молчали. Не поворачивая головы, я спросил:

— Вот это вот — вагиг?

— Да, — очень негромко ответил мой обычно амбициозный спутник.

— Ты хоть изредка предупреждать можешь?

— О чем?

— Да вот об этом, — рассерженно прошипел я.

— Что, щелкнуло по носу?

— Еще как, — нехотя признался героичный Саин, сын Фаразонда, еще совсем недавно сугубо убежденный в своей героичности и непобедимости.

— Меня тоже. И вообще, похоже, нам обоим здорово утерли кос. Извини уж.

— Извиняю.

— Пойдем-ка, выльем кофе и покурим.

— Пойдем, — уныло согласился я.

За чаем меня просветили.

— Вагиги могли бы владеть этим миром. Он просто им не нужен, как бы поточнее сказать, в собственность. И так хорошо. Власть как таковая их не интересует даже в принципе. Жутчайшие индивидуалисты. Живут по одному. И живут если не вечно, то очень долго. Они недосягаемы в своих неприступных замках. Да и если бы ты видел, где они строят эти замки. Они мудры, но крайне неохотно делятся своей мудростью. — Тивас отхлебнул кофе. — И в то же время очень любят поболтать с нашими мудрецами. А когда те начинают пытаться задавать вопросы, очень удивляются, разве не сказали все, расспрашивая. Недосягаемые, непонятные существа. Порой чужие, порой близкие. Могут вылечить безнадежно больного, взять под защиту деревню! А могут просто так сжечь город или перебить караван. Просто так.

— В каждом народе есть хорошие. Есть и плохие, — выдал я национальную мудрость.

Тивас посмотрел на меня как на недоумка.