Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен

— Благослови тебя Бог, сынок, а я решил, что ты опять помер. Сюда Джек приходил, говорит, он так понимает, что тебя застрелили, потому как домой ты не вернулся, вот я и вывел плот к устью ручья, чтобы уплыть, как только Джек еще раз придет и скажет, что тебя точно убили. Господи, до чего ж я рад, что ты вернулся, голубчик.

А я говорю:

— Ну и ладно, и хорошо, меня они не отыщут, решат, что я убит, а труп мой по реке уплыл, — там на берегу найдется кое-что способное навести их на эту мысль, — поэтому давай не будем время терять, Джим, поплыли отсюда, да поскорее.

Мне полегчало, только когда наш плот выбрался на середину Миссисипи и спустился мили на две. Мы зажгли сигнальный фонарь и решили, что снова свободны и ничего нам не грозит. У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было, поэтому Джим накормил меня кукурузными хлебцами, пахтой, да еще и свининой с капустой и зелеными овощами, — а если ее правильно приготовить, так вкуснее ничего на свете не сыщешь, — и пока я уплетал ужин, мы разговаривали, и так нам хорошо было. Я был страшно доволен, что убрался подальше от кровной вражды, а Джим, — что ему на болоте больше куковать не придется. И мы пришли с ним к выводу, что, в конце концов, лучше плота дома не сыскать. В других-то местах и люди все время толкутся, и воздуху не хватает — то ли дело плот. На плоту ты завсегда свободен, на нем в любое время и легко, и уютно.

Глава XIX

На плот вступают герцог и дофин

Прошли два не то три дня и столько же ночей; наверное, правильнее было бы сказать «проплыли», до того приятно, спокойно и мирно миновали они. А время мы проводили вот как. Река в тех местах разлилась уже до ширины неохватной, доходившей местами до полутора миль; мы плыли ночами, а с наступлением дня останавливались и укрывались: как только ночь подходила к концу, мы прерывали плавание и привязывали плот — почти всегда на тихой воде, у нижнего края намывного острова, — нарезали тополевых и ивовых веток и заваливали ими плот. А после ставили закидушки. Сами же лезли в воду, купались, чтобы освежиться и охладиться; потом садились на мелководье, где вода нам примерно по колено была и смотрели, как приходит день. Нигде ни звука — полная тишь, как будто весь мир спит, ну, может, бычья лягушка поревет иногда. Первым, что мы начинали различать, глядя на реку, была тусклая такая линия — лес на другом берегу; и ничего больше разглядеть было нельзя; затем в небе появлялось бледное пятно, оно понемногу разрасталось, и река становилась видной все дальше, уже не черная, а серая, с далеко-далеко плывущими по ней черными пятнышками — торговыми барками и тому подобным, и с длинными черными прочерками, это уж были плоты; иногда до нас доносился скрип весел или неразборчивые голоса — так все было тихо и так далеко разлетались звуки; и понемногу мы начинали видеть на воде струистые полоски и понимали, что там быстрое течение омывает корягу, оттого эти полоски и возникают; а вскоре становились видными и завитки поднимавшегося над водой тумана, небо на востоке краснело, река тоже, и уже вырисовался на опушке дальнего леса дощатый сарай — лесной склад и, скорее всего, построенный тяп-ляп: с такими щелями в стенах, что сквозь них кое-где и собака проскочит; потом задувал легкий ветерок, он прилетал с того берега и овевал нас, прохладный, свежий и так сладко пахнувший лесом и цветами; хотя иногда и не ими, потому что тамошние люди выбрасывали на берег дохлую рыбу, щук или еще кого, а от нее такой тухлятиной разило — жуть кромешная; ну и наконец, наступал день, и все улыбалось под солнцем, и принимались разливаться певчие птицы!

Теперь тонкий дымок никто бы уже не заметил, поэтому мы снимали с донок улов и готовили себе горячий завтрак. А после снова смотрели на пустынную реку, и так нам было покойно да лениво, что понемногу нас одолевал сон. Время от времени, мы просыпались, оглядывали реку, пытаясь понять, что нас разбудило, и может быть, видели пароход, который поднимался, пыхтя, вверх по течению, так близко к другому берегу, что ничего о нем сказать было нельзя, ну, разве что, где у него колеса прилажены — на корме или по бортам; а после него целый час ничего не было ни слышно, ни видно, кроме гладкой пустой воды — пустыня да и только. Потом появлялся скользящий по ней плот, тоже далекий-далекий, и порой какой-нибудь юнга колол на нем дрова, на плотах этим почти всегда юнги занимаются; мы видели проблеск летевшего вниз топора, но ни звука не слышали, потом топор поднимался снова, и только когда он уже оказывался над самой головой дровосека, до нас долетало «чинк!» — вот сколько времени уходило у звука на то, чтобы пересечь реку. Так мы и проводили день, бездельничая, слушая тишину. Однажды опустился густой туман и на проходивших мимо плотах и прочем стали бить, чтобы не залететь под пароход, в жестяные сковородки. Теперь, в тумане, барки и плоты шли так близко к нам, что мы слышали, как на них разговаривают, сквернословят и смеются — совсем ясно слышали, но никого не видели, и у нас от этого даже мурашки по коже бежали; можно было подумать, что это духи летят мимо нас по воздуху. Джим сказал, что это наверняка духи и есть, но я ответил:

