Это не любовь (СИ) - Шолохова Елена

– Вам нужно появиться в институте, нужно посещать занятия. Я постараюсь договориться с деканатом…

– Вы меня не слышите? Я не нуждаюсь в вашем участии! Мне вообще ничего от вас не надо. И нечего мне названивать.

Вот же дура! Гордость, видите ли, у неё взыграла. Помощь принять – это нельзя, нет. А признаться мужчине в любви – это пожалуйста. Тут про гордость мы не вспоминаем.

– Госпожа Аксёнова, – слегка повысил он от злости голос, – в таком случае, я вынужден буду взять в деканате контакты ваших родителей и сообщить им о вашем положении.

– Только попробуйте! – взвилась эта ненормальная. – Если только вы позвоните моим, я… не знаю... я… вы очень сильно пожалеете. Клянусь!

– В самом деле? – усмехнулся Анварес.

– Уж поверьте. Только попробуйте им позвонить – я тогда пойду в деканат и скажу, что вы до меня домогаетесь...

Её слова прозвучали как удар. Точнее, как плевок в душу. Даже от неё он не ожидал такой грязи и низости. В груди, где только что полыхало от самых противоречивых эмоций, стало вдруг пусто и холодно. Ни слова больше не говоря, он с каменным лицом вернул телефон Рубцовой.

– Благодарю. Можете идти, – сказал он, не глядя на неё.

Рубцова ушла, и в аудиторию потянулись стайкой девушки из двести четвёртой. На их приветствия Анварес отвечал сквозь зубы, будто слова давались ему с большим трудом. Было противно, горько, мерзко. Невыносимо.

62

Сколько раз ей мать твердила – следи за языком. Сколько раз она сама жалела о брошенных сгоряча словах. И всё равно упорно наступала на одни и те же грабли. Вспыхнет, ляпнет и только потом подумает.

Однако в этот раз она превзошла саму себя. Выпалив страшное, Юлька в следующую же секунду ужаснулась так, что внутри всё похолодело и мелко, противно задрожало. Осеклась, закусила до крови губу, но было уже поздно – гадкие слова уже слетели с языка и их не вернуть.

Стало дурно до тошноты.

«Что же я наделала?!», – Юлька выронила телефон, присела, обхватив голову руками.

Какая же она дура беспросветная! Когда она уже научится думать, а потом говорить?

Почему она вспылила – это понятно. С Анваресом ей вообще трудно сохранять здравомыслие и хладнокровие. Да ещё и он нашёл куда ткнуть – пообещал позвонить матери. Матери!

Вспомнилось сразу, как они в восьмом классе сбежали вместе со Светкой с биологии. Решили отсидеться в спортзале, понаблюдать, как парни из десятого играют в баскетбол – физрук, стареющий, безобидный ловелас, позволял. Но в середине урока ей вдруг приспичило, и на пути в уборную Юлька нос к носу столкнулась с классной руководительницей.

Та немедленно позвонила матери на работу, и уже через двадцать минут та примчалась в школу. Набросилась на Юльку, разъярённая как фурия, орала при всех – как раз была перемена. Бить не стала, но замахивалась. А уж какими эпитетами обложила – сапожники так не умеют. А все вокруг стояли и слушали. Жуть, как стыдно было.

Если бы Анварес действительно позвонил Юльке домой – а на шутника и пустомелю он не похож – мать примчалась бы на другой день. И, наверное, убила бы её.

Но Анварес этого не знал. Да и знал бы, всё равно то, что выдала ему Юлька – это… это было гнусно. И ведь он не знает, что она ляпнула те гадкие слова просто так, чтобы уязвить его, припугнуть, остановить любым способом, а на самом деле ни за что бы такого не сделала, даже если бы он действительно позвонил матери. Он теперь её считает циничной, беспринципной сволочью. Он ведь вряд ли понимает, что ей просто было до безумия больно слышать его голос. Так больно, что дыхание перехватывало. Она его забыть стремилась, а заодно и унижение, которое испытала, когда призналась ему в своих чувствах. Хотела как можно скорее выкинуть из сердца, из мыслей, а он тут названивает...

