История одного предательства, одной страсти и трех смертей - Метин Ардити

Госпожа Наталия без конца теребила его: «Не упусти эту малышку, не упусти эту малышку». Она любила командовать, госпожа Наталия. И творила добро от чистого сердца, но при этом остальные должны были во всем придерживаться ее мнения. Поэтому Йоргос не сомневался, что будет встречен благожелательно.

— Можно пригласить тебя на ужин? — спросил он Павлину.

Заручившись согласием, он повел ее в «Пантеон», шумный ресторанчик в районе Террассьер. Его владелец имел обыкновение запускать пластинки с песнями Даллараса или Париоса на полную громкость, так что гул стоял в голове.

Йоргос напыжился от гордости, когда официант его узнал.

Павлина вовсе не нуждалась в его алиментах. Она очень хорошо к нему относилась. Ни лучше, ни хуже, чем в тот момент, когда она увидела его в первый раз.

— Я обращаю ваше внимание, сударыня, на тот факт, что после окончания бракоразводного процесса вы будете носить вашу девичью фамилию.

Мужчина ее жизни носил фамилию Луганис, как и она сама. Так будет лучше всего. Так будет справедливо.

— Да, господин судья.

— Надо говорить — господин председатель, — подсказал ей адвокат.

— Господин председатель, — повторила Павлина.

Когда Йоргос решился на серьезный разговор с Павлиной, он повел ее на чай в кондитерскую при гостинице «Рона». Именно здесь он сообщил ей о своем уходе. Ему не терпелось и в этот раз пустить ей пыль в глаза.

— С Терезой мне очень хорошо. Я себя чувствую мужчиной! — воскликнул он возбужденно. — Мужчиной, понимаешь? Я не должен был говорить тебе об этом, но она только со мной испытывает оргазм.

Конечно, Павлина отлично его поняла, она все понимала. «Он хочет, чтобы Тереза пела ему только ту песню, которую он хочет услышать», — подумала Павлина.

Одиннадцать лет тому назад, перекрывая шум и гам в ресторане «Пантеон», он честно и откровенно рассказал ей о себе псе. Она выслушала его, потом в свою очередь рассказала о себе тоже. Она добавила:

— Нам будет непросто.

Йоргос пообещал ей набраться терпения, но задача оказалась ему не по плечу. Женитьба подтвердила его подозрения, что он всего лишь человек среднего регистра — ни великий любовник, ни искусный обольститель. Такой же, как все, может быть, даже посредственность. Осознание этого факта лишило его уверенности в себе.

Павлина повернулась лицом к Йоргосу. Тот сидел в другом ряду зала судебных заседаний, справа от своего адвоката. Он рыдал, спрятав лицо в ладонях. Она видела только его затылок. Затылок был плоский. Затылок славного парня.

— Не проси меня родить ребенка, — сказала ему тогда Павлина.

Он согласился. Ей следовало бы добавить: «Я выхожу за тебя замуж, славный мой Йоргос, потому как уверена, что рядом с тобой никогда не забуду своего Ариса. Дело тут не в терпении. Я не буду счастлива с тобой ни при каких обстоятельствах. Найди себе лучше другую женщину, она будет молоть для тебя вздор, который тебе хочется слышать. Из нашего союза не выйдет ничего путного».

Но она предпочла плыть по течению. Может быть, в этом и есть секрет счастья: жить в столице Швейцарии, выйти замуж за Йоргоса Калуссиса? Ничего не забывать, но все-таки не оставаться в полном одиночестве.

Судья переключился на Йоргаса:

— Господин Калуссис, два года назад вы покинули семейный очаг…

Это не было вопросом.

— Да, господин председатель, — ответил адвокат Йоргоса.

Три месяца спустя после их первой встречи Йоргос пригласил Павлину в «Роберто», изысканный ресторан в квартале Ротиссри. В тот день около полудня он пришел к Мариетте, дочери хозяев ресторана, по заказу которой переделал норковую куртку в накидку. Йоргаса с его девушкой посадили за лучший столик на втором этаже. За ужином он не смог отказать себе в удовольствии прихвастнуть.

— Я настоял, чтобы нас посадили именно за этим столиком! — гордо сказал он.

— Ты часто здесь бываешь? — поддержала разговор Павлина.

Ему почудилось в ее словах восхищение.

— Сегодня в первый раз зашел. В двенадцать, — ответил он, сам не зная, смущаться ему или гордиться.

«Да он просто дурак, — подумала Павлина, — но все равно славный парень».

