Человек в стене - Ангстрём Эмма

Там было холодно. Просторный чердак был плохо утеплен, балки местами обнажились. Все-таки это было старое здание, пусть о нем и хорошо заботились. Хенри ходил взад-вперед между чуланами, набитыми велосипедами, коньками, лыжами, коробками, старыми стульями, завернутыми в бумагу картинами и светильниками с разбитыми абажурами.

Превратить все это в квартиры — сложная задача, но он может пробить тут окна во двор и пристроить балкончики. Балки будут смотреться очень симпатично, создавая в квартирах верхнего этажа особую атмосферу.

Хенри огляделся, стоя у северного фронтона крыши. Он посмотрел на доски, из которых была сделана северная стена, потом повернулся посмотреть на южный конец чердака. И нахмурился.

Во всем этом было нечто очень странное. Он снова посмотрел на южный фронтон, потом перевел взгляд на северный. Что-то было не так, но даже под угрозой смерти он не мог бы сказать, что именно, и рылся в памяти, ища полезную информацию.

Холодный сквозняк пронесся по чердаку, и свет внезапно погас. Он двинулся назад к светящейся красной кнопке реле, пробираясь на ощупь мимо зарешеченных дверей чуланов. Было совершенно темно, если не считать красного сияния выключателя. Несколько раз он чуть не упал.

Когда Хенри добрался до выключателя и чердак снова залило светом, ему подумалось, что сердце вот-вот должно успокоиться, но оно продолжало частить. Тяжело дыша, он дико оглядывался по сторонам. Вначале он не мог понять, что за чувство его обуяло, но потом понял: это было ужасное ощущение, что за ним наблюдают.

* * *

Он остановился перед спальней, открыл дверь и застыл в дверном проеме. Он некоторое время смотрел на спящую женщину, которая видела беспокойные сны. Она неровно дышала и вертелась в постели. Он подождал, пока она успокоится; на это потребовалось несколько минут, но ему было не занимать терпения. Он давным-давно привык к ожиданию.

На первый взгляд женщина в кровати напоминала Лили, но он знал, что они совершенно непохожи, если присмотреться повнимательнее. Глаза Лили окружали морщинки, а лицо этой женщины, возрастом лет под тридцать, было совершенно гладким. Ее темные волосы, длинные и кудрявые, разметались по подушке.

Женщину звали Ханна, и обычно она была тут одна. Иногда к ней присоединялась другая женщина, тоже темноволосая. Они разговаривали между собой на языке, которого он не понимал, но его это не смущало. Иногда даже лучше не знать, о чем говорят люди, и просто находить утешение в звучании их голосов.

Он был взволнован. Он чувствовал себя беспокойным, уставшим и взвинченным. Он не спал уже несколько ночей, а если задремывал, к нему подкрадывались кошмары. Поэтому он проводил предрассветные часы, прогуливаясь по этажам.

Между висками возникло напряжение, в шее тоже ощущалась неловкость. Перед внутренним взором мелькали образы. Он отмахивался от них, как от мух, закрывал глаза и ждал, когда они исчезнут.

Страшные сны приходили к нему и уходили на протяжении многих лет. Они были разными. Часто ему снились огромные толпы людей, которые, широко раскинув руки, двигались на него, готовые схватить. В другие ночи он видел сотни рук, бегавших по его телу, пальцы превращались в змей, которые скользили по нему туда-сюда. Но сейчас его каждую ночь, вот уже несколько недель, посещал один и тот же кошмар, после которого он всегда просыпался с жестокой головной болью.

Лили, раскинувшись, лежала на полу у стены. Ее тело было белым, как фарфор. Он снимал с нее ночную рубашку и видел, что синяки с ее кожи исчезли. Он расчесывал пальцами ее волосы, ниспадавшие водопадом. Ее тело было теплым и мягким, но она не шевелилась, когда он до нее дотрагивался. Тогда он наклонялся, чтобы поднять ее. Она была не такой тяжелой, как на самом деле, — словно ее тело стало полым, лишенным крови, внутренних органов и скелета. Он пытался дотронуться до ее лица, но внезапно ее тело раздавалось в стороны, белая кожа лопалась, как яичная скорлупа, и распадалась на части. Из того, что осталось, лезли личинки, жирные белые черви, которые копошились огромным отвратительным мясистым комом. Тело Лили у него на руках превращалось в скопище червей, мух и жуков, которые начинали ползать по его туловищу. Такая трансформация ужасала его. Насекомые облепляли его торс, забирались в рот, глаза, уши. Он просыпался, и ему казалось, что по простыням ползают жуки. Он старательно отряхивал руки и ноги, но кожа все равно потом целый день чесалась.