Решила показать ему, дура, что и без него у неё всё прекрасно, что не нужен он ей совершенно вместе со своей заботой. Показать, что она и думать забыла, кто такой Анварес. Хотя бы так, думала, сохранить лицо после того, как сдуру вывалила своё «люблю». И как бы отчаянно ни жалела о своём признании, из-за своих последних слов она убивалась во сто крат сильнее.

Вот теперь, осознала Юлька с горечью, она бесповоротно убила даже малейшую надежду, которой, в общем-то, и так не было. Но иногда она всё-таки мечтала…

И вот почему, спрашивается, она так вспылила? Ведь это неправда, что её ничуть не тронуло его беспокойство. Тронуло и ещё как!

Просто ей от него нужна была не забота, а кое-что другое. То, что дать он не мог. Или не хотел. Вот она и бесилась. Но эти его пропущенные звонки, пусть и всего два, очень грели душу. У неё аж сердце замирало, когда смотрела на экран телефона, и еле сдерживалась – так хотелось ответить.

Да он, если уж честно, своими звонками в один миг вывел из её депрессии!

И тут вдруг она решила продемонстрировать ему свою независимость и безразличие, а заодно и нахамила. Как же глупо!

Про Анвареса ведь все говорили, что он до безумия принципиальный. Ни за что не поставит незаслуженную оценку, а ей – поставил. Ну, не оценку, конечно. Аттестацию. Но всё равно поступился же принципами. Ради неё. А она его за это так оскорбила вместо того, чтобы спасибо сказать. Подло и глупо. И жестоко.

Юлька кляла себя последними словами. Места себе не находила с расстройства. Кружила по комнате, гадая, надо ли ему позвонить теперь самой и извиниться? Или это будет совсем тупо? В груди колотилось отчаяние, буквально сводя её с ума.

63

Не в силах больше сидеть дома, Юлька накинула пуховик, натянула шапку с помпоном, сунула ноги в полусапожки и рванула из комнаты, выскочив в коридор так стремительно, что чуть не сбила с ног Егора.

На улице мело совсем по-зимнему. Ветер швырял пригоршни колючего снега в лицо, обжигая кожу. Юлька вжала голову, спрятав нос в воротник пуховика, короткими перебежками добралась до павильона на автобусной остановке. Здесь, в тепле, можно было определиться, куда двинуть дальше.

Первым делом она позвонила Алёне. С ней можно поговорить по душам, поныть, посокрушаться, зная, что она поддержит, как может. Единственный минус – Максим. При нём особо не пооткровенничаешь. А он наверняка дома, где ещё ему быть в такую погоду?

Алёна ответила не сразу, и голос её звучал неразборчиво на фоне какого-то гула.

– Мы с Максимом в кино пошли, – сообщила. – Хочешь с нами?

– Ой, нет, – отказалась Юлька. – Мне, если честно, выпить хочется.

– Ну, хочешь мы не пойдём никуда? Сейчас скажу Максу…

– Нет-нет-нет! Идите. У меня есть и другие варианты.

На самом деле, других вариантов особо и не было. Только девчонки из Первомайского, бывшие одноклассницы. К ним Юлька и отправилась – те завсегда рады гостям и веселью. Тем более – пятница.

В маршрутке, бездумно глядя на город в снежной дымке, Юлька вновь погрузилась в тяжёлые мысли. Пыталась взглянуть на всю ситуацию его глазами и понимала, что никогда он её не простит. Разве такое можно простить? Это так подло, что ей даже от самой себя-то противно.

И всё равно надо попросить прощения. Простит или нет – вопрос другой. Но, может, хоть тогда станет на душе чуть легче. Причём, решила Юлька, звонить ему она не будет. Лучше придёт в понедельник в институт, найдёт его и извинится лично. Хотя… как после всего смотреть ему в глаза – она даже не представляла.

Девчонки её уже поджидали. Правда, Нади – с ней они общались ближе, чем с остальными – не было. Уехала на выходные к каким-то родственникам. Ну а Света с Нелей встретили Юльку при полном параде, явно собравшись на «выход».

– Мы тебя замучались ждать, – не удержалась от упрёка Неля Грекова. – Костя мне уже три раза звонил.

– Какой ещё Костя? – не поняла Юлька.

– Нелькин новый, – пояснила Света. – Они уже месяц как встречаются.

– Два почти! – поправила Неля. – И он позвал нас в гости.