Йоргос заказал бутылку белого водуазского вина под филе форели, а потом кьянти под «хоровод из макарон», дегустацию из пяти блюд — настоящий пир. На десерт он выбрал облитую ромом «касса-ту», которую метрдотель поджег рядом с их столиком.

Разговор вертелся вокруг работы. До хорошей клиентуры Мирто и Павлина не доросли. Несмотря на долгое проживание в Женеве, Мирто продолжала изъясняться на условно французском языке. Их ателье находилось в рабочем квартале, где богачи из центральной части города не рисковали появляться. Среди заказчиков преобладали итальянки из квартала Жонксьон, расположенного между Роной и Арвой. Почти все они умели шить, но времени на это не хватало. Большинство их них трудилось домработницами или уборщицами, и они могли воспользоваться услугами ателье только по особо важным датам, например в связи со свадьбой или крестинами. Единственным исключением была Ливия Юг, аристократка из Триеста, вышедшая замуж за женевского банкира.

Она познакомилась с Мирто и Павлиной благодаря своей гувернантке, тоже приехавшей из Триеста, и открыла в работе двух портних некий средиземноморский шарм и мастерство.

Йоргос работал с материалом заказчика на меховщиков с той же площади. Клиенты у них были зажиточные. Систоварис, грек из Египта, владелец лучшего магазина в Женеве, доверял ему весь мелкий ремонт.

Йоргос с Павлиной прикинули возможности сотрудничества и пришли к выводу, что это не будет простым делом, но решили использовать подвернувшийся шанс. Они записались на курсы французского языка на улице Пренс и посещали их очень добросовестно.

«По крайней мере, за это ему спасибо, — подумала Павлина. — Благодаря ему я хорошо выучила язык».

Он сделал ей предложение за кофе. Намерения у него были самые серьезные. Йоргос знал, что у Павлины есть незаконнорожденный ребенок.

«Он ждет от меня выражений благодарности», — догадалась Павлина, а вслух сказала:

— Дай мне несколько дней, я тебе позвоню.

Через неделю она пригласила Йоргоса на ужин в свою квартиру на площади Цирка. Трапеза получилась скучной. После десерта Павлина погасила свет, разобрала постель и скинула с себя одежду. Потрясенный Йоргос взглянул на нее и воскликнул:

— У тебя великолепная грудь!

Она ничего не ответила и скользнула под одеяло. Йоргос не стал снимать широкие семейные трусы, которые были ему великоваты.

— У тебя презерватив есть? — спросила Павлина.

Он удивленно на нее уставился:

— Я ими никогда не пользуюсь.

— Будешь пользоваться, если хочешь, чтобы мы занимались любовью, — сказала Павлина.

Он ее обнял, поцеловал в губы, стал ласкать грудь. Несколько минут спустя, не зная, что делать дальше, снова оделся. Они занялись любовью через неделю, однако наслаждения не получили.

— Не расстраивайся, — сказала Павлина, пытаясь говорить тихо.

Адвокат поднялся с места и сказал:

— Моя клиентка отказывается от судебных издержек, господин председатель.

В Женеве у Павлины почти прекратились рецидивы все той же навязчивой идеи. За десять лет их было всего три. Все они случались в тот момент, когда Павлина видела со спины девочку с густыми, очень черными волосами, заплетенными в толстую косу Павлина бросалась бежать за нею, чтобы заглянуть в лицо, и каждый раз напрасно.

Все три случая произошли в районе Рю-Басс. Первый — на улице дю Марше, перед Главной аптекой. Второй, через три года, у входа в Большой пассаж, со стороны улицы дю Рон. Последний — в одно из ноябрьских воскресений у выхода из кинотеатра «Ле Пари» на площади Цирка. Павлина возвращалась домой и собиралась перейти через бульвар Жорж-Фавон, как вдруг заметила маленькую головку. Девочка показалась из арки служебного выхода из кинотеатра. Она обошла здание и направилась к улице дю Стан.

Павлина бросилась через бульвар и чуть было не попала под выскочившую слева машину. Она сделала шаг назад, поискала девочку взглядом, но та уже исчезла.

В течение нескольких недель после каждого из этих припадков Павлина испытывала прежние муки. Где бы она ни находилась, она искала в толпе девочек возраста Андрианы и с тоской смотрела на них.

— Дело закрыто, — сказал председатель суда.

На свадьбу, организованную в помещении, принадлежавшем православной церкви на улице Малайю, они пригласили человек двадцать. Священник говорил о Воскресении Христовом.

— Никогда — это не христианское слово, — сказал он. — В каждом из нас неотъемлемо присутствует частица вечности, из которой все может возродиться для того, в ком жива вера.