Центр Роста - Алексей Смирнов

- Вы думаете... - директор взялся за сердце.

- Бегите же, говорю я вам!

Толкаясь и оступаясь в болотную грязь, собравшиеся поспешили прочь с мостков. Анита порывалась вернуться, чтобы закрыть, как она настаивала, у Мамми глаза, но только свалилась и вымазалась; порыв прошел, да и само полуобморочное состояние как-то сошло на нет, и она побежала, едва ли не обгоняя быстроногого Ахилла. Тот несся, нисколько не стесненный в беге ортопедической обувью; Аромат Пирогов высоко поднимал колени, путаясь в рубахе. Они с Ахиллом больше походили на близнецов, чем близнецы настоящие, и пропажа шахмат, означавшая ослабление связи, сразу же бросалась в глаза, проявляясь в нарушенной синхронности бега. Ядрошников смешно семенил в хвосте, размахивая руками и поминутно проверяя, на месте ли шляпа.

Ворвавшись в замок, они взлетели по лестнице и, отдуваясь, остановились перед номером близнецов. Дверь была заперта.

- Посторонитесь, - велел О'Шипки.

Он разбежался и высадил дверь плечом. Директор жалобно охнул, вспомнив, видимо, что он состоит в должности и отвечает за имущество. Он охнул вторично, но уже по другой причине.

Близнецы лежали, сжимая друг друга в объятиях. В их прежнем положении это было бы невозможно, однако теперь у них все получилось, потому что многолетняя спайка была рассечена огромным тесаком. Тесак восклицательным знаком торчал из подушки. Кровь пропитала простыни, пахло железом. На ковре валялся томик из библиотеки, он тоже был заляпан красным.

О'Шипки осторожно приблизился, царапнул ногтем сиреневое горло Холокусова. "Наверно, Холокусов" - гласила издевательская бумажка, пришпиленная к воротнику пижамы. Буквы были корявые, печатные, исключающие идентификацию почерка. "Наверно, Цалокупин", - объясняла вторая бумажка. О'Шипки взял щепоть кровавого песка, в который рассыпалась под пальцами свернувшаяся, черная кровь, похожая на марганцево-кислый калий.

Анита взирала на картину отрешенно и безучастно; случившееся оказалось для нее чрезмерным, с ней сделался ступор. Директор подобрал с ковра томик, достал носовой платок и трубно высморкался.

- Они так хотели совершенства, - прошептал он и всхлипнул, не удержавшись. - Искали гармонии. Посмотрите на эту книгу. Они насиловали свою волю, но читали...

О'Шипки подошел, взял из его руки томик и громко прочел заглавие:

- "Сталевар". Производственный триллер.

Он перевернул книгу и начал читать аннотацию:

- "В сборник вошли романы "Сталевар" и "Водолаз". В романе "Сталевар" перед читателем развертывается история изощренного маньяка, который заманивает свои жертвы в литейный цех. Там он пьет расплавленный металл, тогда как с другого конца выходит уже охлажденная болванка, которою он насилует беспомощную жертву. Сторожа подкуплены Сталеваром".

- Прекратите, - ужаснулся Ахилл.

- В романе "Водолаз", - продолжал О'Шипки, не обращая на его мольбу ни малейшего внимания, - изощренный маньяк заманивает свои жертвы на водную станцию. Там он запихивает жертву в водолазный костюм, опускает на дно и очень быстро поднимает обратно, после чего пьет пенистую кровь, как шампанское", - О'Шипки бросил книгу на пол. - Это, по-вашему, гармония? осведомился он у директора.

- Гармония, - директор упрямо нагнул голову. - Посмотрите эпиграф. Там стоит: "...ни в чем не усердствуй, и ты претворишь Дао". Чжуе Цзы, "Великий Предел". Автор и не усердствует. Тем самым он претворяет Дао. А Дао волновало покойных больше, чем что-то еще...

Голос директора прервался, и Ядрошников, махнув рукой на профанов, отправился в угол, чтобы унять там печаль. О'Шипки, чувствуя, что совершенно свободен в своих действиях, взялся за Ахилла.

- Скажите-ка мне, героическая личность - что вы об этом думаете? Кто это сделал, по-вашему?

Ахилл посмотрел на него исподлобья:

- Вы так спрашиваете, будто ваша собственная кандидатура заведомо исключена.

- Не исключена. И все же. Кто? Вам не кажется подозрительным его поведение? - О'Шипки мотнул головой в направлении безутешного Ядрошникова. Я уверен, что ваши шахматы взял он.

- Зачем? - оживился Ахилл.

- Не имею ни малейшего представления. Но это он. По праву хозяина. Посудите сами - если он не при чем, то остаемся мы трое. Анита не в счет.

- Почему же? - искренне удивился Ахилл. - Она - жилистая, крепкая девица. Ее хватило бы на десять таких, - и он скосил глаза на постельное побоище.

