Россия Молодая. Том 1 - Михаил Ланцов

— Иствикские ведьмы, — усмехнулся Государь.

— Ведьмы?

— Да нет, — хмыкнул Петр. — Не ведьмы. История так просто называется, как у одного мужчины было три женщины, что вместо того, чтобы друг другу волосы рвать, стали лучшими подругами и вместе воспитывали его детей, что сами и нарожали.

— Удивительно…

— Но такое случается.

— Да уж… а чего ты тут сидишь? Может лучше в баньку или еще чего?

— Грустно мне Алексашка и тоскливо. Ты даже не представляешь сколько работы предстоит, а я уже как загнанная лошадь… — Петр осекся, чуть не ляпнув про два века ударного труда на благо Отечества.

— Эко тебе мысли в голову лезут. Это из‑за сестрицы с братом?

— Из‑за них, — кивнул Государь, мысленно выдохнув от того, что Александр сам предложил решение неловкости, и вроде как неплохое. — Сестра дура набитая, сама ко дну пошла, так еще и возлюбленного с собой потащила и целую вереницу вполне достойных людей. Брата вот, в могилу свела. Нежный он у нас был. Не пережил потрясения. Он ведь думал о ней только самые светлые вещи, а оказалось, что она змея подколодная. Вот на здоровьице‑то слабенькое и налегло то великое переживание.

— Лекари только руками разводят, что наши, что иноземные.

— Они и не могли ничего сделать. Не умеют еще лечить такое. А… — махнул Петр рукой.

— Думные сказывают, что Софью ты зря головы не лишил. Проверки, учиненные Яковом Федоровичем, показывают правоту ее наветов. Злодейства за ней немало числится. Сейчас уже свыше сотни человек повязаны.

— Куда уж больше? Баба, мечтавшая о величии и славе, оказалась на глухом северном острове, где до скончания своих дней будет руду добывать из промерзлой земли. И ладно бы она просто грезила во сне сказочным могуществом. Нет. Софья уже на троне посидеть успела. Добрых семь лет. Удар по самолюбию такой страшный, что ей хоть десять раз голову сними — такого не добьешься. Хуже будет только за простого крестьянина отдать замуж, чтобы она от зари до зари работала по хозяйству, время от времени ловя вожжами вдоль спины за непослушание. А потом рожала ему детишек. Но на такое я пойти не могу. Не хочу. Всему есть пределы. Тем более что она — это прошлое. А нам с тобой дальше жить. Да и за одно дело дважды судить негоже.

— Жить дальше — это хорошо, — усмехнулся Меньшиков. — Только ты, Государь, совсем печальный ходишь. Как же с таким настроем дела делать? Отчего уже полдня на колокольне сидишь? Хочешь край земли разглядеть?

— Да нет. На Москву смотрю. Думаю. Видишь, как с высоты все хорошо видно. И улочки кривые. И домики низкие. Вот я и прикидываю, что да как поменять…. А вообще, ты знаешь, ты меня на мысль одну сподобил. Так. Слушай. Направь вслед за Софьей и Василием гонцов. Пускай воротятся. Да родичей Василия верни в Москву.

— Успеем ли, Государь? Почитай не начало лета.

— То дело не хитрое. Успеть должны. Телеграфом до последней станции за Вологдой отбейте, а оттуда гонцов уже по старым ямам. Полагаю, что Софья едва в Архангельский монастырь прибыла. Там в письме было сказано, что их немало приедет. Так что вряд ли ее одну повезут на остров. И Якова Федоровича ко мне с Федор Юрьевичем.

— Что же ты удумал, Государь? Никак в толк не возьму.

— Скоро узнаешь. Все. Беги. Найдете меня в кабинете. Мне кое‑что нужно прикинуть и посчитать…

Петр разглядывал лицо Софьи, которая лютым волком на него смотрела, пытаясь прожечь взглядом дырку или хотя бы подпалить.

— Мне сообщили, что вы уже успели добраться до Архангельского монастыря. Понравилось ли вам там? — Поинтересовался Петр.

— Очень, братец, — елейным голосом произнесла сестра. — Там просто сказочные места. Хотя настоятель монастыря успел нас обрадовать, в красках описав ту пустошь, куда нам предстоит держать путь на вечное поселение.

— И ты, Василий, тоже хочешь вернуться? — С притворным удивлением, поинтересовался Государь.

— Ты вернул нас, чтобы покуражиться? — Совершенно серьезно спросил тот.

— Отнюдь. Хм. А ведь ты, наверное, всю голову уже себе сломал, пытаясь понять почему же так произошло и отчего мои шаги для вас были не ясны и не понятны до самого последнего момента?

