Сто рассказов из русской истории - Алексеев Сергей Петрович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дежурный офицер Зайчиков, узнав про такое, сказал:
— Хитер, хитер Лунин. Не зря не берет паспорт. Иное, видать, придумал.
Предположение дежурного офицера вскоре подтвердилось. На охоту стал собираться Лунин. Давно он мечтал съездить в леса, к самой силезской границе, сходить с ружьем па медведя. Много медведей в силезских лесах. Знатная там охота.
Попросил Лунин у великого князя Константина разрешение на отъезд. Дал великий князь разрешение. Получил Лунин нужный пропуск, уехал.
— Не дурак он. Ищи теперь ветра в поле, — посмеивался дежурный офицер Зайчиков.
Только уехал Лунин, как примчался из Питера на тройке фельдъегерь:
— Где Лунин?
— Нет Лунина. На охоте Лунин. На силезской границе, — объясняют фельдъегерю.
— Фить! — присвистнул царский посыльный. — На силезской границе!
— Не дурак он, не дурак, — опять за свое Зайчиков.
И все‑таки Лунина ждут.
— Приедет, — сказал Константин. — Знаю характер Лунина. Приедет.
Ждут день, второй, третий. Четвертый кончается день. Не возвращается Лунин.
— Обхитрил, обхитрил, — не унимается Зайчиков.
Прошел еще день. И вдруг Лунин вернулся. Разгоряченный, красивый, стройный. С убитым медведем в санях.
Спрыгнул Лунин на снег.
— К вашим услугам, — сказал фельдъегерю.
Все так и замерли.
Усадили Лунина в фельдъегерскую тройку.
— По — ошел! — дернул ямщик вожжи.
Тронулись кони. Ударили бубенцы.
— Чудак человек, — говорили в Варшаве. — По доброй воле голову в пасть.
«Чудак», — подумал и сам великий князь Константин.
Даже дежурный офицер Зайчиков и тот заявил:
— Да, не каждый, ваше высочество, способен к поступку оному.
— Ну, а ты бы? — спросил Константин.
— Я бы, ваше высочество, поминай как звали…
— Да, не каждый… — задумчиво повторил Константин. Потом посмотрел на дежурного офицера, брезгливо по морщился и, нахмуривши брови, бросил: — В том‑то и беда для трона: Луниных мало, Зайчиковых много.
СТАРШИЙ ИЗ ЧЕТЫРЕХ
Гордо держали себя декабристы во время допросов. По Петербургу ползли слухи о смелом ответе царю Николая Бестужева.
— Так и сказал?
— Так и сказал.
Морской офицер Николай Бестужев был старшим из братьев Бестужевых. Это он призвал к восстанию, а затем и привел на Сенатскую площадь гвардейский морской экипаж.
Стоят друг против друга царь Николай I и Николай Бестужев.
Внимательно смотрит на декабриста царь.
— Ты Николай Бестужев?
— Так точно, ваше величество, я и есть Николай Бестужев.
— Значит, поднял руку свою на Отечество?
— Никак нет, ваше величество. За святыню почитаю Родину. Ценю превыше всего Отечество.
— Против чего же ты бунтовал?
— Против негодных порядков, ваше величество.
Генарал — адъютант Левашов — он сидел за большим дубовым столом и записывал ответы Николая Бестужева — при этих словах оторвал голову от бумаги, глянул на Бестужева, на государя. Щеки царя зарозовели — признак того, что царь подавляет гнев.
— Да знаешь ли ты, — Николай I повысил голос, — что все вы в моих руках…
— Знаю, — спокойно ответил Бестужев.
Спокойный ответ и взорвал царя.
— Ах, знаешь! — закричал Николай I. — Нет, ты пока ничего не знаешь. Хочешь, тебя помилую?
Не отвечает Бестужев.
— Да знаешь ли ты, слово одно государя — и…
Вот тут‑то Николай Бестужев и произнес ту самую фразу, о которой потом говорил Петербург:
— Ваше величество, в том‑то и все несчастье, что каприз царей в России превыше любых законов. Против порядков этих я и поднял с друзьями меч.
"ПРАВДУ СВЯТУЮ, НЕГОДНИК ПИШЕТ…"
Из Петропавловской крепости от декабриста Александра Якубовича царь получил письмо.
Рад государь письму. Раз прислал Якубович письмо, значит, будет, конечно, каяться, будет просить прощения.
Глянул — письмо большое.