Образы из снов могли являться почти в любое время. Он моргнул, и по лежащей перед ним в кровати женщине тоже поползли черви, но, когда он снова моргнул, они исчезли. Женщина закинула руку за голову на подушке, а он стоял рядом, так близко, что ощущал влагу и запах ее дыхания.

На миг его обуяло острое желание коснуться ее, погладить ее щеку так же, как он гладил щеку Лили, когда смотрел на нее, но он заставил себя сдержаться и снова выпрямился.

Он бросил на нее последний взгляд. Ее грудь поднималась и опускалась. Он скользнул под кровать, положил голову на пол и подтянул ноги к груди.

Он был близко. Между его лицом и женщиной было меньше метра. Он почти ощущал ее тепло, ее спокойствие изливалось на него сквозь простыни, сквозь перья матраса и планки каркаса кровати.

Его дыхание замедлилось, войдя в такт с ее дыханием, и он мирно уснул. И этой ночью ему не снилось никаких кошмаров.

* * *

Ванья выставила на стол сок, йогурт, хлеб, масло, сыр, ветчину и салат.

— Доброе утро, — сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать Альву в щеку.

Та отвернулась, и губы угодили ей в ухо.

— Девочки, завтрак, — крикнула Ванья старшим дочерям. Те прибежали к кухонному столу.

Эбба и Санна без остановки тараторили о хоккейных тренировках, об одноклассниках и о лагере, в который они отправятся на следующие выходные. Ванья спросила их, поедет ли с ними кто-то из родителей, чтобы помочь учителям следить за детьми.

— А ваш класс никуда не едет? — спросила Ванья у Альвы, но та даже не подняла глаз от своего йогурта.

— Даже если бы и поехал, Альва бы все равно дома сидела, — сказала Санна, — потому что у нее нет друзей.

Альва лягнула Санну под столом. Та взвыла и лягнула ее в ответ. Альва почувствовала, как Саннина нога, едва не задев ее, угодила в ножку стула.

— Девочки, хватит там возиться, — сказала Ванья. Санна скорчила Альве рожу.

Эбба посмотрела на мать.

— Убийцу уже поймали? — спросила она, взяв из плетеной корзинки кусок хлеба.

— Нет, не думаю, — сказала Ванья.

Она задумалась на несколько секунд.

— Во всяком случае, в газетах ни о чем таком не писали. Полагаю, это означает, что ничего не изменилось.

Ванья встала и пошла к холодильнику, чтобы взять молока для кофе.

— Что, папиной малышке страшно? — негромко прошипела Альве Эбба, надув губу. Когда Ванья повернулась к ним, Эбба как ни в чем не бывало тихо сидела на своем стуле.

Альва подумала о Чарли, который лежит на больничной койке в обществе нелепого плюшевого мишки, как недоумок какой-то. Она не смогла совсем избавиться от этого мальчишки, но во всяком случае в классе его сейчас нет. Она окинула взглядом Эббу с Санной и подумала, что могла бы уложить в больницу и их тоже. От одной только мысли об этом ей стало легче.

— Чего ты ухмыляешься? — спросила Эбба. Альва почувствовала, как внутри у нее клокочет гнев.

— Не разговаривай с сестрой таким тоном, — сделала замечание Ванья.

Санна и Эбба доели завтрак и снова исчезли у себя в комнате. Альва и Ванья остались в кухне. Масло таяло на столе от утреннего солнца.

Альва проглотила последнюю ложку йогурта и встала.

— Милая, не могла бы ты остаться еще на минуточку? Пожалуйста. Мы с тобой что-то давно не болтали.

— Я не хочу с тобой разговаривать, пока не увижу папу.

— Но, Альва, ты должна понять, что сейчас это невозможно. Я знаю, ты думаешь, что это я во всем виновата…