Вместо матери - Сергей Сергеевич Заяицкий

Когда наступила ночь, Катя дождалась, пока уснули все пионеры. Два пионера, сторожившие лагерь, тихо беседовали между собою, но и они клевали носом.

Никто не слыхал, как ушла Катя. Она захватила с собою нож, чтобы им рыть землю.

Место, где Китов зарыл банку, она очень хорошо запомнила.

Большая белая береза словно призрак выделялась во мраке. Катя принялась рыть мягкую душистую землю и скоро нож наткнулся на что-то твердое. Это была большая круглая жестянка из-под монпансье, очень легкая. Очевидно, никаких денег, кроме бумажных, в ней не было. Катя взяла жестянку и понесла ее обратно в лагерь.

Она положила жестянку себе под голову, закутав ее в платок, и крепко заснула. На вольном воздухе всегда крепко спится.

Наступило чудесное ясное утро, солнце тронуло первыми розовыми лучами вершины березок. Стало всходить все выше и выше.

Лагерь проснулся.

Натащили хворосту, развели огонь и стали кипятить воду для чая.

Когда все уселись с кружками в руках, Катя развернула жестянку.

— Смотрите, — сказала она, — что я нашла в лесу.

Все с живейшим любопытством уставились на жестянку.

— Как? Прямо в лесу нашла? Что в ней есть?

— Из земли вырыла. Сейчас посмотрим, что в ней такое.

Катя открыла жестянку и вытащила из нее большой сверток, завернутый в клеенку.

— Это, наверное, клад… — пробормотал Комар, задыхаясь от любопытства.

Катя развернула клеенку. Под ней оказался сверток из газетной бумаги.

Все затаили дыхание.

Катя принялась развертывать газету. Из нее вдруг посыпались пачки червонцев, перевязанные веревочками.

— Деньги! Это деньги! — закричали все в волнении.

А Настя воскликнула:

— Катя? Что с тобою?

Бледная, как смерть, смотрела Катя на газету, в которую были завернуты деньги. Самих денег она словно и не заметила.

— Что ты там увидала?

Но Катя дрожащими руками схватила газету и жадно вглядывалась в какую-то фотографию, напечатанную среди текста.

Затем она вскрикнула, вскочила и побежала куда-то.

— Куда же ты? Стой! — закричали пионеры, и некоторые из них помчались за Катей.

А Настя схватила газету и прочла надпись под портретом:

«Тов. Сенцов, делегат города Уфы».

Настя вдруг догадалась, в чем дело.

Она тоже что есть духу пустилась за Катей, крича:

— Катя, Катя! Куда же ты!

Все пионеры побежали за нею.

Но Катя уже сама остановилась, задыхаясь.

— Надо взять газету! — говорила она, вся дрожа. — Где газета?

Настя подала ей газету.

Катя еще раз вгляделась в портрет и сказала вдруг совершенно уверенно.

— Это папа мой. Где ж он? — прибавила она робко и неуверенно. Неужели это неожиданное счастье ускользнет от нее?

Настя посмотрела заголовок.

— Газета от четырнадцатого, — сказала она, — а сегодня двадцать шестое.

Катя схватила газету и жадно вглядывалась в напечатанную фотографию.

— Посмотри, когда закрытие съезда! — крикнул кто-то.

— Правильно. Только не всегда об этом пишут.

Все затаили дыхание. Настя стала читать.

— Вот, вот, — закричала она вдруг радостно, — закрытие съезда — тридцатого.

И затем она прибавила, обращаясь к Кате.

— Ну, значит, твой папа сейчас в Москве.

А со стороны лагеря донесся в это время крик.

— Сюда! Скорей! А-а.

Это кричал Митька — дежурный, не посмевший покинуть лагерь.

Пионеры вспомнили о деньгах.

Они сразу побежали, машинально крича «будь готов», словно хотели ободрить себя этим криком.

Среди лагеря они нашли неподвижно распростертого Митьку с окровавленным лбом. Никаких денег не было. Комар бросился на прогалину. Он увидал двух оборванцев, которые что было силы мчались по тропинке.

XVI. НАЧАЛО РАДОСТЕЙ

ДЕЛЕГАТ города Уфы Николай Семенович Сенцов помещался в комнате на пятом этаже одного из московских домов Советов.

Был теплый летний вечер, окно комнаты было открыто и Сенцов сидел на подоконнике, глядя на бесконечные московские крыши, подернутые дымкой наступающей ночи. В домах уже зажглись огни. Над столицей носился гул трамваев и автомобилей, большая звезда — Венера — всходила на западе.

Рядом с Сенцовым и тоже глядя в окно, сидел его новый приятель — Карасев. Они познакомились на съезде, очень подружились и теперь беседовали о разных делах, глядя на темнеющий город.

— Помню, как я раньше о Москве мечтал, говорил Сенцов, — как мне хотелось в Москве службу найти, переехать сюда со всею семьею. Мне даже место хорошее предлагали на электрической станции, да вот не вышло.

— А почему не вышло?

— Гражданская война. Совсем собрались уезжать… сели в поезд… раз. На подъеме поезд разорвался, мы с женой назад покатились, а дети вперед уехали…

Карасев вздрогнул.

— А где дети?

— Мальчик с нами живет… А дочка умерла.

Сенцов, сказав это, провел рукою по лбу, словно хотел расправить внезапно появившиеся морщины.

— Мы покатили обратно и съехали под гору благополучно… Бандиты нас окружили и все у нас отобрали… но расстреляли только двоих, которые показались им подозрительными… Жена заболела острым нервным расстройством, а я еще вдобавок вывихнул себе ногу… Что мы испытали! Уж потом, когда явилась возможность, написали в Москву, и вот узнали, что дочь умерла…

Он помолчал.

— Я устроился очень хорошо… Сначала в Оренбурге, потом в Уфе…

Карасев поглядел на Сенцова.

— Послушайте, а девочку не Катей звали?

— Катей!

— Странно, — сказал Карасев, — я уже слышал такой рассказ от одной девочки, которую звали Катей… Вы не из Тополянска?

— Да, да! Из Тополянска!

— Ну, так я у вас, стало быть, уж давно в гостях побывал.

— Как так?

— Однажды мне пришлось убежать от белых. Это было еще во времена батьки Махно. Конечно, если бы белые меня поймали, они бы не стали со мною церемониться. Вот я шел по дороге и вижу мне навстречу идет странствующий монах. Увидал меня, затрясся. А мне тут в голову блестящая идея пришла. Вот что, говорю, батька, давай платьем поменяемся. Тебе в этой рясе красным не след попадаться, а я к белым иду. Хочешь? А не хочешь… так все равно. Время военное, вынул наган. Он сразу рясу снял — мне отдал. Я переоделся мигом — дальше. Знал, что по пятам преследуют меня белые. И вот, очевидно, в сильный бинокль разглядели они наше переодевание, потому что слышу вдруг позади себя: «эй, лови монаха, лови монаха».

Я побежал по тополянским баштанам, забежал на чей-то огород, оттуда в сад; вижу — дверь в доме отворена, а у калитки стоит какая-то девочка и смотрит на улицу. Я юркнул в дверь и спрятался в сенях за лоханью…

— Дом был белый с голубыми ставнями? — взволнованно спросил Сенцов.

— Где тут разглядеть… Я сначала спрятался за лохань, а потом все-таки решил заглянуть в комнату.