- Анита, оставь нас, - потребовал О'Шипки, отстраняя Аниту, которая тем временем приблизилась, готовясь высказать некую просьбу. - У нас мужской разговор. Так вот, - продолжил он, когда увидел, что Анита понуро бредет в угол, намереваясь поискать защиты у директора. - Так вот. Я не однажды видел смерть и знаю женщин. Готов поклясться, что здесь поработал мужчина. Можете мне не верить. Но будьте же гибче! Вот если бы я сказал вам, что виноват ваш ненаглядный Аромат - вы что бы ответили?

- Аромат! - негодующе воскликнул Ахилл. - Он безобиден, как ягненок!

Аромат Пирогов, словно подтверждая его слова, издал звук, которой не соответствовал никаким, даже самым бредовым, представлениям о ягнятах.

- Не скажите, - возразил О'Шипки. - У него с головой неладно, он сумасшедший. Отчего бы и не маньяк?

- Бросьте, - решительно молвил Ахилл. - Он вовсе не сумасшедший. Вы бы видели, какой он давеча устроил эндшпиль...

- Да я не настаиваю, - милостиво уступил О'Шипки. - Я только хочу вам показать, что всем нам свойственна известная предвзятость. Точно так же можно обвинить и меня, и вас - но какого же черта нам убивать этих несчастных? Другое дело - директор. Сойти с ума, заманить на остров кучу народа, понаписать идиотских стихов...

- Стихов? Каких еще стихов?

- Вы разве не читали? Ну, неважно. У меня есть факты, - О'Шипки взял Ахилла за кушак и притянул к себе. - Я кое-что видел.

И он, подавшись к скульптурному уху Ахилла, зашептал какие-то новости.

- Не может быть, - пробормотал, наконец, Ахилл.

- И тем не менее, я видел сам, - с победной улыбкой кивнул О'Шипки.

Директор уже что-то почувствовал в своем углу, и, видя тревожные, обращенные в его сторону взгляды О'Шипки, Ахилла и даже Пирогова, не выдержал. Его нервы лопнули:

- Вы напрасно закрепляете победоносный гештальт, - закричал он, имея в виду О'Шипки. - Чему вы радуетесь, осел? Если бы вы знали!

- Чего же я, по-вашему, не знаю, господин Ядрошников? - мягко спросил О'Шипки. - Продолжайте, раз начали.

- Поздно, поздно!

Директор воздел руки и чуть ли не бегом покинул скорбную комнату.

- Догнать его? - быстро спросил Ахилл.

- Пустое, бросьте. К чему? Он сделал свое дело. Все, что нам нужно - не поддаваться панике и постараться его упредить. Обещайте мне, Ахилл, что если вам с Пироговым придет в голову какая-нибудь идея, то вы непременно поделитесь со мной. И если что-нибудь узнаете - тоже. Мы обречены объединиться, я вам доверился и жду от вас того же. По рукам?

- По рукам, - с жаром согласился Ахилл, пожимая ему руку. Казалось, будто новость, которую прошептал ему О'Шипки, сняла с него тяжкий груз. Он был счастлив приобрести союзника, пускай и ненадежного, подозрительного, поскольку от Аромата, несмотря на блестящий эндшпиль, толку было немного.

Глава двадцатая,

в которой Ахилл делает ход

Немного толку было и в пустопорожних разговорах, а потому решили перейти к действиям. Выбор здесь был небогат, и последние свелись к тому, что морозильная камера пополнилась новыми постояльцами. После этого вымыли руки и разбрелись по номерам. Утренние события напрочь отбили охоту к занятиям. Ядрошников, хотя он успел отчасти прийти в себя, не настаивал и больше молчал, ежась под колючими взглядами мужчин. Пирогов - сообразив, вероятно, что дело шло о шахматах, в исчезновении которых предположительно участвовал директор - смотрелся из троих самым лютым и глухо урчал всякий раз, когда проходил мимо Ядрошникова, и даже нарочно задевал его то локтем, то плечом; директор терпел.

Когда пробило четыре, Анита, пересиливая себя и сокрушаясь о Мамми, собрала на стол, но старалась зря, обед не состоялся. Обитатели замка дружно занедужили и отказались есть, вполне правдоподобно сославшись на отсутствие аппетита. Гнетущая тишина, которая воцарилась в Центре, стала невыносимой, и директор пошел на волевое решение. Он отправился в рубку, включил внутреннюю трансляцию, и замок наполнила музыка. К репертуару Ядрошников подошел со знанием дела, и в галереях гремели произведения почти что траурные, но с некоторым проблеском надежды и оптимизма, лишний раз напоминая жильцам о задачах и целях Центра. Чем ближе был вечер, тем радостнее делалась музыка; классические трубы и скрипки сменились холодным джазом, а после - робкими, но уже достаточно бодрыми композициями в стиле рок.

К ужину директор совершенно оправился и, когда О'Шипки, у которого тоже засосало в животе, спустился в обеденную залу, тот сидел в одиночестве во главе стола, окруженный тяжелыми супницами и толстыми свечами. Он отказался от шведских вывертов и важно восседал, похожий на солидного хозяина родового поместья. Анита отделилась от теней и предложила вошедшему стул с высокой спинкой. О'Шипки сел, заложил салфетку, взял вилку и нож.