— Ну уж нет, дух не стал бы говорить: «Чтоб его черти забодали, этот туман!».

При наступлении ночи мы отплывали, а выйдя на середину реки, предоставляли плот самому себе, пусть плывет по течению, раскуривали трубки, сидели, болтая ногами в воде, толковали о разных разностях, и всегда оставались голыми, днем и ночью, если, конечно, комары позволяли, — новая одежда, которую я получил от родителей Бака, была слишком добротной, чтобы оказаться еще и удобной, да я и вообще до одежды не великий охотник, ну ее совсем.

Иногда мы на долгий срок оставались на реке совсем одни. Далеко за водой различались берега и острова, ну, может искорка какая мелькнет — свеча в окне домишки; а временами и на воде огоньки появлялись — это уж, сами понимаете, был плот либо барка; и с какого-нибудь из этих судов вдруг долетало пение или звуки скрипки. Жизнь на плоту — лучше не бывает. Небо висело над нами, все в звездах, а мы лежали на спинах, смотрели на них и пытались решить, были ль они сотворены или сами собой народились, — я рассудил так: уж больно долгое время ушло бы на то, чтобы сотворить их в таких количествах. А Джим сказал, что, может, их Луна несет, как курица яйца — ну, мне это показалось резонным, и я не стал с ним спорить, потому как знал, сколько икринок может отложить самая обыкновенная лягушка, стало быть, и Луне оно по силам. А еще мы следили за падучими звездами, за тем, как они расчерчивают небеса. Джим полагал, что это выкидывают из гнезд те звезды, которые малость потухли.

Раз или два за ночь мы видели проходившие мимо нас в темноте пароходы, и время от времени из их труб вырывалась целая вселенная искр, дождем осыпавших воду, очень это было красиво; а после пароход уходил за изгиб реки, огни его мерцали и гасли, пыхтенье стихало и на реку снова опускался покой, и в конце концов, немалое время спустя, поднятые пароходом волны добирались до нас и покачивали плот, а после даже и не знаю, как долго, ничего слышно не было — разве что лягушки иногда квакали.

После полуночи жившие у реки люди укладывались спать, и берега на два, на три часа становились совсем черными — никаких больше огоньков в окнах. Эти огоньки были у нас завместо часов — появление первого из них означало, что близится утро, и мы сразу начинали искать место, в котором можно остановиться и плот привязать.

Как-то поутру, перед самой зарей, мне подвернулся ничейный челнок, и я переплыл на нем быстрину, — там до берега и было-то всего ярдов двести, — и поднялся примерно на милю по речушке, окруженной кипарисовым лесом, думал, может, ягод удастся набрать. А когда проходил место, в котором ее пересекал коровий брод, смотрю, по ведущей к нему тропе бегут во всю прыть двое мужчин. Я уж подумал, что мне каюк, потому что, увидев, как кто-то за кем-то гонится, первым делом решал: за мной — ну, может, за Джимом. Собрался я развернуть челнок и поскорее убраться оттуда, да только они подбежали совсем уже близко и закричали, умоляя меня спасти их жизни — они, дескать, ничего плохого не сделали, так на них как раз за это целую охоту устроили, да еще и с собаками. Хотели они сразу в челнок попрыгать, но я говорю:

— Нет, погодите. Собак и лошадей покамест не слыхать; вы успеете пройти по кустам немного вверх, а после входите в воду, спускайтесь сюда, тогда в челнок и сядете — этак вы хотя бы собак со следа собьете.

Они так и сделали, и как только уселись в челнок, я понесся к нашему островку, а минут через пять-десять мы услышали вдалеке лай собак и людской крик. Мы слышали, как погоня приближается к речке, но видеть ее не видели; потом она, вроде как, остановилась, и некоторое время топталась на месте; мы уплывали все дальше и дальше и вскоре слышать ее перестали, а ко времени, когда за нашей спиной осталась целая миля леса и мы вышли на большую реку, все уже стихло, и мы подплыли к нашему с Джимом острову и спрятались среди тополей. В общем, спаслись.