«Надо же, сколько всего написал. Совесть, видно, заговорила. А он ничего. Он молодец. Надо его помиловать», — стал рассуждать Николай I.
Царь уже знал о том, что Александр Я кубович не выполнил поручения декабристов. Именно он 14 декабря должен был захватить Зимний дворец.
Уселся царь в кресло, начал читать письмо.
Пишет Якубович о том, что Россия страна богатая. Не считаны богатства ее, не мерены.
«Прав Якубович, прав, — кивает царь. — Правду святую, негодник, пишет…»
А дальше Якубович пишет о том, что страна, мол, богатая, но народ в России несчастен, замучен поборами, гнетом дворян придавлен.
Хмыкнул на это царь Николай I. Недовольно поморщился.
Пишет Якубович царю о русских солдатах. Мол, более геройских солдат не сыщешь на целом свете.
«Прав Якубович, прав, — соглашается царь. — Правду святую, негодник, пишет…»
А дальше Якубович пишет о том, что этот самый русский солдат — герой солдатской лямкой, словно удавкой, схвачен. Бесправен. Начальством бит. Трудно порой понять, человек ли вообще солдат.
Хмыкнул снова царь Николай I, на письмо покосился недобрым взглядом.
Пишет Якубович царю о законах (мол, писаны эти законы богатыми против бедных), о жизни торгового люда (и эти от разных поборов стонут), о многом другом.
Читает Николай I письмо, мрачнеет от строчки к строчке.
— Не прощу, не прощу, — шепчет царь. — Пусть хоть трижды теперь покается.
Тем более хочется Николаю I, чтобы Якубович попросил у него прощения. Гадает царь, на какой странице начнет Якубович каяться — на пятой, шестой, на последней?..
Глянул царь на страницу пятую, читает: «Нет защиты утесненному».
Глянул на страницу шестую, читает: «Нет грозы и страха утеснителю».
Морщится в гневе царь. Сжал кулаки от злобы. Дочитал письмо до конца. А где же слова о прощении? Нет ни строчки о том в письме.
— Ах ты разбойник, дрянь! — совсем не по — царски ругается царь. — Все они сволочи, все! Нет им прощения, нет им пощады!
Разволновался совсем государь. Схватился рукой за сердце:
— Дурпово! Дурново!
Мчит царский любимец флигель — адъютант Дурново, тащит капли от сердца.
ЦЕЛОВАНИЕ
Декабристов Александра Муравьева, Ивана Анненкова и Дмитрия Арцыбашева на допрос к царю привели не по отдельности, а всех вместе. Встретил их Николай I учтиво, даже приветливо.
— Каковы молодцы! Молодцы каковы! — повторял государь, посматривая на молодых людей.
Все они были гвардейскими офицерами.
— Мундиры‑то как сидят! Похвально для офицеров, похвально.
Николай I прошелся по кабинету.
— Как матушка? — спросил у Александра Муравьева.
Екатерина Федоровна Муравьева, мать декабристов Никиты и Александра Муравьевых, была известна на весь Петербург. Дом ее посещали разные знаменитости: поэты, художники, музыканты.
— А ты, кажись, одинок: ни сестер у тебя, ни братьев, — обратился к Ивану Анненкову.
— Помню, помню отца твоего, — сказал Дмитрию Арцыбашеву, — лестное только могу сказать.
Смотрят молодые люди на государя. Вот ведь милый какой государь. Даже неловко им как‑то стало.
Николай I был неплохим актером. Умел он принять вид устрашающий и тут же на редкость добрый. Знал, где мягко сказать, где твердо. Где голос повысить, где перейти на шепот. Тренировался царь перед зеркалом. Даже у настоящих актеров уроки брал.
Вот и сейчас: выпятил грудь государь, голову важно вскинул, посмотрел по — отечески на декабристов.
— Уверен, господа, пробудете в крепости вы недолго. Надеюсь вас видеть снова в своих полках.
Слова эти были равны прощению.
Стоявшие рядом с царем приближенные бросились целовать Николаю I руки. Кто‑то шепнул молодым офицерам, чтобы и они подошли к руке государя.
Переглянулись друзья. «Эх, была не была! Бог не выдаст — свинья не съест…»
Протянул Николай I им руку для целования. Протянул и опять говорит:
— Надеюсь вас видеть в гвардейских полках. Уверен в чистосердечном вашем признании. Жду рапорт от каждого с описанием всех возмутительных дел.