— Ты прав, — кивнул Голицын со взглядом, в котором стало проступать любопытство. — Мне действительно было интересно понять, что тобой двигало.

— И к каким выводам пришел?

— Ни к каким. Ты совершенно странный человек. Давно мог нас устранить, но ты игрался… да чего уж там — нянчился. Почему?

— Все довольно просто. Интересы России превыше всего. То есть, ничто не может быть выше интересов России. Надо — отдам жизнь, хоть свою, хоть чужую. Полагаю, и ты, и сестренка отлично понимаете, что, как простой человек, я хочу мести. Черная, лютая ненависть к тебе, Софья, зародилась семь лет назад, когда стрельцы с твоей подачи устраивали погромы и убивали моих родичей. И усилились после того, как ты попыталась отравить меня и свела в могилу Ивана. Да. Не делай такое лицо. Наш брат не пережил той пьесы, что ты разыграла в Думе. Сжила ты его со свету своей ядовитой натурой. Однако — я, прежде всего, правитель, поэтому, интересы России должны быть выше моей ненависти.

— Я тебя не понимаю, — покачала головой Софья. — К чему ты клонишь?

— Расточительно таких людей морить на каторге. В наши годы найти образованных людей с каким–никаким, а опытом государственного управления весьма затруднительно. Да, вы были далеко не так совершенны, как хотелось бы. Да, наделали массу ошибок. Да, за личными амбициями потеряли ощущение реальности. Но все же, вы толковые мастера в вопросах управления людьми. А у тебя Василий, даже есть какой‑никакой, а полководческий опыт. Поэтому я хочу предложить вам шанс изменить свою судьбу.

— И в чем он будет заключаться? — С подозрением осведомилась сестра.

— Приняв постриг вы потеряли все, что имели в миру — имя, титулы и прочее. Вот эти бумаги, — Петр Алексеевич вытащил из стола два листа, — подписанные патриархом акты о вашем расстриге из монахов. Поэтому я предлагаю вам принять новые имена, обвенчаться и…

— Обвенчаться?! — Воскликнула Софья.

— Ты думаешь, я не знаю, что вы с Василием любите друг друга? Последние два года за вами было очень плотное наблюдение. Это, конечно, некрасиво, но я знаю наперечет все ваши… эм… минуты любви. Удивительно, что ты от него до сих пор не понесла при такой страсти.

— Настои, — буркнула, покрасневшая сестра. — Сам понимаешь, рожать мне было нельзя.

— Понимаю, — кивнул Государь. — Так вот. Возьмете новые имена. Обвенчаетесь. И отправитесь в Тихий океан основывать колонию. Я для того уже начал переговоры с голландскими партнерами. Они готовы выделить пять больших флейтов.

— Но зачем нам колония так далеко? — Удивилась Софья.

— Вообще‑то твоими стараниями, сестренка, мы со дня на день заключим с Империей Цин договор, который очень серьезно ограничит нас в Восточной Сибири и на Тихоокеанском побережье. Ты знаешь о том, что все земли к северу от реки Амур — это дикие места с суровым климатом? Да еще и заселены чрезвычайно слабо. Морская навигация короткая. Зимы суровые и длинные. То есть, райские кущи вроде тех, где стоит Архангельский монастырь. И это в лучшем случае, на самом деле там много мест и много хуже. Я же хочу основать колонию на острове, который лежит напротив устья реки Амур. Его отличительная особенность заключается в том, что в его южной части есть большой незамерзающий залив, а в земле много угля. На текущий момент на этот островок облизываются маньчжуры, заправляющие в Империи Цин, но у них не хватает сил и средств. Вот и получается, что там хоть и живут дикие племена, но ни одно из государств на него прав не имеет. То есть, это самое южное и удобное место для проживания в тех краях из числа незанятых.

— Но ты не ответил зачем он тебе, — повторила свой вопрос Софья.

— Мне? Мне он даром не нужен. А России там нужен порт. Имперскую дорогу я…

— Какую? — Хором переспросили оба.

— Имперскую, — невозмутимо ответил Петр. — Так вот. Имперская дорога от Москвы дотянулась только до Нижнего Новгорода и сейчас ведутся работы по сооружению большого каменного моста через Волгу. Пока он не будет готов строительство не пойдет дальше. А от Нижнего Новгорода до побережья Тихого океана по меньшей мере пять с половиной тысяч километров. Реально же получится все шесть, а то и семь тысяч, так как дорога вряд ли пойдет по прямой.

— Мне мало, что говорит семь тысяч километров, — пожала плечами Софья.

— Примерно в сорок раз больше, чем от Москвы до Тулы.

— Ого!

— Вот именно. Это очень много. И строить эту дорогу придется куда больше, чем десять лет. Тем более, что большая ее часть будет проходить в совершенно диких местах.