Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Принц совершенно определенно высказался по поводу истории с Баттенбергом:

«Я заверяю Ваше Величество, что Германскую империю никоим образом не интересует судьба болгарского принца и его страны, и соответствующие проблемы не должны омрачить те сердечные отношения, которые существуют между моим императором и двором Вашего Величества. Разумеется, не может быть и речи о замышляемом брачном союзе».

Царь выразил благодарность за это заверение. По замечанию российского министра иностранных дел Николая Гирса, Вильгельм проявил себя отличным рупором Бисмарка: все, что он говорил, министр уже слышал раньше от немецкого канцлера.

Вильгельм осмотрел местные достопримечательности: Эрмитаж и другие музеи, побывал в Кронштадте. 22 мая Вильгельм отправился в Москву. На вокзале их провожали сам царь (в прусском мундире) и великие князья, был выставлен почетный караул из солдат «его собственного» Выборгского полка. В Москве немецкие визитеры были гостями князя Долгорукого, который показал им Кремль — гробницу Ивана Грозного, реликвии совместных кампаний русской и прусской армий в период антинаполеоновских войн. 25 мая состоялся прощальный банкет. Вильгельму хватило бы нескольких рюмок и холодной закуски[6], но русские хозяева не удовлетворились, пока не поглотили еще двенадцать блюд, на что ушло два часа. Во время трапезы слух присутствующих услаждали цыгане. В полночь Вильгельм со свитой отправились в обратную дорогу; их поезд прибыл в Берлин 28 мая. Вальдерзее суммировал свои впечатления от поездки следующим образом: Вильгельм «вполне способен справиться с задачей удержания немецких позиций, а возможно, и сумеет их расширить». Молодой принц приобрел репутацию эксперта по германо-российским отношениям.

За время визита «дело Баттенберга» не утратило своей остроты, и Вильгельм согласился с тезисом Бисмарка об «английском заговоре». В послании царю, датированном 25 мая, он писал:

«Могу я высказаться откровенно? Не доверяйте моему английскому дядюшке. И не беспокойтесь особенно по поводу того, что Вы слышите о моем батюшке. Вы же его знаете, он любит противоречить, к тому же он полностью в руках моей матушки, которой, в свою очередь, манипулирует английская королева, заставляя ее смотреть на все через английские очки».

19 июня он отправил еще одно письмо российскому монарху, где сообщал о ссоре с отцом: тот не стеснялся в выражениях, называя его «русофилом», невеждой в политике, вообще круглым невеждой… И далее: «Всякими средствами — приличными или нет — болгарский принц полностью подчинил себе мою матушку, а значит — и батюшку… Но эти англичане забыли обо мне…»

ГЛАВА 5

НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ

I

Отношения с родителями становились все хуже. Викки, опасаясь примирения отца с сыном, делала все, чтобы они встречались как можно реже. У Фрица были свои причины быть недовольным первенцем. Он не одобрял ни поведение Вильгельма, ни его политические взгляды. Кроме того, Фрица сильно задевало то, что у простых немцев Вильгельм пользовался большей популярностью, чем он сам. Весной 1885 года Гольштейн отмечал: «Мне доносят, что в народе последнее время можно услышать такие высказывания: „Из кронпринца хорошего правителя не выйдет, мы хотим принца Вильгельма, он будет вторым Фридрихом Великим“».

Вильгельм не упускал случая продемонстрировать любимому деду строевую выучку своего батальона. В сентябре 1885 года на осенних маневрах он получил такую возможность и вскоре ему присвоили звание полковника гвардейского гусарского полка. Репутация строгого ревнителя нравственных устоев обязывала, и наш герой принялся за упорядочение свободного времени унтер-офицеров: чтобы отвратить их от посещения пивных, он распорядился доставить в казармы книги высокоморального содержания и шахматы.

Потом наступил черед офицеров. По примеру своего пращура, «короля-солдата» Фридриха Вильгельма I, и с одобрения бывшего своего учителя-кальвиниста Хинцпетера принц начал кампанию против азартных игр — занятия, весьма распространенного в офицерской среде. Он решил искоренить это зло раз и навсегда, невзирая на явную непопулярность соответствующих мер. «Главным источником зла», по его мнению, был аристократический «Юнион-клуб»: именно там «множество многообещающих офицеров проигрывали все — вплоть до мундиров, теряли семьи и даже свои молодые жизни». Офицерам своего батальона Вильгельм категорически запретил посещать этот «вертеп».

