Волки ночью воют - Алекс Данте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда задание менялось и вместо ликвидации следовало просто проследить, или, скажем, побывать у цели дома и стащить некоторую вещь из его сейфа. Но такое бывало достаточно редко, поскольку все поняли, что легче всего избавиться от человека, чем копаться в его шкафу со скелетами.
Но Рагнар считал иначе и прежде, чем согласовать и взять дело, тщательно читал историю цели. И если человек по его меркам действительно заслуживал смерти (хотя кто мы такие, чтобы решать? И все же решаем) то отвечал на дело положительно. Если же нет, то Февралю приходилось приводить тысячи доводов о том, что этот человек плохой и вскоре натворит дела еще хуже.
— Раз ты всех так жалеешь, почему решил стать тем, кто устраняет объект? — Спросил его как-то Кристиан, глава отдела Эплонроуда, сектор Б, кресло девятнадцать, группа Февраль.
— Кто-то же должен, — ответил Дерек. — К тому же я не жалею, просто не люблю несправедливость.
Исполнителями этой работы среди Детей Рагнара были сам Дерек и Табаки. Рагнар работал с оружием, на дальних расстояниях, Табаки же, любил махать кулаками. Ви привлекали к делам, то если цель была особо скрытная или… женского пола. Дереку убивать женщин не позволяли принципы, а Табаки просто было не интересно, когда человек не может дать сдачи. Закари же, выходить на дела было запрещено. И говорить о том, что Закари выходить на дела было запрещено тоже было запрещено.
А Эби только предстояло с этим столкнуться.
Рагнар предлагал ей войти в состав Бобровских, у которых правила для инициации были в разы мягче. Но у Эби были свои принципы. Если она хотела остаться в этой семье, то должна была пройти то же, что и они.
Они шли молча и в тоже время голоса их мыслей громыхали как салюты в праздничные дни.
Перед входом в подъезд, Эби сняла шарф и протянула Дереку, но тот лишь отмахнулся:
— Тебе нужнее.
***
Зайдя в квартиру и накинув куртку на крючок, Эби первым делом кинулась на кухню, снова проверить, было ли там пирожное.
И его там не оказалось.
Девушка сначала не поверила и на всякий случай, подвигала туда-сюда молоко, йогурт и рыбью башку, вдруг, пирожное потерялось среди пустоты. Но потом Эби стало обидно. Единственное, что напоминало ей о чем-то хорошем, и то, кто-то съел. Она сжала кулаки и приготовилась к схватке с тем, кто покусился на святое.
Порой такое случалось. Как, например, Дерек утром себе заваривал кофе и отвлекшись, обнаруживал, что его кружка пуста.
Рагнар исчез в своей комнате, а из коридора донеслись какие-то звуки. Эби пошла по горячим следам и ворвалась в ванную, готовая атаковать.
В ванне, в воде покрытой пеной, лежал Табаки. Он вздохнул и приоткрыл покрасневшие глаза:
— Это я съел пирожное… Так и думал, что это твое.
— Оно было от Дилана, — Эби смягчилась и, прикрыв за собой дверь, чтобы не сквозило, облокотилась на стиральную машинку. Табаки принимал ванну только в двух случаях. Если он выходил на дело и убивал человека. Второго случая не существовало. Горячая ванна была его способом справиться со своей пустотой. Его руки становились красными и трескались от того, что он их часто тер. Ему постоянно казалось, что на них чужая кровь. При Эби Дерек вытаскивал Табаки из этого состояния лишь раз, когда тот зашел за свою черту «что-смерть-в-гости-ждешь» и чесал порез снова и снова, покрываясь полностью красной жижей, вырывая свои волосы, чтобы избавиться от крови… Рагнар много раз просил Табаки закончить с делами и не выходить на вызовы, но как оба не старались, Табаки все же был профессионалом в своем деле и в некоторых ситуациях был незаменим. Но иногда он перебарщивал с наркотой или замыкал круг, снова и снова ковыряя ранки, и тогда на помощь приходил Дерек. Молча и терпеливо укладывая друга в постель, перевязывая ему раны или вытирая слюну. А Табаки молча и терпеливо разрешал ему помогать, в тысячный раз говоря, что он больше так делать не будет. Рагнар кивал, соглашаясь и веря в тысячный раз, и все же вкручивая особые лампочки ему в люстру и настольную лампу, при свете которых трудно было бы попасть в вену, а также внимательно следя за его новыми ранами и ногтями, под которыми могла быть захоронена кровь.
— О, ну тогда не жалко, — хмыкнул Табаки.
Глаза у него были красные, от того, что он их тер, и карие. Эби осела на коврик и обняла колени руками:
— Каким ты был, когда был маленьким?
Парень фыркнул:
— К чему такие вопросы?
— Да так… Ты хоть представлял, что вся твоя жизнь обернется именно так, чтобы привести тебя сюда?
— Нет… — Эби услышала, как он вздохнул и провел рукой по воде, собирая пену. — Но по мне, это лучшее место, в котором мне удалось задержаться, за последние несколько лет.
— И где же ты был до этого?
— В ужасной вонючей норе. Как кролик. Но теперь я перестал быть кроликом… Пришлось.
— Как звали этого кролика? — Табаки редко, когда выходил на такие откровенные разговоры. Он привык замыкаться, выставляя напоказ лишь радужную оболочку, за которой пряталось нечто большее.
— Его звали… — он набрал воздух в легкие, но словно захлебывался им, не вправе произнести своего настоящее имя, которое ему было дано при рождении, будто его заколдовала страшная ведьма. — Его звали… Он совсем забыл то время, когда говорить было так просто. С тех пор, он носил много имен, но все они…
— …были другими. — Закончила Эби. — Ты не обязан мне говорить, ничего страшного.
— Не думаю, что готов пойти на такое, по крайней мере, не сейчас.
Пару минут они молчали, слушая как лопаются пузырьки пены и шумит по трубам вода. Если замереть и