Вальдерзее в своем дневнике одобрил решительный образ действий молодого принца. Публично генерал не проронил ни слова. Причина ясна: в руководстве клуба состояли настолько влиятельные персоны, что генерал-квартирмейстеру, второму лицу в Генштабе, не стоило с ними связываться. Главный патрон клуба, силезский магнат герцог фон Ратибор, попытался лично уговорить Вильгельма отменить свой приказ. Тщетно. Тогда Ратибор обратился к самому императору — это был ловкий ход: кайзер был своего рода ангелом-хранителем заведения, а теперь и формально принял на себя роль его патрона. Последовали ряд суровых внушений внуку и просьба снять запрет. Как вспоминает сам Вильгельм, «на какое-то время усилия (герцога) оказались небезуспешными — и это стало одним из самых болезненных эпизодов моей жизни». Реванш был взят позднее: став кайзером, Вильгельм распространил запрет посещать клуб на весь офицерский корпус прусской армии.

По мере того как Вильгельм расширял круг своих знакомых в высших эшелонах армейского командования, он оказывался под все более сильным влиянием крайне правых идей. Лидером правых был все тот же Вальдерзее. Он почти не скрывал своих истинных чувств по поводу родителей Вильгельма, с особой яростью обрушиваясь на Викки и на ее манеру вертеть своим супругом как марионеткой: «Она превратила простого, храброго и прямодушного прусского солдата в слабака, который не доверяет сам себе, потерял честь и совесть, а заодно и способность мыслить, как приличествует пруссаку».

Вальдерзее выражал сочувствие моральным мукам Вильгельма:

«Беда в том, что он вполне осознает тот факт, что его мать так и не стала прусской принцессой, а осталась англичанкой. Он знает, что она сознательно преследует интересы Британии, а не Пруссии. Это возмущает до глубины души его прусское естество, и ему зачастую крайне трудно сдерживать свой пламенный темперамент».

Действительно, Вильгельм все более открыто стал выражать свой антибританский настрой. В конце 1884 года разразился суданский кризис, экспедиция генерала Гордона по деблокированию хартумского гарнизона провалилась, и принц не мог скрыть злорадного удовлетворения по поводу удара, нанесенного по престижу английской короны. Вальдерзее считал такую реакцию Вильгельма естественной, хотя и заслуживающей сожаления: «Принц стал настоящим англофобом, что представляет собой вполне естественную реакцию на попытки его матери превратить детей в маньяков-англофилов».

Несомненно, взгляды Фрица и Викки угрожали самим основам новой империи, их либерализм противоречил прусской авторитарной традиции, их преклонение перед всем английским ставило под вопрос фундаментальные установки прусской внешней политики. Викки была абсолютно неспособна играть какую-либо иную роль, кроме роли английской принцессы. Она позволяла себе слишком много — тайно отправляла на родину картины английских художников из немецких музеев, передавала английской стороне материалы, компрометирующие Бисмарка. Некоторые ее действия подпадали под понятие государственной измены. Так, 30 декабря 1884 года она писала матери, что ввиду растущих колониальных амбиций Германии имело бы смысл увеличить численность кораблей военно-морского флота Великобритании. «Урок для нашей драгоценной страны — не надо закрывать глаза на очевидное. Нам бы следовало захватить Новую Гвинею еще три года тому назад».

У Вильгельма между тем снова возникли проблемы интимного свойства. 16 января 1885 года он обратился за помощью к Вальдерзее. На этот раз речь шла о романе с некоей Элизабет Берар. Приверженца строгой христианской этики признания молодого повесы не обескуражили. «Противно это все, конечно, но молодой господин демонстрирует твердость характера, а это главное» — такова была реакция генерала. Пять дней спустя — принц и генерал обсуждали проблему — речь шла о попытке Берар продать патент на некое «самозарядное» оружие, изобретенное эрцгерцогом Карлом Сальватором, и, вероятно, о технических данных новинки. Вальдерзее, видимо, воспользовался случаем и уговорил Вильгельма принять участие в кампании «христианского социалиста» Штеккера, и 5 февраля принц открыл устроенный «городской миссией» Штеккера благотворительный базар.